Людмила Богданова - Снег вершин Страница 3

Горбунья не пришла. Мать сказал, что она хворает. "Ты мне не веришь?" Брови матери были сведены к переносице, лицо почерневшее, губы сухи. Мать не плакала.

Она наливала Лоили золотое вино с травами. Лоиль отказывалась от питья.

Она не помнила, приходил ли отец. Райнар не пришел. Выходит, он не любил ее. Не любил. Не любил.

... Пятна солнца дрожали на потолке, небо за окном было ослепительным. Шел студень. Лоиль впервые вышла из покоя. Только тогда она узнала, что верховная умерла.

Лоиль спрятала свое уродство в тяжелый бархат, глухой под горло на частых крючках; широкая юбка с треном, широкие рукава, сходящие на нет к запястьям, и ни искорки золота ни в ушах, ни на пальцах. Бледная, как снег, в золотой сетке распущенных волос, она шла, шатаясь. Она искала Райнара. Она побежала бы к нему, если б могла бежать; ни у кого не спросясь совета. Она встретила его на повороте коридора. где яшмовая колонна уходила к витой капители, и солнце било спереди и сбоку, и он шел в этом солнце - королевич со старинного гобелена, шел, как слепой. Лоиль угадала, что он бледен, что почти не похож на себя. Как после долгой болезни. И бросившись к нему, обняла и прижала к себе, согревая, и сердце билось у горла неровно и часто, и точно струна дрожала и ныла в больной груди.

- Мама!!

Потом увидел лицо Лоили, обращенное к свету, и отшатнулся.

- Я-а... не хочу никого видеть. Уйдите!

... темный коридор с осыпающейся штукатуркой, впереди за хрупкими дверьми пролом винтовых ступенек, и по бокам две чаши с огнем. Сверрир замер у стены. Лоиль загораживала ему дорогу.

- Ты хороший... ты добрый... ты не прогонишь меня!..

Пальцы слепо скользнули по его лицу. под ними была теплая кожа. шершавость бровей, разлетающиеся синие глаза.

- Ты не уйдешь... Не уходи, слышишь?! Я не отпущу тебя...

Она рванула обеими руками рыжий глухой бархат, и платье распалось надвое. Рыжее, как кровь. Потом треснул табен сорочки. И, как сердцевина плода, из оболочек выступило прекрасное тело: бедра, круглый золотой живот, левая грудь, как яблоко, напоенное соком, и сухая, сморщенная правая. Все жаркое устремленное тело. И летящие руки обрывали крючки с котты Сверрира, распутывали шнуровку на рубашке, упал к ногам кольчатый звонкий пояс. Золотая сердцевина плода, дышащая огнем, и бледное лицо над ней. И шепот:

- Я уродливая, я знаю! Возьми меня!

- Не-ет...

Он не понимал, как сумел вырваться - не держали ноги. Побежал, пригинаясь, стремглав, заслоняясь ладонями.

- Ты трус, трус! - неслось вдогонку. - Сын горбуньи!

Хриплый крик вперемешку со слезами. Молнии глаз. Потом Лоиль качнулась к стене и била. била в нее кулаками, кровяня кулаки, полуголая, и захлебывалась в слезах.

4 - 12.01.90, Минск - Гомель.