Ко мне приходил ангел - Александр Селих Страница 23

— Здравствуйте, каким ветром в нашу скромную глухомань, товарищ участковый, я так понимаю? — начал я первым.

— Выше бери, начальник околотка. Здрасьте, здрасьте, — милиционер подошел к калитке, — а вот пряма так и спрошу, кто вы гражданин будете и чего тут поделываете? — колобочек обкатил меня во двор и остановился, — ох, и нифигасе, тут как прям Швейцария. Во как, Женечка, решила порядок навести. А вы ей кто, родственник или так, наняла просто? Ой, епт, и крыльцо поправил, во маладца, а я Женечке-то говорил, не переживай, приедешь домкратом подымем, подопрем и порядок, оно еще сто лет продержится. Ай как хорошо, а она-то уезжала и не предупредила, что кто-то жить будет.

Колобок шагнул, потому как, стоя рядом, при его росте разговаривать нам невозможно, мы просто не увидим друг друга. Я только его фуражку, а он максимум мой подбородок, и то ценой вывиха шейных позвонков. И я тоже отступил.

— Да, я, честно говоря, и не знал, когда она уехала, я-то так сам поехал, ну вот думал, может здесь она, а ее нигде и нету, вот думаю поживу, чем дачу мутиться снимать, заодно хозяйство ей поправлю, а то вона крыльцо, да и в бане каменка пошла трескаться, а электричество все на соплях. Не дай Бог что, я сто лет назад про забор говорил, давай сетку поставлю, нет, говорит, не надо. Вот выровнял, подтянул, а сетку без нее не решился, — я почувствовал, что начинаю тараторить и надо остановиться, а то, показывая осведомленность в недочетах хозяйства, доболтаюсь.

— То есть самозахват в чистом виде, — заулыбался начальник околотка.

— Ага, в самом чистом, но думаю, она не была бы против. Вот только не застал ее, жалко, не виделись давно.

— А чего же не виделись-то, чего там в вашей Москве, метро перестало ходить, — вроде как-то запросто спросил, без напряжения.

Я помолчал, вздохнул. Не, не буду врать, не хочу.

— А пойдемте в дом, если время есть, чаю попьем, да я и расскажу, и паспорт все равно в доме, — Колобок прищуренно смотрел, — да вы не переживайте я мирный и тихий. Арсений, — протянул я руку.

— Ну, пошли, мирный Арсений, а бояться то чего тебя, чай не укусишь, а?

Я пошел впереди, колобок следом, вот ему не надо было пригибаться, входя в маленький домик.

— Вы проходите, присаживайтесь, сейчас, — я взял с полки толстенный старый словарь, паспорт хранил в нем и права тоже, потому что просто не нашел ничего лучше, — вот паспорт, права. Сейчас чайку, но у меня только зверобой.

— А и хорошо, у Женечки всегда травок море. Заедешь к ней, она прям волшебница, все травки знает, от всего на свете, с собой еще надает, — колобок говорил много и восторженно краснел, Женечка прям кумир, а я даже слушать не мог, просто суетился с плиткой, чаем, кружками и прочим скарбом. А в башке стучало — Женечка, Женечка. Сел, наконец, напротив.

— Вот и славно, а меня звать Михал Иванычем, ну, рассказывай, времени у меня сейчас нету, но и потом не будет. Он взял своими сарделечками потрескавшуюся кружку и превратился в одно круглое ухо.

— Меня зовут Арсением, но я в этом не уверен, паспорт и права, все, больше ничего не было. У меня совсем беда с памятью, я помню себя только с момента помойки. — я говорил, и мне было спокойно, мне давно надо было выговориться, а он слушал, внимательно, цепко поначалу, а потом расстегнул китель, ослабил галстук, и просто слушал. Я говорил, говорил, он сам подливал себе уже не просто остывший, а просто холодный чай. И мне нравилось говорить, глядя ему в глаза, вот сидеть и смотреть в глаза, прямо. В нем почувствовался настоящий и очень сильный человек. И сильный он был внутри, такого мужика не согнешь, но и он не выпустит, если что. Я закончил. Мы помолчали.

— А пойдем-ка курнем. Что-то я так курить захоте, — мы вышли во двор и выкурили по одной молча, на второй он заговорил.

— Вот что сделаем, я тут сильно великий начальник конечно, но я всего лишь майор, много не могу. Давай мне права, они все равно просрочены. Я по своим мужикам в Москве пошуршу, узнаю, что ты за зверь, но если ты Арсений хоть на минуту со мной играешь, или за тобой криминал, то лучше собирайся и уходи сам.

— Я не помню, может и криминал, но идти мне некуда, а бежать не хочу, если криминал приедешь, я тут буду. Знаешь, я, видать, уже бежал, вот я остановился, а память еще нет.

Он уехал, взяв права. Прощались, пожав руки, он протянул первым. Я молча, кивнул и пошел к дому. Не нервничал, даже волнения не было, знал, что так правильно, известное дерьмо лучше любой неизвестности. А неизвестность меня достала до самых кончиков патлатых нестриженных волос.

Прошла пара теплых дней, работал без остановки копал, таскал, складывал, перекладывал, уматывал себя до полного безмыслия. И пустой головой прижимал подушку к постели, и до первого луча, уже даже раньше, вставал, день сжимался, а мои часы стали внутри точными. Думал пойти на станцию, закончилось мыло, да и все на исходе. Но думал, есть ли смысл, неизвестно с чем приедет начальник околотка. Михал Иваныч приехал на третий день, и по тому, как он выкатился из бобика, и по тому, как шел к калитке, и потряхивал портфельчиком, я понял, что бежать не надо. Просто надо будет вцепиться зубами в реальность и переварить ее.

— Ну здорово, Арсеньтий, как тут? Пашешь, смотрю, — подал руку.

— Да Михал Иваныч, проживание-то отрабатывать надо. Чаю?

— Не, я с твоего чая потом раз семь останавливался. Пошли разговаривать, не люблю крутить, потому на пенсию пойду майором.

Мы пошли в дом и сели за стол. Иваныч расхомутал старый тертобитый портфельчик, и выудил из него папочку. Положил ее потрепанную на стол, а на нее сложил руки.

— Арсений, я вот час сидел в машине на трассе и думал, как тебе это все выдать. Подъехал ты тут.