Григорий Свирский - Бегство (Ветка Палестины - 3) Страница 25

Эли избегался, отыскал Дова в городе Хулоне, на стройке. - Это последняя возможность не дать им нас похоронить, -Эли объяснял ему, не переводя дыхания. - Сашина голодовка и будущий визит американцев у всех на устах, амута сохнет, как медуза на берегу, люди бегут от нас; если б вы завтра поддали жару ... уф! мы обрели бы второе дыхание.

Дов подъехал к гостинице раньше, чем американцы. Расхаживая у входа, ожидал, пока Эли соберет в просторном фойе отеля страждущих постояльцев. Наконец, зарулили на стоянку и газетчики. Специальным корреспондентом "Нью-Йорк Таймс", как отметил Дов с сожалением, оказался незнакомый ему высоченный парень в белом пиджаке. Этот никак не мог встретиться Дову в дни "всемирного шухера", как называл Дов время своего рывка на Запад, когда его осаждала пресса: парень тогда еще соску сосал. Знакомиться с ним Дов не стал. Вошел в стеклянные двери, за которыми уже толпились отцы семейств, явно взволнованные слухами о встрече с каким-то известным типом - не то министром, не то кабланом.

Многоэтажная гостиница "Sunton" возвышается на улочке имени Бен Гуриона. Улочка тупиковая, упирается в море. По утрам ее метут трое очкастых стариков в синей безразмерной униформе. Свой сегодняшний урок они, видимо, завершали. Старики шли шеренгой, как на параде ветеранов, шурша метлами и разметая по сторонам пыль и грязные бумажки. Один из них оказался человеком средних лет с короткой бороденкой, курчавишейся прямо от ушей. Остальные явно постарше. На очкастых уборщиков глядела с усмешкой дородная дама в мокром купальнике из ярких лоскутков.

- Вы тоже новая ола? - спросил американец, поравнявшись с ней.

- Я в Израиле пятьдесят лет, - ответила дама с достоинством.

- И с утра на море? Как сегодня море?

- Ш-шикарное море!

Корреспондент усмехнулся и, задержавшись возле нее, кивнул в сторону уборщиков: - А, скажите, как вы, старожилка, относитесь к ним?

- Лично я?! Прекрасно! Возможно, не все старожилы со мной согласятся, но, в моем представлении, русские евреи - образованные и интеллигентные люди. Когда в семидесятых хлынула алия из России, мы ахнули: какие же это русские евреи?! Грузины, бухара. А русских, знаете, днем с огнем... И то всё какие-то занозистые. Они, де, настоящие сионисты, а мы непонятно кто. Всё им не по нраву. С самой Голдой спорили, будто они министры, а не она... А вот теперь мы увидели настоящих русских евреев. Сразу видно, глубоко интеллигентные люди. Взгляните на их лица!

Американец поблагодарил ее за интервью и спросил о том же темнокожую женщину с изможденным лицом, которая задержалась подле уборщиков. Та положила на скамейку кошелку с зеленью, взглянула на очкастых стариков и протянула недобро:

- А-а, алия генералим! - Выразив и ей свою благодарность, американец шагнул к уборщикам.

- Господа российские интеллигенты, - громко произнес он. -Я корреспондент "Нью-Йорк Таймс". И хотел бы взять у вас интервью.

- Мы заняты! - отрезал старик в роговых очках. - Мы должны убрать еще автобусную станцию, вот ту, - и он показал метлой вдаль, где разворачивался автобус с цифрой "15".

- А вам платят по-человечески? - сочувственно спросила дама в купальнике.

- Три шекеля в час!

- Как?! - удивилась дама. - Минимум зарплаты в Израиле пять с половиной. Хозяева не имеют права!

- Они не имели морального права этапировать русских евреев в Израиль! мрачновато ответствовал широколицый средних лет уборщик. - А приволокли, как видите. Все другие страны для евреев закрыли на замок, прохвосты безмозглые!

- При полном молчании американской прессы, - не без ехидства добавил старик в роговых очках.

- Всех бы вас на одну осину! - в сердцах воскликнул третий старик, волочивший за собой пластиковый мешок для мусора. И только тут обнаружилось, по высокому и нервному голосу, что это женщина.

- Господа! - воскликнул корреспондент. - Мы хотим помочь вам, не отказывайтесь от интервью! Когда вы кончаете работу? Через сорок минут? Прошу каждого назвать номер своей комнаты. Мы придем к вам!

Корреспондента и его юную спутницу в длинном белом плаще, похожем на римскую тунику, встретил у стеклянных дверей гостиницы Эли. Он переминался с ноги на ногу, похоже, волновался. Представился как коллега Саши Казака, повел гостей к лифту. Счастье, что американцы не читали по-русски. Не то сразу познакомились бы со всеми надписями углем и мелом на стенках лифта и коридоров: "Чем в Амуту, лучше в омут", "Получил машканту - умер", "Евреи всех стран - не будьте легковерными идиотами", "За мир ли Шамир?" А на дверях комнаты Казака была приколота вырезка из газеты, - дружеский шарж на министра строительства генерала Ариеля Шарона со стихами, начинавшимися со слов: "К этому "бульдозеру", да пару б экскаваторов".

