Гарвардская площадь - Андре Асиман Страница 27

Когда я вернулся к нашему столику, Калаж уже умудрился пригласить за него женщину, ранее сидевшую рядом, – точнее, он пригласил ее переместиться на его место на мягкой банкетке и подвинуться ближе.

– Уж ты меня прости, – прошептал он, указывая на мои книги, сложенные аккуратной стопочкой на дальнем конце его стола, – но пора нам разойтись.

Я явно портил ему всю картину. Может, меня это и задело, но я оценил его честность. Тем самым он подтверждал наше дружество. Он непотопляемый. Эту ночь он проведет не один. Мне он напомнил охотников, что просыпаются на заре и отправляются на поиски добычи с твердым намерением не возвращаться без свежатины, которой потом накормят весь клан. Я был собирателем: ждал, когда пища вырастет, или подвернется под руку, или упадет прямо в ладони. Он шел на поиски и хватал; я оставался на месте. Мы были разными. Как Исав и Иаков.

Впрочем, тут я ошибся: я и ждать-то не умел. В моем ожидании был надрыв вместо надежды. И в этом Калаж видел меня насквозь. И называл это savoir traîner[12].

И все же пришло мне в голову в тот вечер, пока я шагал к дому по Беркли-стрит, где застряли гости какой-то садовой вечеринки, хотя сама вечеринка давно закончилась, что я рад наконец-то избавиться от этого типа, способного отвратить тебя от дела на многие часы: я просто не знал, как от него отделаться, вот и исходил из того, что нет у меня занятия интереснее, чем таскаться за ним и смотреть, как он троллит всех встречных женщин. Развратник и подонок, подумал я. Вот он кто такой. И решил несколько дней не появляться в кафе «Алжир».

Как разительно он отличается от спокойных, довольных жизнью людей науки, которые запросто способны растянуть себе часы досуга, собрав горстку друзей, усевшись на собственной широкой террасе с джином с тоником – и таким вот воскресным вечерком, пока они сидят вместе во тьме, волнует их разве что одно: как бы жуки к ним не слетелись. Я всегда завидовал своим соседям по Беркли-стрит.

По счастью, я не пересекался в его компании ни с кем из гарвардцев. Еще не хватало, чтобы этот тип в один прекрасный день возник со мной рядом и какой-нибудь гримасой, хмыканьем, словечком – я уж не говорю о его одежде и манерах – выдал свою принадлежность к общественному дну, где мы с ним и столкнулись. Я так и представил себе, как профессор Ллойд-Гревиль меряет Калажа оценивающим взглядом, прежде чем повернуться к жене и заявить: «Он еще и с этакой шантрапой спутался».

А потом я вспомнил их артишоки, их сытые рыльца, зарывшиеся в кларет и ученость. Нектарины на бензиновой станции искусства. Мир набит нектарофилами, которые трудятся на своих бессмысленных мелких нектаросклеротических поприщах, шаркают по своей нектаролептической стезе.

Когда б у меня достало мужества сбежать прямо сейчас.

Добравшись до дома, я обнаружил девушку из Квартиры 42 – она сидела на ступеньках крыльца, в одной руке книга, в другой – сигарета. На ней был белый топик, обнаженные загорелые плечи гладко блестели в свете, падавшем из вестибюля.

– Жара достала? – поинтересовался я, решив прибегнуть к банальнейшему приветствию на свете, сдобрив его толикой иронии. У меня возникло подозрение, что у нее другие неприятности, но уж лучше погода, чем молчание.

– Ага. Ужас просто. Ни вентилятора, ни кондея, ни телека, ни сквозняков – ни фига. Решила, что тут лучше, чем внутри.

– А терраса на крыше? – спросил я.

Она покачала головой.

– Не, там в такой час как-то жутковато.

Ну, так тому и быть, подумал я. Больше сказать нечего. Разумеется, можно было произнести любую глупость на выбор, но я не придумал ни одной, которая возвысила бы меня хоть немного. Тем не менее на крыльце застрял.

– На самом деле там ночью довольно красиво, ты хоть раз видела? – спросил я. – Кембридж, какого тебе еще не показывали. А еще там всегда ветерок. Вокруг темнота, только огоньки повсюду поблескивают – мне это напоминает маленькие городки на Средиземном море.

Прежде чем она успела спросить, какие именно городки – тогда пришлось бы на ходу выдумать какое-нибудь название, – на меня что-то нашло, и я ей заявил, что собираюсь прихватить выпивку и посидеть там.

– Вид на самом деле обалденный, вот увидишь.

Я не в первую секунду осознал, что сам ни разу там не был после захода солнца, а уж ночью и подавно, и что она права: там явно будет жутковато.

«Вот увидишь» – это такой словесный эквивалент прикосновения к ее локтю или запястью.

– Лениво мне стул туда тащить.

– Я тебе тоже принесу, – сказал я. – У меня шезлонги, парусиновые, – добавил я, как будто это могло ее убедить; тут мы оба рассмеялись.

Она пошла за мной по лестнице. В здании было пять этажей, мы все жили на последнем, и у нас завелась общая шуточка, помогавшая поддерживать соседские отношения: встречаясь на лестнице, мы всегда посмеивались над тем, зачем в здании такая широкая лестничная клетка – туда же запросто можно было бы запихать лифт. «Зато понятно, почему аренда такая дешевая», – вот как полагалось на это отвечать. «Да», – полагалось говорить в ответ. Мы с ней оба слегка смущались, не хотелось ничего говорить про лестницу, аренду или жару – возможно, из страха показать, что дыхание у нас сбилось вовсе не от подъема. Добравшись до своей квартиры, я открыл дверь, стараясь выглядеть как можно раскрепощеннее, и оставил ее нараспашку – жест, которым хотел показать, что всего лишь прихвачу шезлонги, смешаю