Избранное. Том первый - Зот Корнилович Тоболкин Страница 22

щедр, всего вдоволь. Зря горевал Володей: его молодцы с голоду не помирали: уминали тепню-толокно с ягодами да с грибами, орехи лесные, сарану, вчера двух косуль подстрелили. Уж на подплыве решили кости размять, причалили. Млел над лесом парной туман, цеплялся за макушки древних елей. Рань была. Тянуло прохладцей. Река круто заворачивала влево. Потягиваясь спросонок, ласково бормотала о чём-то оживающим берегам. Справа на песке люди в меховых одеждах тянули сеть. Увидав казачье судёнышко, бросили сеть и с криком кинулись в лес.

– Что за народ? – Любим первым спрыгнул на берег, вгляделся в следы.

– Мирные... Эвенки. Такие нам не помеха, – успокоил Володей.

– Крепко их припугнул кто-то.

Потап, вытряхнув рыбу, кинул сеть в дощаник.

– Оставь, – сказал Володей. – Возьми на уху. Больше не надо. Сеть не трожь. Обижать их не следует.

Вспомнились отцовские рассказы о том, как часто помогали в трудных случаях инородцы и как часто становились лютыми врагами, доведённые пришельцами до крайности.

«Все люди, все человеки», – обычно заключал свои повествования отец, словно знал, что и Володею предстоит повидать много неизвестных народов.

Туман размазался по песку, поредел, лишь бледные тени его ещё скользили над рекою, но скоро и их поглотила вода, а может, расплавило всё ещё жаркое, красное с утра солнышко. Над головою профырчала скоролетняя ватага скворцов: то ли на разведку пошла, то ли на жировку. Скоро улетать им в края южные. Вон и грачам, чёрной сетью покрывшим низкое палевое облачко, путь туда же. Приучают молодь к дальним полётам. Вместе с солнышком поднялись. Улетят, а память здесь останется, на родине. Сюда вернутся – о тех неведомых Володею краях принесут память.

«Рассказали бы!» – неистово тоскою сдавило грудь, захотелось взлететь вместе с птицами, махнуть куда-нибудь на край света. Да где он, край-то? И есть ли у земли край? Всё мнится, бескрайняя она. «Тем и хороша... не исхожу до смерти. А. исхожу – затоскую...». Володей встряхнулся, всхрапнул как сохатый, отправился в лес.

– Один? – предостерёг его Потап. – Сам себе погибели ишшешь?

– Не, Потапко, – оскалился Володей, – терьяк ишшу. От всех хвороб и смертей снадобье.

Однако, подумав мгновенье, вернулся, взял сеть, горсть бисера, рассыпанного лихими людьми, запасной нож. Свой, отточенный до синей прозрачности, висел на поясе.

Вы тут всё же остерегайтесь. Со мной ничо не стрясётся. На ушицу гостей приведу.

– Может, не ты с гостями, а они с твоими костями, – мрачно пошутил Любим и принялся разводить костёр. Угли брошенного рыбаками кострища ещё тлели. Потап начал потрошить рыбу. Чистил, удивлялся: много рыб перепробовал, а эта незнакома.

Богата земля: куда ни ступи – трава иная, лес иной, зверьё и птицы совсем непохожи на тех, которых видывал в родимых местах. Да вот и люди... мелкорослые, в шкурах. Обличьем на якутов смахивают, но те привыкли к русским, девок своих за казаков замуж выдают, торгуют. И – воюют тоже, когда их доводят до этого. Наверно, прав был Володей, когда запретил трогать чужую сеть. Чужое, оно и сеть чужое. Человек иной раз забывает о том.

...Володей брёл по лесу, как по улице якутской, словно всё ему здесь было знакомо, а за углом ждала Стешка, на плече, свёрнутая жгутом, болталась сеть. Рвал ягоды, полной горстью кидал в рот и напряжённо, хоть и без страха, всматривался в гущу уже забросанных ранней позолотой деревьев. Не скупится август на золото, не только на деревья, вон уж и по земле разбросал... Собрать бы всё это золото да закупить все богатства, потом дворец построить на неведомом и прекрасном берегу и перевезти туда Стешку с Иваном. С Иваном? Непременно с Иваном! Он не сомневался ничуть, что родится сын, озорной – в отца, в мать – ласковый.

Налились кровью рябины, багровеют узким долгим листом. Ягода кисла... брызжет соком. Сорвав калиновую тяжёлую гроздь, перемешал ягоды эти с чёрной бояркой, всё вместе разжевал, высосал и, сморщившись, расхохотался.

Смеялся не только от избытка сил – для чужого слуха. Спиною чувствовал: за ним следят, неслышно крадутся, и потому страха оказывать нельзя. Воинственной угрюмости – тоже. Чтобы знали: с миром идёт человек. Услыхав свист знакомый – прянул наземь. И – вовремя. В сеть, мотавшуюся на плече, впилась стрела. Пробила терлик[3], слегка оцарапав кожу. Упал, притворился мёртвым. Лежал, лихорадочно прикидывал: «Бежать? Пустят стрелу в спину. Выжидать? Если их много – враз свяжут. Тут саблей не отмашешься. Сеть на голову набросят аль из лука достанут...».

Решил выждать. Не хотелось знакомство со здешними людьми начинать с оружия. А как завоевать дружбу, когда в тебя уже стрелу пустили?

Услыхав лёгкий хруст в черёмухе, насторожился. Вскоре из кустов выбрался человек в шкурах. Лук был нацелен в Володееву сторону. Человек шёл пружинисто, мягко, озираясь и приседая на каждом шагу.

«Пока один... – отметил Володей. – С одним-то я... как-нибудь сговорюсь!»

Подумал и едва не расхохотался: как разговаривать с человеком, который не понимает тебя? Да и крадётся он не для мирного разговора: обобрать мёртвого, взять нож, саблю, пущенную стрелу. Значит, скрутить его надо. Потом им же прикрыться и – давай бог ноги!

Охотник приблизился, затаил дыхание. Володей не двигался, выжидал. Если даже ресница дрогнет – это не укроется от зоркого охотничьего глаза. Свистнет стрела, и второй раз уж наверняка попадёт не в сеть. Как назло зачесалось в носу... Муравей чёртов прополз по щеке, куснул там, здесь, мало – в нос заполз. Вот сейчас чихну! Ну скорей, скорей!