Право на одиночество. Часть 1 - Сергей Васильцев Страница 27

У прохода стояли Ася со Светой. Мне почти захотелось подойти к ним. В этот момент к девушкам присоединились двое ребят из нашей смены. Значение «почти» сместилось в сторону «не». Наше южное знакомство оказалось чуть короче, чем могло бы. Встретились – разошлись – нормальное развитие сюжета. Добрые самаритянки спасли заблудшего путника и растворились в тумане. Разочарование. Какое тут может быть разочарование? Отвлекся, простите. В это момент меня тронули за плечо сзади. Я обернулся, стараясь двигаться всем телом, чтобы не шевелить обожженной шеей. Рядом стояла Люба. Она выглядела даже более красивой, чем позволяла ее внешность. Светлые волосы на фоне черного открытого платья. Большие глаза на загорелом лице. Стройные ноги в маленьких туфельках.

– Приветик!

– Здравствуй, – видимо, я выглядел все еще несколько настороженным.

– Как дела? – Люба не обратила на это никакого внимания. – Тебя совсем не видно. Ездил в город?

– Обгорел.

– Да, выглядишь на все сто. По Фаренгейту. Я к тебе заходила. И..

– Может, спал. Да какая разница. Пришел вот.

– Понятно.

– В смысле?

– Потанцевать собрался?

– С моей-то кожей!

– Пойдем тогда гулять.

– Пойдем. – Мы двинулись в темноту парковых аллей.

– Здесь все, действительно, очень старое, – снова заговорила Люба. – Многое, конечно, перестроено. Но я тут разыскала несколько местечек. Хочешь посмотреть? – Я молча кивнул головой. Она скорее почувствовала, чем увидела это и взяла меня за руку:

– Пошли, только осторожно.

Мы выбрались к небольшому строению явно благородных кровей, только совсем ветхому и с заколоченной дверью. Моя проводница уверенно двигалась к входу. Запоры оказались такими же бутафорскими как и вид самого здания. Внутрь вел узкий коридор, пропахший пылью и плесенью. Потом ступеньки, и мне пришлось вцепиться в тело спутницы, чтобы не загреметь.

– Осторожней, осторожней, – звучал ее шепот у самого уха. Интонации его перемешивались с шорохом ступеней и делались совершенно непонятными.

Мы поднялись на чердак. Вокруг колыхалась почти непроглядная темнота. Только через маленькое круглое окошечко со стороны фасада пробивался кусочек заката цвета мяса. Люба зажгла припасенный здесь фонарик, и с потолка сорвался пучок летучих мышей. Запах пыли стал еще более ощутимым. Вокруг лежали навалом обломки старых стульев, пара изъеденных жучком шкафов, плакаты, знамена и колченогий кожаный диван с ободранными подлокотниками. Его недавно протирали. Кожа поблескивала. И тут еще весь этот хлам. Я понял, что «все может быть», и от этого стало вдруг безумно неловко. «Даже Золя не придумал бы истории гнуснее… Это что-то сартровское: «За запертой дверью». Подумал и отмахнулся. Люба обернулась. В глазах отражались зеленые отблески звезд. Она вдруг стала похожа на кошку, решившую поиграть с выкатившимся клубком.

– Пойдем, – сказала она, снова беря меня за руку, и продолжала говорить, словно считывая уже написанное на своем лице. – Пойдем. Здесь я люблю… иногда помечтать, – но замолчала и снова резко обернулась, почувствовав, как мои пальцы начали сжимать ее ладонь.

Если кто и может удержаться, когда теплые женские глаза оказываются совсем рядом, губы приоткрываются, и от кожи плывет такой аромат, что начинает кружиться голова, то это совсем не я. Нет у меня такой выдержки. Тем более, когда сам к этому стремишься. Вот вам и печальный детектив Марлоу, господа хорошие.

Все остальное запуталось в долгом и уверенном поцелуе. Кончик моего языка сначала только касался каймы ее губ – они даже на вкус пахли спелым шиповником – потом зацепился за десны, нёбо и двигался дальше. Дальше…

– Стоп! – она оторвалась от меня и сделала пару шагов в сторону. – Нет. Давай не здесь. А то я уже плыву.

– Грязно?

– Нет. Мне не хотелось бы оставлять здесь воспоминания… Пошли.

Мы спустились по той же скрипучей лестнице, почти пробежали через парк и с деловым видом, не торопясь, проследовали через холл. Аллея, ведущая к флигелю администратора, была самой темной в парке, и я снова ухватил ее за талию. Она высвободилась только для того, чтобы открыть дверь и повернуть ключ в замке с другой стороны. Включать свет не было необходимости, но хозяйка зажгла свечу, ее блики поползли по стенам, бросив длинные, волнистые тени от мебели, которые расчертили комнату от потолка до пола. Обстановка – интимней и не бывает. И все-таки что-то порвалось в привычном ряду последовательностей.

Или мое тело уже начало отвыкать от меня. Или я сам, запутавшись в рассуждениях и рефлексии, не знал как следует, что с ним делать. Все оставшееся сейчас от прежнего самоуверенного нахала, судорожно соображало, как вообще должно быть в этой ситуации.

В меленькой комнатке летнего дома целовались взасос два человека. Я шарил руками по ее спине и ягодицам, касался губами мочек ушей, шеи, пальцев. Тянул время… Наконец, она начала раздеваться сама.

– Видимо, я хочу этого больше. – Люба улыбнулась и бросила платье на стул. Пламя свечки заплясало, по стене запрыгали силуэты, заискрились огоньки в хрустальной вазочке посреди стола. Стало уютно. И мои нервы несколько расслабились. Я провел тыльной стороной ладони по губам – они были холодные и слюнявые. Кожа на спине все так же зудела. И хотелось только одного – забыться. И значит – быть сейчас с этой женщиной.

«Да, все так оно и есть», – высветилось в голове, когда руки начали помогать ей освобождаться от черной кружевной комбинации. Эта традиционная вычурность нижнего белья женщины, отправившейся отдаваться, окончательно стерла оставшуюся напряженность. В ушах начали отдаваться гулкие удары очнувшейся сердечной мышцы. ШАМАДА… Тупое жжение поднялось от низа живота и сдавило горло. Я начал расстегивать штаны и ощутил напряженную плоть.

Мы возились долго, как будто пытались проиллюстрировать собственными телами полный самоучитель половых отношений. Молча стискивали друг друга до синяков. Женщина пыталась застонать, но я высасывал ее губы, ощущая на спине полосы ногтей, и это жжение было сродни наслаждению мазохиста.

Я отчаянно не спешил. Вернув себе чувственность собственного тела, мне хотелось насытиться ей до конца. И Люба, она также двигалась навстречу, окончательно ошалев от этой близости. Ее бедра уже третий раз судорожно схватывались и расслаблялись, когда мой организм окончательно потерял тормоза.

Отвалившись на спину, я стал рассматривать темноту. Размякшее тело было мокрым от пота. От живота пахло свежим семяизвержением, но идти в душ, просто пошевелиться вообще было невозможно. Гулливер в плену лилипутов был куда более свободный человек.

Она лежала рядом и перебирала ноготками мочку моего уха, обвела нос, губы, подбородок…

– Вот и хорошо… Вот и хорошо… – Потом увидела мое плечо. – Было больно? Прости, пожалуйста. – Но я почти не слушал. «Это физиология перешла в чувственность…» Во мне было все, что угодно, только