Швея с Сардинии - Бьянка Питцорно Страница 24

Выговорившись, мисс немного успокоилась и снова села рядом со мной.

– Знаешь, – ее глаза радостно заблестели, – планы у меня просто грандиозные: сделать то, что всегда откладывала, встретиться с друзьями, которых давно не видела… Прежде чем отплыть в Америку, я хочу съездить в Шотландию, а оттуда – на остров Уайт. Там совершенно особый свет, и моя подруга Эллен ждет не дождется меня, чтобы показать свою фотолабораторию. Есть какая-то новая техника, позволяющая делать портреты не хуже картин маслом, и мне ужасно хочется ее освоить. Сколько же времени я потеряла…

– Но здесь вы тоже много хорошего сделали, – робко заметила я.

Она порывисто обняла меня. Ни одна синьора этого раньше не делала – только синьорина Эстер, да и то изредка. Впрочем, обе они всегда были не такими, как другие.

– Слушай, – сказала мисс очень серьезно. – Ты молода и, может случиться, влюбишься. Но никогда, запомни, никогда не позволяй мужчине проявлять к тебе неуважение, мешать делать то, что кажется правильным и необходимым, что тебе нравится. Твоя жизнь – только твоя, помни это. Ты никому ничего не должна, только самой себе.

Это были непростые слова, слова американки. Женщина должна приносить себя в жертву, должна терпеть и не может себе позволить, чтобы за ее спиной судачили. Так меня всегда учили, так делали все вокруг. И разве не принесла я сама огромную жертву, оставив мечты о синьорино Гвидо? Теперь я думала о нем, как о моей бабушке: с любовью и сожалением, как о человеке, которого снова увижу только в раю, если тот, конечно, существует.

Я перешила корсет, добавив еще карманов, как и просила мисс. В последнее время она так исхудала, что, даже до отказа набив корсет банкнотами и монетами, все равно выглядела стройной. После нескольких примерок, убедившись, что под жакетом все эти деньги совершенно незаметны, мисс забрала из банка все наличные, которые у нее были, – весьма приличную сумму. Мне оставалось только поражаться, как это, держа дома такие богатства, она по-прежнему не запирала дверь, доверяясь простой щеколде.

День за днем ни один гость не уходил из ее дома без подарка, и вскоре весть об отъезде разнеслась по всему городу. Теперь попрощаться заходили все, кто хотя бы раз за эти годы побывал у мисс. Как-то, когда я помогала ей убрать платья в большой вертикальный кофр, который мисс собиралась взять в дорогу, зашел и барон Салаи. В комнате были и другие гости, но из уважения к нему они умолкли, едва барон начал свои разглагольствования. Он знал, что к его словам прислушиваются, и говорил значительно, выдерживая паузы, будто актер в театре. Впрочем, мисс не стала отрываться от своего занятия и слушала его довольно рассеянно.

– Так, значит, вы все-таки решились, – говорил Салаи, неодобрительно оглядывая голые стены со следами висевших там некогда картин. – Но решение ваше ошибочное. И вы еще не раз о нем пожалеете.

– Я так не думаю, – спокойно ответила мисс. – Я бесконечно рада, что снова увижу дом, сестру, друзей.

– Но ваших лучших друзей вы оставляете здесь, – возразил барон.

– Они оказались вовсе не такими уж и друзьями. Наконец-то я это поняла.

– Вы ничего не понимаете, вы просто глупы.

– Что ж, раз вы так считаете, то и скучать по мне не будете.

– Конечно, нет. Я всего лишь зашел попрощаться, поскольку и сам уезжаю. Тремя днями раньше вас. Направлюсь в Париж.

– Желаю вам счастливого пути! Поразвлекитесь там.

Я, разумеется, не могла не подумать о Le Chabanais: после скандала с дамами Провера моя невинность в этом вопросе изрядно пошатнулась. И уж кто-кто, а барон не пожалеет пятисот франков за вход.

Мы проводили его взглядами и продолжили заниматься платьями, а затем принялись убирать в коробки шляпы.

И вот наступил канун отъезда. Багаж уже отправили на станцию, и в квартире было пусто, не считая мебели в спальне и гостиной, которую владелец пожелал оставить себе. Мы с Филоменой закончили подметать пол в пустых комнатах, и она ушла домой, пообещав вернуться к рассвету с мужем и наемным экипажем, чтобы проводить мисс на вокзал. Я же немного задержалась, чтобы проверить, все ли на месте и в порядке. Внимательно осмотрела комнаты: мисс хотела вернуть квартиру владельцу в том же виде, в каком получила. Наконец мисс Лили Роуз отпустила меня, напоследок обняв, вручив щедрые чаевые и присовокупив к ним записку со своим нью-йоркским адресом.

