Про папу - Максим Викторович Цхай Страница 23

Пес заглядывал мне в глаза секунды три. А потом положил мне на колено вторую лапу. И я понял, что больше у него ничего не было. Батюшка — ладонь на голову, пес — на колено лапу.

Пусть благословит нас и священник, и пес.

8 января 2017 г.

В юности я убил двух воробьев.

У дядьки была пневматическая винтовка и свой частный дом, где во дворе летали стайки серых птичек, будто время от времени кто-то горсти семечек в воздух кидал. А еще у него бегала по двору маленькая пятнистая собачка Чапа, которая подстреленных воробьев с удовольствием лопала.

Помню, была зима, по двору носились стайки голодных воробьев, всегда находивших, чем поживиться в загородном доме, и я вышел во двор, держа в руке воздушку.

Рядом выжидательно забегала обрадованная Чапа.

Собственно, во дворе остались только мы — воробьи не такие глупые, как кажутся, они разом сообразили, что от человека с винтовкой и собачки рядом ничего хорошего ждать не приходится, и будто растворились в воздухе, даже чирикать перестав.

Побродив по пустому двору, я зашел в сени и устроил себе засаду, открыв окно в зимний двор и примостившись поудобней у форточки.

Почти сразу ко пню, на котором дядька рубил мороженое мясо, подлетели два воробушка. Один сел прямо на пень, а второй заскакал рядом в поисках мясных и костяных крошек.

Я прицелился и выстрелил в того, кто на пне.

Будто невидимая рука воробья смахнула, он без звука, разом просто скатился с пня, как мягкий, невесомый мячик. Второй даже ничего не заметил.

Практически сразу я выстрелил и в него.

И вот тут случилось то, после чего я никогда не брал в руки оружие, даже такое, практически игрушечное.

Раненый воробей встрепенулся, попытался взлететь, но смог только вспорхнуть на край пня. И тогда он вытянул тонкую шею и начал кричать. Он прыгал по пню, как по сцене, вытянув шею, задрав голову, и кричал. В голосе его я явно слышал даже не боль, а самое настоящее изумление и обиду. Он будто жаловался прямо в небо, кричал отрывисто и отчаянно, как кричат обиженные дети, на каком-то всеобщем, биологическом языке всего живого: «Зачем? За что? Что я тебе сделал?»

Я ясно понял, что это невозможно исправить, мы можем легко превращать живое в мертвое, но никогда — наоборот.

Это было ужасно и тем, что в других обстоятельствах я бы обязательно подобрал эту птичку, постарался как-то помочь.

Я трусливо отвернулся и закрыл окно. Однако через минуту заставил себя выйти и посмотреть на дело своих рук и глупости. Воробья на пне уже не было, но, подойдя ближе, я увидел, что в снегу лежит то, что еще минуту назад было теплым и живым, — отвратительный комок остывающих перьев, постепенно теряющих цвет. Да, серый цвет в рыжеватых крапинках быстро гас и блек, словно прямо на моих глазах из него уходило тепло и маленькая, ненужная никому, но жизнь. Летающее невесомое чудо на глазах превращалось в мусор и грязь.

Зачем я превратил живое в мертвое? На прокорм Чапе? Да ладно, дядька любил своих собак и кормил их досыта, и охота была скорее развлечением для нее. Как и для меня. Я убил ради одной забавы.

С тех пор я никогда больше не поднимал прицел на живое. Великое чудо жизни, неизъяснимое, недоступное лучшим умам человечества, превратить в простой гниющий хлам, уничтожить ради забавы? Тебе скучно, и ради этого пусть что-то живое мечется, капает кровью и кричит от смертельной боли?

Я не вегетарианец, потому, конечно, этот текст не более чем жалейкины слезки. И все-таки. Лишний раз, развлечения для — не надо. Не надо стрелять.

Многие скажут, что этот эпизод — мелочь. А я вот вполне представляю себе, что, когда поплывет моя лодка в туман, к неизвестной земле, о которой буду знать лишь то, что из нее не будет возврата, первым вестником, который принесет мне листок с дерева, будет этот бедняга воробей. Принесет лист в клюве, сядет мне на плечо и скажет человеческим голосом: «Радуйся, земля близко. А зачем ты тогда меня убил, помнишь?» Чем я смогу оправдаться? Может быть, единственным — тем, что отвечу: «Помню».

Часть вторая

10 января 2017 г.

Снова под моими шагами шоркает слякотным снегом Гамбург. Иной мир. Другие люди. Поезда и магазины другие — все другое. Но заговорил по-немецки с разносчиком чемоданов и снова почувствовал себя в своей тарелке.

Ни прописки. Ни дома. Ни родных.

Прекрасно.

Значит, я снова имею всё.

Папа, жди меня. Мы — мужчины фамилии Цхай, а не какой-нибудь средний род.

11 января 2017 г.

— Да не нервничай ты так, Макс.

— Отец уже привык со мной.

— Ну, пару месяцев всего нужно переждать.

— Почти три…

Мягкий свет заливает небольшую кухню. Огромный, похожий на белого медведя и одновременно на римского сенатора человек сидит со мной за маленьким столом. Это мой друг Женя Корнюшкин.

Вес за сто, рост под два. Рядом с ним все кажется маленьким и несущественным. Даже твои проблемы. Такой уж человек, всегда возвышается над всем, кроме друзей. Редкое качество.

— Значит так, пропишу тебя у себя, страховки там, все как положено, жить давай тоже ко мне.

— Крыша над головой вроде есть, а вот за прописку спасибо.

Без прописки в Германии ты никто и звать тебя никак. Маргинал. Можно быть им в душе, но по документам — в этой стране не советую.

Странное обаяние у моего друга. Что бы с тобой ни случилось, что бы ни произошло, если он рядом, создается впечатление, что все будет хорошо.

Почти три месяца будут обрабатываться мои немецкие документы в России. Будут решать, нужен в Крыму такой человек или нет.

Женька улыбается, доставая пиво. Немецкое. Единственное, чего мне недоставало в Симферополе.

А так все там есть и все хорошо. Ведь там мой состарившийся отец.

Но здесь — настоящие друзья.

17 января 2017 г.

Быть из рода Цхай — это прикольно.

Ну, во-первых, ты точно знаешь, что произошел от черепахи.

Да, согласно легенде, на берег океана выползла большая черепаха с панцирем из драгоценных камней, которая превратилась в человека. Люди отвели его к императору, и тот, побеседовав с ним несколько часов, сделал человека-черепаху своим советником. Тут легенда кончается и начинается история: все Цхаи — потомки этого сановника императорского двора.

Впрочем, нас настолько мало, что