Профессия – лгунья - Зоя Геннадьевна Янковская Страница 23

— Ну что ты такая? — часто спрашивала взглядом Ольга, сидя со своим гостем за соседним столиком.

— Да пошли они все, — мимикой отвечала я.

— Пытается лапать? — глазами шаря по телу, молча спрашивала она.

Я кивала.

— Перестань, мы же…? Кто мы? — спрашивала она.

Я приободрялась, и мы вместе произносили уже вслух наш тренинг: «Мы — звезды! Звезды». Гости не понимали, озадачивались.

Прежде, всего месяц назад, после наглых поползновений гостя с эффектом неожиданности уткнуться мне в губы, или схватить меня за коленку, или, будто нечаянно, локтем задеть меня по груди, я, задыхаясь от спазм вырывающегося рыдания, со стеклянными глазами и перекошенной улыбкой, будто у меня паралич лица, выскакивала из-за стола и бежала в туалет прореветься. Я плевалась, умывалась, выла, пинала стены. Бедный туалет. Сколько моей ненависти и бессилия обрушилось на него. Но это было прежде. Прежде… В прошлом месяце. Как будто в другой жизни.

В этом волчьем мире, где гости экспериментировали, до какой степени можно манипулировать нами, мы учились манипулировать ими. Есть такая категория гостей, которые отслеживают в клубах новый завоз неопытных девушек, чтобы брать их с пылу с жару, ведомых и растерянных, пока они не способные ко лжи и изворотливости, подчинены гостю. Но я перестала быть новичком. И теперь рука, «невзначай» упавшая на моё колено, недолго там задерживалась.

— Где твоя рука? — спрашивала я гостя.

— Вот.

— А где твоя нога?

— Вот, — гость начинал растерянно хохотать.

— Молодец, ты хорошо знаешь, где твои руки и ноги. Тогда почему сейчас ты перепутал мою ногу со своей? Твои руки должны лежать на твоих ногах, а мои — на моих. Почему твоя рука на моей ноге?

Обескураженный гость поворачивался к филиппинке, которую если и обижало то, что он перепутал ее ногу со своей, но она хотя бы умела скрыть своё недовольство по этому поводу. Клиенты бежали от меня, как от агрессивной идиотки, которая пытается многолетние законы вдруг переделать под себя.

Как-то Куя сказал мне:

— Ты не останешься здесь, если будешь продолжать так себя вести. Отправят домой и не посмотрят на все расходы на тебя.

— Я ехала сюда петь, — отчеканила я.

В ответ он сочувственно улыбнулся:

— Хоросо, посли, посли, — сказал он смешно по-русски, и позвал меня переговорить в курилку.

— Разные девушки сюда приезжали, — говорил он, — Многие легко работали с самого начала. Другие привыкали постепенно. А некоторые, как ты, злились и плакали, и их высылали домой. Я понимаю, что тебе трудно, но посмотри, почему Ольга всё же смогла заставить себя, работает ведь! Доханы уже делает. Ты никогда не видела, как работают румынки?

— Нет.

Он сложно подбирал слова по-английски, но их общий смысл был таков:

— Вы, русские, красивые, а работаете плохо. Как будто уже то, что вы из России, из большой страны, делает вас особенными. Румынки разные. Не всегда красивые. Да, у них часто не природная красота, а деланная, но какой лоск! Они настоящие секс-символы, всегда ухоженные, все спортивные, ни один наряд просто так не наденут — тщательно подбирают. А поскольку клиент приходит в клуб не жену искать, а развлекаться, то чаще всего смотрит не на душевную девицу с русой косой, а на уверенную в себе секс-бомбу, преподносящую себя, как самый дорогой подарок, который мог свалиться с небес только на удачливого гостя. А уверенность эта не беспочвенна: они всегда готовы спеть, станцевать, хоть на голове стоять будут — не стушуются, всегда в форме, чего не скажешь про русских. На клиентов не столько слова их опьяняюще действуют, сколько чуткие прикосновения, поглаживания, причём в нужный момент. Прирождённые актрисы. А какая мимика и жестикуляция!! Ни одно слово без «сурдоперевода» не скажут, как будто гипноз применяют.

Я расстегнула пояс на платье. Связала его в узел. Показывая на пояс, сказала:

— Не могу я вот так, в узел себя, понимаешь? Я живая. У меня есть душа, мысли, уважение к себе.

— Нет, послушай, это неправильно. Так тебя точно отправят домой. Администрация и так знает, что ты не сможешь работать хорошо, но отработай хотя бы свой контракт. Хоть что-то привезешь домой.

Я озадачилась:

— Как же мне быть?

— Предложи господину Митсунори встретиться и погулять днём. Пусть он свозит тебя в ресторан. За дохан ты получишь половину от оплаты клиента и одновременно отдохнёшь.

— Спасибо, Куя, что ты сказал мне правду.

— Не за что. Меня зовут Хидей.

— Но ведь все говорят Куя? И здесь нет правды?

Он засмеялся:

— Просто по-филиппински «куя» это «брат». Никакого обмана.

XVI

Митсунори охотно согласился на дохан. Вне стен клуба я чувствовала себя такой уязвимой, что языковой барьер от этого как будто усугубился. Я словно язык проглотила при встрече. Пыталась изобразить непринуждённость, но ничего не выходило. Митсунори был смущён не меньше моего. Краснел, как мальчишка, и избегал смотреть мне в глаза. Но украдкой бросал на меня короткий взгляд и начинал облизываться. Всё это бесило меня жутко. Нужно было улыбаться и хотя бы односложно отвечать на вопросы Митсунори, которые он так мучительно выдавливал из себя. А у меня в это время только и пульсировала мысль, которая за последние два месяца стала болезненно-навязчивой. Что я совершенно никого не интересую как личность. «Господи, я для них для всех только тело. Только молодое тело», — думала я.

Мы отправились в Иокогаму, и там, на смотровой площадке, с высоты семидесятого этажа рассматривали в бинокль Японию, превратившуюся под нами в такую крошечную, как страна Лилипутия. Вокруг было много иностранцев, звучала оживлённая английская речь. И нам будто передалось это оживление, и разговор понемногу стал налаживаться.

— Кёу гохан о