Юрий Петкевич - Бессонница Страница 3

- Если хотите, могу вам остатки мяса.

- Буду очень рад, - сказал. - Я думаю: он уже ест мясо.

Она поднимается, подходит с тарелкой к моему столику. Наклонила голову, смотрит на котенка, еще нагнулась, чтобы поставить тарелку на стол. Я испугался, подумал: сейчас как посыплются. Упала только одна мне в суп. Она даже не заметила. Заметила девушка с голыми руками. Расхохоталась. Я сначала хотел поставить тарелку с остатками мяса на пол, потом подумал, и - котенка с плеча на салфетку, к ее тарелке. Нюхает. Довольная дама ушла. Я достал зубочистку из супа и облизал. Смотрю на часы. Съел черный хлеб, принялся за белый. В супе кусочки моркови, свеклы; выловил, осталась жирная вода. Жирная вода с белым хлебом. Прислушиваюсь: странный звук. Урчит. А, он первый раз ест мясо. Смотрю на часы, но забрать у него мясо не поднимается рука, нет сил; вернее: его от мяса. Подхожу к стойке. Появляется официантка. Отдаю ей деньги. Говорю ей:

- У вас рыжие волосы.

Она говорит:

- Спасибо.

Беру котенка. У него в когтях еще кусочек. Вместе с кусочком мяса - на плечо. Урчит у уха. Выхожу на улицу. Сразу не замечаю, что небо не голубое, не синее, а серое. Все-таки жирная вода с белым хлебом - это смешно в животе, а потом больно. Кусочек упал на тротуар. Я сначала даже не разобрался, отчего хромаю. Иду по мосту. Перила железные и острые. Поскользнешься - голова с плеч. Поднял ногу и подошвой туфли по перилам. Кусочек остался. Кто-то рукой. Обрадуется. А может, птичкам? Лучше птичкам. Нет, пускай лучше обрадуется! Ласточки над водой. Она течет. Иду, а подо мной гулко. Перешел мост - сверкнула молния. Осветила все, что под мостом. Может быть, и под водой. Не знаю, но догадываюсь. Вокруг трех, четырехэтажные кирпичные домики. Так потемнело, что в окнах зажигается электрический свет. Улица разрыта. Заглядываю с котенком в яму. В ней черные трубы, облитые смолой. Слышу: шь-шь-шь-шь... - вдали. Поднял голову и догадался, что это на тополе у вокзала листва так зашелестела... Шь-шь-шь-шь-шь... Здание вокзала будто в тумане, и над ним хлещет в косую линейку. Сразу же сообразил и побежал назад вдоль рва с трубами. Прохожие смотрят, как на идиота. Затем повернул к мосту, но все равно не успел. Как сыпануло с неба белым горохом! Те, которые смеялись надо мной, - сами побежали. Юркнул под мост, над головой свист и шорох дождя, топот - будто не люди, а лошади. Еще проехала машина с каким-то электрическим дребезгом, давила колесами градинки - тысячи их, с таким звуком, словно нож с хрустом рвет полотно. По щетине на щеке - наждачная бумага. Вспомнил про котенка. Лижет меня и дрожит. Ветром сносит на нас водяную пыль. Посмотрел на часы, но стрелок не разглядеть. Чтобы выйти к краю - пришлось потолкаться. Чем ближе к дождю, тем столпившиеся под мостом люди чаще дышат. Гляжу снова на часы - как раз солнце из-за тучи! Рядом мужчина в очках, снял их и протирает галстуком. Затем смахнул слезы.

Я выбрался из-под моста, опять иду вдоль рва с черными трубами. Они сделались чернее - лежат в белом. Над крышами радуга. Озон пахнет бензином и снегом. На перекрестке через яму две доски. Одной ногой - по одной, другой по другой. На противоположной стороне собака. Гавкнула на меня. Нет, не на меня. Доски подо мной качаются. Сначала одна, а потом другая. Почему-то сделались толстыми. Оглядываюсь: мужик тянет корову за веревку на рогах. Копыта скользят над ямой. Понятно, гавкает не на котика, а на корову. Когда я опять посмотрел вперед, собаки уже не было. Одни следы отпечатались на прокисшей земле. Навстречу еще бедняга в спортивных штанах "трико". После дождя мокрые штаны у него упали, а он не может их поднять, потому что ведет в руках велосипед.

Поворачиваю за угол - на привокзальной площади играет оркестр. Вижу дальше трибуну, вчера сбитую из позавчера распиленных желтеньких досок. Появляется представительный мужчина при галстуке. Оркестр смолкает, раздаются аплодисменты. На площади столпотворение. Кажется, что все в городе остановилось, остановилось и время - в воцарившейся тишине аплодисменты подобны музыке, продолжению музыки - еще слышу, как у меня булькает в животе. Представительный мужчина достал бумажку, шуршит - шуршание многократно усилено микрофоном, аплодисменты заглохли, раздался зычный голос, его подхватило эхо между домами. Вижу аккуратно подстриженные газоны, яркие вывески, росу после дождя на деревьях, лужи на асфальте, и еще раз увидел ту самую лошадь, которая утром снималась, должна была сняться в кино. Опять кучи на асфальте! Протискиваюсь среди плащей. На меня оглядываются с изумлением. Я сухой, а они мокрые. Им наверняка пришлось в грозу слушать выступление докладчика. Как интересно! И я жалею о том, что пропустил. Я завидую им, а они завидуют мне.