– Если когда-нибудь задумаешься об эмиграции, напиши мне, – посоветовала она.

Я слегка всплакнула, она – нет: думаю, была слишком счастлива и слишком взволнована, чтобы растрогаться. Дорожный жакет для завтрашнего путешествия был наготове, как и корсет, уже набитый банкнотами и монетами.

– Пообещайте мне, что хотя бы сегодня запретесь на ключ, – умоляющим тоном пробормотала я.

– Ладно, обещаю. А теперь иди, уже поздно. Удачи тебе.

Я спустилась по лестнице, утирая глаза передником. И решила, что непременно приду на вокзал, чтобы проститься с ней в последний раз, пусть даже мисс того и не хотела.

Той ночью я не могла уснуть: едва смыкала глаза и начинала видеть сон, как тотчас же резко просыпалась. Мне снилась бабушка: она смотрела на меня с тревогой, словно пыталась предупредить о какой-то опасности. «Знаю, знаю, – хотела ответить ей я, – не волнуйся, я давно бросила мечтать о Гвидо Суриани», – но не успевала открыть рот, как просыпалась. И в конце концов решила вставать: зажгла свечу, взяла книгу. В доме было холодно, так что я, завернувшись в шаль, села у окна, ожидая рассвета, чтобы одеться и, как собиралась, пойти на вокзал.

Но солнце еще не взошло, когда я услышала тихий стук в выходящие на улицу ставни. Это была Филомена.

– Пойдем! Скорее! – тихо проговорила она, и голос ее был полон тревоги. – Случилось несчастье. Там полиция, они хотят с тобой поговорить.

– Где? Что случилось?

– В квартире мисс. Она мертва.

Эти слова стали для меня ударом в самое сердце. Через мгновение, натянув юбку и корсаж прямо на ночную рубашку и завернувшись в шаль, – тревога меня как будто заморозила, – я уже бежала за Филоменой.

Мисс нашли, как написали в отчете агенты, одетой в дорожное платье и жакет из серого габардина, под которыми оказался необычный корсет, набитый итальянскими и иностранными банкнотами, в основном долларами. В одном из карманов на левом боку обнаружилось также множество английских серебряных фунтов. Толика везения – и любая из этих монет могла остановить пулю, пробившую сердце. Но не остановила. Мисс Лили Роуз Бриско не везло ни в жизни, ни в смерти.

К моему приходу в квартире уже были живший напротив доктор Бонетти и несколько агентов общественной безопасности. Старший из них отвел меня к мисс. Она была в комнате, аккуратно уложенная на кровати, накрытая до подбородка простыней, прическа в полном порядке, так что казалось, будто она спит. Габардиновое платье, корсет и нижняя юбка лежали рядом на кресле.

– Узнаёшь ее? – вежливо спросил агент, придерживая меня за локоть на случай, если я упаду в обморок. Я увидела свое отражение в зеркале комода: белее полотна! Но сознание я все-таки не потеряла. Мне казалось, я внутри стеклянного пузыря и наблюдаю за всем происходящим, включая собственное тело, издалека.

– Разумеется, узнаю́, – произнесла я. – Это мисс Лили Роуз Бриско, я на нее уже десять лет работаю… работала…

– Горничная говорит, ты последняя, кто видел ее вчера живой. Это правда? Во сколько ты ушла?

– В половине девятого… Но как такое могло случиться? Она ведь была совершенно здорова! Неужели удар? Еще такая молодая… Или сердце?

– Да уж, сердце… Горничная тебе ничего не сказала? Она застрелилась.

Я осела на кресло, прямо на одежду мисс, почувствовав спиной плотность корсета, жесткого от наполнявших его монет.

– Этого не может быть! Не верю. Наверное, в дом проник вор! У нее было столько денег…

– Не только было, но и есть. Горничная утверждает, что ничего не пропало. Можешь сама сходить и убедиться.

Он отвел меня в гостиную, где царил неописуемый беспорядок. Дорожная сумка была распахнута, повсюду разбросаны вещи мисс, вырванные из книг страницы, крупные и мелкие купюры. Часть стульев опрокинута, бархатное покрывало с бахромой, обычно служившее скатертью, сброшено на пол, как и хрустальная ваза с нарциссами, вся вода из которой вытекла и расплескалась небольшой лужицей. Рядом – обведенный белым мелом силуэт. И в довершение всего – знакомый пистолет у ножки кресла.

– Ничего не трогай! – предупредил агент. – Дождемся комиссара.

– Но разве