Сергей Кузнецов - Житейские истории (Сборник рассказов) Страница 24

Конечно, ему наверняка влетит от Сидоровича за сломанный стол, за разбитые лампу и телефон, но особенно переживать ему нечего, ведь он на дружеской ноге с самим Силищевым - теперь уже полковником, а тот знает, что с этими козлами нельзя иначе.

В сумеречной полутьме Петрович торжествующе садится на стул, закидывает ногу на ногу со всеобъемлющим ощущением собственного могущества, откидывается на спинку и, лицезрея поверженного бандита, глухим голосом почти по слогам произносит:

- Что, сука, убедился? Я тоже умею играть в молчанку!

Прыщик.

Девица возраста начала полового созревания сидит за письменным столом и, с вороватым видом что-то бросив в выдвижной ящик справа, с силой его задвигает. В домашнем халате со среднеазиатской расцветкой, круглолицая, плотно сбитая, ширококостная, ладной деревенской породы, она словно воплощает собой отрицание "инь". Сейчас она еще маленькая, но когда немного подрастет, будет горделиво высится над всякими энтими сексуальными предрассудками. Этакая Клава из автоклава. Именно такую местный поэт Кукушкин назвал за сочные телеса "мокрой жопой".

Она смотрит на свои пухленькие ручки и трясет взлохмаченной головой. Опомнившись, поправляет стильную модельную прическу "Разоренное воронье гнездо". Морщится и трогает свой мило вздернутый носик типа "кнопка". Из другого ящика достает тетрадь с желтыми страницами. Открывает и находит последнюю страницу, читает. Берет ручку из ба,нки из-под водки "Дуня" и грызет кончик.

Снова трогает нос. Видимо, ей не дает покоя его плебейская курносость. Захлопывает тетрадь, бросает ее в ящик и резко задвигает его. Чешет затылок и трясет головой. Смотрит на ручку ящика справа. Отводит взгляд. Берет с полки книгу "Красота своими руками" и без интереса листает ее. Бросает на стол и опять трогает нос.

Снова смотрит на ручку ящика справа. Резко встает и отходит от стола. Стоит в центре комнаты как вкопанная и тяжело дышит. Приглаживает нос. Хватает ДэУшку (лентяйку) и включает телевизор, стоящий в углу комнаты. Нажимая поочередно кнопочки на пульте своими пальчиками, девочка перелистывает картинки всех трех программ и, не найдя ничего путного, выключает.

Гладит нос и морщится. Неожиданно врубает радиоприемник на тумбочке. Слышен шум радиоволн. Она крутит ручку и ловит подряд все четыре радиостанции - две местные и две московские. Останавливается на одной, но песня певицы Марфуши заканчивается. Передают рекламу. Девочка стоит и гладит нос. Слушает.

"Улучшить или исправить формы и размеры ртов, ушей, глазных впадин и даже носов, а также других органов человечьего тела, вам помогут хирурги-костоправы из производственного косметологического объединения "Барби" Спешите записаться на прием! Наш адрес..."

Девочка выключает приемник, выдвигает правый ящик и достает оттуда маленькое зеркальце. Кладет его на стол и подпирает книгой, чтобы он стоял под углом в 45 градусов, направляет свет лампы и, согнувшись в три погибели, склоняет над ним свое личико.

Указательными пальцами обеих рук она нервно начинает сдавливать участок кожи на самом кончике носа, сладостно причмокивая. И в этот самый момент открывается дверь, выглядывает голова стареющей женщины с химически завитыми волосами, как оказывается, матери.

"Зина, опять прыщи давишь!? Рожа ведь вся красная будет!"голосит она. Девочка вздрагивает, но, оправившись, продолжает и дальше, пыхтя и сопя, увлеченно заниматься своим благородным делом.

Ухо.

Регистратура в родильном отделении городской больницы. У окошка с надписью "Справка" стоит импозантный мужчина 35 лет в дорогом черном костюме от Скоттини, в черных модельных ботинках, в черной шелковой рубашке с вызывающе красным галстуком. Только самый кончик носа у него белый. Он переминается с ноги на ногу. Из одной руки в другую он перекладывает букет алых роз. Он не просто томится в ожидании он явно нервничает. Это заметно и по подергиванию его век и по сильному дрожанию его рук.

Проходит несколько минут. Слышно цоканье каблучков по ступенькам лестницы. Наконец появляется медсестра - девушка 23 лет в белом халате. С виноватой улыбкой она держит в руках запеленутое дитя. Мужчина в нетерпении бросается к ней. Медсестра с сожалением протягивает ребенка и получает взамен букет роз.

Мужчина бережно берет его и, поддерживая левой рукой, правой осторожно отворачивает края, но тут же, ошеломленный, отбрасывает его, как будто обнаружил взрывное устройство чеченских террористов. Сестра его ловит.