До синевы выбритый и улыбающийся Саша, сидевший на кровати, с самым безмятежным видом сказал гостям, что нынешняя голодовка в его жизни наилегчайшая. Просто детская забава. Идет всего-навсего первая "пятнашка". Из четырех возможных.

Американец и его спутница переглянулись в тревоге. Им стало ясно: молодой человек от голода и переживаний начал заговариваться, и, наверное, лучше оставить его в покое. Задав несколько малозначащих вопросов, они ретировались в коридор.

Эли, увидя, что корреспонденты ушли, расстроился. Значит, интервью не удалось. Схватив портфель, он помчался по своим делам.

Журналисты принялись рассматривать номера на дверях. Одна из дверей приоткрылась, показался уборщик с коротенькой и широкой, во все лицо, курчавой бородкой.

- К вашим услугам! - миролюбиво сказал он, вытирая руки носовым платком.

Американцы представились: - Сэм, "Нью-Йорк Таймс", Линда, агентство "Ассошиейтид Пресс".

Уборщик предложил направиться в кухоньку, потому что он не живет в гостинице.

- Я - человек, вляпавшийся в Израиль по недомыслию, - начал уборщик, когда американцы уселись у накрытого газеткой столика. Он снял со стола пустые кастрюли, сунул их на полочку. - Рассказать о себе? Что за вопрос!.. - Ему стало жарко, и он скинул свой синий комбинезон до пояса. У него был мощный торс, широкой кости мускулистые руки, видимо, не страшившиеся никакого труда... - Меня зовут Евсей Трубашник. В той, потусторонней жизни я тоже был мусорщиком. Такая была моя должность точненько! Первое мое изобретение - высокотемпературная печь. Она сжигала весь мусор подмосковного города, поглощая и нейтрализуя вредные выбросы, неизбежные в таком адском деле. Таким образом, я работаю, как видите, по профессии! - произнес он с усмешкой. - ... Моя печь? Сионские мудрецы посчитали, что Израилю намного дешевле наградить меня, как профессионала, персональной метлой. Сунули в руки метлу, и никаких тебе забот, елки-моталки!.. Так вот, по подсчету той, ныне потусторонней, дирекции, моя печурка принесла городу и комбинату четыре миллиона экономии. Я получил за это премию - сорок ре. Ну да, рублей... За остальные изобретения? Какому изобретателю платили когда по человечески?! Мой максимальный гонорар шестьдесят ре. Плюс почетная грамота. Всю молодость провел в московской "коммуналке..." Что такое "коммуналка"? Это прообраз коммунизма - туалет и ванна по заявкам трудящихся!.. Я жил с матерью и грезил о собственной квартире. Потом, когда мать умерла и появилась жена - балерина кордебалета и бутончик-доченька, я понял, что квартира - воздушный замок. Денег на замок мне не собрать никогда. Завербовался в Норильск, с трудом копил свои вожделенные ре... И тут, о, ужас, начались наши советские фокусы! Почище, чем у Булгакова в его "Мастере и Маргарите": бумажные ре на глазах публики стали деревянными. На них вполне можно было купить, но не квартиру, а памятник на собственную могилу... Приглядел бы я себе глыбу из норильского гранита. Но тут такое началось, что пришлось, елки-моталки! уносить ноги.

- Позвольте, а зачем вам пришлось, извините, уносить свои елки-моталки? - воскликнул Сэм. - У вас были столкновения с властью?

- Никогда! - воскликнул уборщик, и почему-то оглянулся.

- А где вы живете? - Линда нацелила фотоаппарат на курчавую ухоженную бородку.

- Нигде! Я - бомж!.. Что такое бомж? БОМЖ - это советская аббревиатура. Без Определенного Места Жительства. То есть босяк! Отбросы общества!

- Как это может быть в Израиле? - воскликнул Сэм, вынимая из кожаной сумочки магнитофон.

- В Израиле все может быть.! Я в стране год и четыре месяца. Год власть давала мне деньги на квартиру, а потом хозяин выставил меня вон. Сдал квартиру новичкам, которым еще дают шекели. Это называется тут "прямая абсорбция". Записывайте, пожалуйста, я разрешаю, что за вопрос! "Прямая абсорбция"? Вы же видите! Через год - на улицу прямиком.

- Извините, но где же вы, скажем, сегодня ночевали? - недоверчиво спросила Линда. - Где-то приводили себя в порядок? Босяку так бородку не подбрить, - добавила он улыбчиво.

Сэм бросил недовольный взгляд на Линду, поинтересовался деловито: Пристроены у друзей? В общежитии?

- Пристроен, что за вопрос! Я абонирую садовую скамейку. Тут, рядом с отелем... Свежо, морской воздух... Есть ли надежда? Кто знает? Вот, говорят, амута. И я записался. Но, боюсь, будет как в России. Вступительный взнос взяли, а потом ищи ветра в поле.