Спецпохороны в полночь: Записки "печальных дел мастера" - Лев Наумович Качер Страница 29

Скажите на милость, ну кто нынче не уверяет, будто "всё рухнуло", никаких прочных уз между людьми не существует, а любовь — это только в романах. В яви же — голый секс, "гимнастические" упражнения по влечению, в силу обстоятельств и вообще по случаю…

Есть и расхожие представления о писателях и поэтах: мол, все они, как правило, то и дело влюбляются, "разлюбляются" и никакой морали для них не существует.

Есть те, которые легко влюбляются-разлюбляются? Разумеется! Но не только среди творческих работников… И среди шахтеров, парикмахеров, линейных рабочих, трактористов… И для тех, и для других закон един: "Любовь зла — полюбишь и козла". А когда-то, в двадцатых, веселые люди пели с эстрады под одобрительный смех зала:

Долго-долго наши заурядреалисты среди "инженеров человеческих душ" упрощали в угоду командно-бюрократической пирамиде человека со всеми его стремлениями, горестями, обидами. Шел он по непритязательному разряду "простой советский…". То есть ему дается команда выполнить-перевыполнить очередной план — он, значит, тотчас, забыв про все и всех, бросается, хватается за нужную рукоять и, счастливо смеясь в объектив фотокора, "реализует свои неисчислимые внутренние ресурсы" "во имя окончательного торжества наших великих идей".

Помню, какой переполох поднял в обществе скромнехонький фильм "А если это любовь?" Там ведь, вопреки предписанному штатными моралистами, юноша и девушка "всю ночь гуляли до утра…" Смели или не смели? Права или не права разбушевавшаяся мать?

Теперь-то что! Теперь наш скромный достижениями кинематограф опрометью бросился коммерцизироваться, а значит, запросил как можно больше "голого мяса", выдающихся женских бюстов, "потрясающих" бедер и сексопильных ребрышек… И так разошелся, в такие супероткровения кинулся, показывая ну самое-самое интимное крупным планом, что кое-кому показалось, что на свете осталось одно прелюбодейство "просто так", один несложный ритуал, типа собачьей свадьбы, а любовь, а тем более злая, яростная, молитвенная, бесконечная, безрассудная, но именно любовь — чья-то выдумка, не больше того, и не о чем тут говорить…

На одном из московских кладбищ стоит полированный камень со скромной надписью: такая-то и такая родилась тогда-то, умерла тогда-то… Старожилы знают, что к камню этому приходят двое… Иногда поодиночке, иногда вместе… Один помоложе, другой постарше… шатен и блондин… Приносят цветы, подолгу стоят молча, глядя на надпись…

Теперь приготовьтесь возмущаться и митинговать на тему: "Какой ужас! Какой позор! Как они могли! Как она могла!" Ибо у нас почему-то считается самым незначительным грешком — изменять мужу или жене, но "так, чтобы никто ничего не знал". Умеешь прятать концы в воду — правильный человек. Не умеешь — дурак.

А тут такая история… Жил да был, работая на большой сибирской стройке, один молодой человек. И, видимо, был он весьма головастый — начальствовал, возглавлял, получал премии и благодарности… И пробовал записывать свои впечатления о жизни. Возможно, он рано осознал себя писателем… А такие люди, если талантливы, то, конечно, очень и очень чувствительны… И склонны к неординарным поступкам.

Приехала на ту стройку молодая и, видимо, очаровательная монтажница-высотница, и высмотрел ее наш начальник и будущий писатель. Полюбил. Подробно описывать, как именно и за что полюбил, не буду, не смею… Это под силу разве что таким гигантам, как Лев Толстой или Иван Бунин.

Но полюбил накрепко, судя по тому, что произошло потом. Полюбил смертельно… Есть, выходит, и сегодня такая злая любовь, способная скрутить в бараний рог и весьма преуспевающего молодого начальника на большой стройке…

И все в общем-то складывалось поначалу просто, радостно, безо всяких нежелательных зигзагов. Юная монтажница-высотница и ее возлюбленный сыграли свадьбу… Тосты, пожелания, светлая уверенность в том, что "завтра будет лучше, чем вчера"…

Видимо, юная жена ум имела глубокий, сердце чуткое и вскоре поняла, что ее муж — человек талантливый и ему надо всерьез заняться литературной работой. Она поддержала его и вдохновляла и внушала уверенность в своих силах, как делает это всякая хорошая, мудрая женщина, знающая, как важно любимому услышать от любимой: "Ты все сможешь, если захочешь!"

Как они жили потом? Видимо, неплохо и дружно, если вместе собрались и уехали в его родной город, где он решил с головой уйти в сочинительство…

А далее… Даже не знаю, как продолжить, памятуя, сколь много среди нас нетерпимых к чужим чувствам, если они не по всем параметрам сходны с "общепринятым". Дальше прошло время, и однажды, возвратившись домой, наш писатель обнаружил, что рядом с его любимой и вполне привычной женщиной сидит молодой человек с ясными, бесстрашными глазами. Очень может быть, что никто ничего не сказал в ту минуту друг другу. Ни он, ни он… То есть двое молчали, глядя друг на друга. Она же сказала: "Прости, но так получилось… Мы любим друг друга".

И он, муж, хлопнул дверью… Конечно же, он не собирался унижаться, просить вернуться к нему, обещать, что сумеет любить ее, любимую, еще больше, нежнее, чем любил… Он же — мужчина. Он же умеет писать рассказы, которые другие читают и удивляются: "Как хорошо, свежо, истинно…"

Как он мучился, как он страдал, хватался за голову, отшвыривал ногами табуретки, как пил и пробовал натужно веселиться, — тоже не стоит много говорить. Все это станет яснее ясного, если сказать следующее: "Не выдержал, дрогнул, жажда видеть, чувствовать, лелеять любимую оказалась злее мужской гордости и всех, завещанных от общественности призывов, в том числе и этого: "Жить втроем? Крайне непотребно! Чудовищно безнравственно!"

И тем не менее… Он знал, он верил, что и второй ее избранник мучается такой же страстной любовью к его единственной… И для него, второго, нет хода назад, а только к ней…

Что это такое? Что за "порча" такая напала на двух здоровых, крепких парней?

Но ведь вопрос можно поставить и чуть иначе: "Что же за чудо была эта молодая женщина, сумевшая разом, без особых усилий приворожить двоих?"

Тихо, тихо, поумерьте жар возмущения "порочностью создавшегося положения" и "ее безусловной распущенностью", товарищи записные моралисты. Опоздали гневаться и разоблачать.