Мужчина в припадке горя заваливается на пол лицом вниз. Рвет на себе волосы. Отрывает парик - как у Кобзона. Остается в шапочке кардинала - с лысым кружком на затылке. Катается по полу и воет.

Вскакивает и снова бросается к ошеломленной медсестре, стоящей поодаль и наблюдающей за этой жутью. У нее под ногами уже разбросаны алые розы.

Мужчина в пыльном и мятом костюме от Скоттини ступает на них и снова склоняется над свертком. Нервно отворачивает края. Медсестра в ужасе наблюдает за ним и пятится к лестнице.

Мужчина воздевает руки к небу и беззвучно раскрывает рот, будто читает молитву "Отче наш". Медсестра останавливается. Она наблюдает за ним и с недоумением качает головой. А мужчина говорит и говорит, то прикладывая руки ко лбу, то сжимая ими виски. Говорит, хотя ни слова не слышно.

И тогда медсестра не выдерживает и жалеет несчастного родителя. Она еще больше разворачивает пеленки и подносит сверток к самому рту убитого горем отца. Тот непонимающе смотрит то на нее, то на сверток. Смотрит и... молчит.

И медсестра, еле сдерживая слезы, дрожащим голосом поясняет: "Говорите громче! Оно еще и глухое!" И оба рыдают, склонившись над новорожденным ухом.

Шапка.

Люда Любочкина была симпатичной девчонкой, ну просто очень симпатичной, и она бы считалась красивой, если бы не один существенный недостаток: у нее не было шапки. Но не простой, а норковой. Все ее подруги в училище носили именно такие шапки, а она, как белая ворона, третий год подряд таскала кролика. Мех ее шапки был мохнатым и скомканным, и поэтому, встречая знакомых, она готова была провалиться сквозь землю от стыда. Да и чем, собственно, они лучше ее? У Вздорновой, у той совершенно несносный характер, к тому же, иногда она мелет такой вздор! У Запоровой, у той вечно проблемы со здоровьем -- она постоянно страдает от... хронического насморка. А Мокрощелкина, между нами говоря, та вообще блядь, вы только никому не говорите, а то она обидится. Но Люда сильно завидовала им: они имели новые норковые шапки, и не какие-нибудь формовки, а настоящие...

Если бы вы знали, как она хотела поиметь такую шапку! А предки, те были простыми работягами, - ну куда им поднять такую классную вещь?! Она была готова отдать все, что угодно, даже за формовку. И вот случай представился! Да в-общем, и отдавать ничего было не надо, если не воспринимать слово "отдаваться" буквально. Нужно было всего-навсего провести ночь с Колькой Пустышкиным. Он учился в одной группе с ними, но помимо всего прочего, ни много, ни мало, брал в аренду коммерческий киоск, так что деньжата у него водились.

Как-то у раздевалки он подошел к Люде, удавом посмотрел на ее кролика и, жуя жевачку, сказал: "Ну и ремка ты носишь! Это же беспонтовка! Я башляю тебе на клевую шапку-мененгитку, если седня вечером подгребешь ко мне!" Конечно, было стыдно соглашаться, но ходить с этой позорной ушанкой на голове во много раз хуже.

В восьмом классе весьма средней школы у Люды был парень, так что она знала, что такое секс, не думайте. А что тот парень? Да ну его! Он был одним из тех противных зануд, которые постоянно твердят, что каждое объятие сокращает жизнь на три минуты, каждый ушиб -- на десять, а каждая выкуренная сигарета -- на пятнадцать. Это такие, как он, подсчитывают, что во время поцелуя мужчина и женщина передают друг другу двести пятьдесят бактерий и пять вирусов, но они напрасно утруждают себя -таких сухарей никто не целует.

Вот то ли дело -- Колька Пустышкин! Такой ушлый, вот только с прыщами! Но, честно говоря, возможностями Кольки в постели она была разочарована. Смешно сказать, за целую ночь его хватило всего лишь на три раза, правда, третий раз продолжался часа полтора, но ведь все равно есть мужчины гораздо крепче. Да и сам Колька, тот утром тоже был недоволен ею: то ли она подмахивала плохо, то ли, наоборот, слишком хорошо.

Однако, свое обещание он все-таки выполнил, пусть и через три недели, когда зима уже подходила к концу. Со словами "Ну вот, щас ты не стремнее других!" он вручил ей этот модный головной убор. Это была минута полного удовлетворения. Она кончила. Да-да, она наконец кончила прежнюю жизнь униженной и оскорбленной. После этого она часами вертелась перед зеркалом и балдела. Этот дорогой мех! Как он был ей к лицу! Теперь уже никто не подумаетпро нее: "Ну и нисчета итет!" Она стала свободной. Вроде бы, какая ерунда -- обычная шапка, но какую уверенность в себе она дает! Разумеется, вам хорошо знакомо это приятное ощущение...