Подхожу к вокзалу.

- Туда нельзя, - показывает милиционер и - другому милиционеру: - С коровой по газону - корова тут ни при чем, но я как дал ему по рогам.

- Мне, - говорю, - к поезду на 14.40.

- Движение поездов остановлено, - докладывает другой.

- А к буфету можно?

- Можно, - сказал, глядя в сторону.

Посмотрел и я - пчела в соломенных волосах. Их обладательница почувствовала взгляд, оглянулась не на меня, а на милиционера, потом на котенка. Выхожу на перрон - много народу шляется - с цветами, пивом, целуются; мальчишки прыгают, собака с колокольчиком.

Подхожу к телефону-автомату. Набираю номер и очень долго ожидаю.

- А, это ты?

- Да, я, - говорю. - Как ты, Фрося?

- Спала.

- Я тебя разбудил?

- Нет.

- Ну, извини.

- Когда ты придешь? - спрашивает, и слышу: зевает.

- У меня проблемы на работе, - говорю. - Вечером освобожусь.

- А где ты сейчас?

- На вокзале.

- Что ты делаешь?

- Начальник попросил купить курицу.

- У тебя же женщина начальник, - вспомнила Фрося.

- Это начальник начальницы, - выкрутился я.

Подходит милиционер и хлопает меня по плечу:

- Нельзя звонить по телефону.

- Почему? - спрашиваю с недоумением.

- Что? - спрашивает Фрося.

- Потому, - говорит милиционер и нажал на рычажок.

Не знаю, что делать. Всегда так, когда спешишь, а потом неизвестно чем заняться. Собираю камешки. Под ногами их много. Подхожу к рельсам. Выбираю гайку на рельсе и бросаю в нее камешки. Ни разу не попал. Опять собираю. Опять ни разу не попал. Люди на меня оглядываются. Камешки отскакивают от рельсы в разные стороны. Оглядываюсь по сторонам. Речь закончилась. Под аплодисменты снова захотел есть. Подхожу к буфету.

- Булочку.

Продавщица подает бутылку водки.

- Я просил, - говорю, - булочку.

- Ах, - засмеялась, - а я услышала: водочки. Такие как ты подходят и только водочки просят, еще ты так одет...

- Как я одет? - интересуюсь.

- Нормально одет, - говорит, - как все.

Жую и собираю камешки. В левой руке булочка, а правой собираю. Наконец один раз попал. Подходит в который раз милиционер.

- Что вы делаете?

- Бросаю камешки, - бубню с набитым ртом. - А что - нельзя?

- Нельзя.

- Почему?

Не ответил. Жую булочку и смотрю на часы. Опять заиграл оркестр. Толпа расступается: проходят представительные дяди. Я забываю жевать. Они смотрят прямо перед собой, но ничего не видят. Как раз на самого важного - сверху! Охранник подскочил и улыбается с почтением. Начальник достал из кармана носовой платок и пытается глянуть через плечо, но шея у него короткая и толстая. Другие из его сопровождения остановились и задрали головы. С высоченного тополя над ними взлетели вороны, целая стая, и по площади промелькнула, как сетка, тень. Начальник сделал указание; пошли дальше. Им открывают дверки автомобилей. Шикарных черных автомобилей с зеркалами вместо стекол. С зеркалами для меня, для нас. Один за другим автомобили разъезжаются.

Спешу наконец на вокзал. И на вокзале - буфет. Невольно подхожу к буфету. Увидел курицу и вспомнил про Ивана Антоновича. По громкоговорителю объявляют, что 195-ый поезд отправится через пять минут с третьего пути от второй платформы. Бегу в подземный переход. Через две ступеньки вниз, а потом - вверх. По перрону на второй платформе идет офицер. За ним бибикает машина. Отхожу в сторону. На колесах железная будка с окошечком. На окошке решетка. За ней лицо с раскосыми глазами. Смотрит на меня. И я смотрю на него. Машина проезжает мимо. За ней два солдата с автоматами. Останавливаюсь у шестого вагона. Девчонки увидели меня первые. С короткой стрижкой отодрала когти у котенка от моей рубашки, а с шляпой - протягивает 25 рублей.

Иду на вокзал и покупаю курицу. С курицей в целлофановом пакете иду по вокзалу, подходит ко мне молодая обаятельная женщина.

- Извините, у меня не очень хорошее зрение, - сокрушается. - Во сколько прибывает утренний поезд из Жухович; вторая строчка сверху в расписании - не вижу отчетливо: не то в 6. 45., не то в 8. 45.

- У тебя глаза цвета асфальта, - вырвалось.

- Ладно, - говорит.

- Ты обиделась? - я испугался.

Но она не обиделась, а наоборот - оценила, сочла за комплимент, хотя на лице это не отразилось - я заметил только, как края ее губ приятно изогнулись: