Сергей Семенов - По неправедному пути Страница 3

Аннушка опять промолчала.

– Догадалась кто?

– Нет.

– Петр Емельянов, наш приказчик!

Подняла лицо Аннушка на отца; в глазах ее слезы показались, из лица еще белее стала. Упала она в ноги к отцу и зарыдала.

– Что ты, Аннушка? Что с тобою?

– Тятенька, милый! Не губите меня не отдавайте за Петра Емельяныча!

– Что такое? – строго Сказал Головачов.- Это почему?

– Не люб он мне, не хочу я за него!

– Эва! Так что ж что не люб? 3а кого же тебя отдать-то?

– Тятенька милый! Отдай меня за Алексея Андреича!

– 3а кого?

– 3а Алексея Андреича … за учителя здешнего.

– Так вот как! 3а учителя … Вот так дочка – возлюбленного себе нашла! Ловко! Нечего сказать! Без спроса да без совета родительского женишка себе выбрала! .. Молодец, девка, ничего … Ах ты негодница этакая! Да я тебе за это все косы оборву, коли ты хошь знать!

– Тятенька …

– Не смей и думать! Не быть тебе за учителишкой! И в голове не держи! Кроме как за Петра, ни за кого не отдам!

Рассердился Головачов, вышел вон и хлопнул дверью. Повалилась Аннушка на пол и заплакала горько.

"Что же это такое будет? – думал Головачов.- То сын был – от невесты отбился, пропал; а тут дочь не хочет идти, за кого я хочу! Да неужели я не родитель им? Нет, дочка! С тобою я еще поговорю, не дам я тебе воли … Гордыбачить будешь… выпорю, а отдам! Подобру-то, видно, с вами не сладишь… А учителишке этому … так сделаю, что и духу его здесь не будет! Вишь, чихач какой явился, девок смущать стал. Погоди, голубчик, я доберусь до тебя!"

И опять стал злой Онисим Ильич. 3аныло сердце, затосковало- не знает старик, что и делать, места себе нигде не найдет. Пришел вечер, стал молиться Головачов. Молился долго, поклоны клал, пока спина не заболела … Да не нашел он покоя от такой молитвы.

На другой день. Головачов поехал в город. Сделал все, что нужно, С Петром Емельяновым и велел ему приезжать в следующее воскресенье по рукам бить.

Ударили по рукам, стали к свадьбе готовиться. Накупил Головачов, что нужно для невесты, отдал портнихам шить. Хотел он разрядить невесту всем на удивление. "Пускай,- думает,- смотрят люди да любуются на мою дочь. Ничего не пожалею для нее!"

Свадьбу задумал Головачов богатую: пригласил всех своих знакомых, кого только знал; снял он в городе дом под бал, подговорил музыкантов полковых и хотел в губернию за певчими посылать. Денег не жалел Онисим Ильич.

"Дай,- думает,- хоть раз попользуюсь ими. Мучился изґ за них весь свой век, сколько грехов на душу принял, а ни одной путящей радости не видал".

Дня за три до свадьбы поехал Головачов в город посмотреть, как дело идет у Петра Емельянова, да и распорядиться насчет кой-чего. Пробыл в городе весь день и только к ночи вернулся домой. Не стал он и ужинать, а прошел прямо в спальню и улегся спать.

Проснулся утром Головачов и прошел в столовую чай пить. На столе самовара не было.

"Проспала, должно, старая!.. " – подумал он на кухарку.

И пошел он в кухню.

– Ты что же это самовар не сготовила? – спросил он у кухарки.

– Батюшка, Онисим Ильич! Куда уж тут самовар! Горюшко-то какое!

– Что там еще?

_ Да дочка твоя, не знаю, где поделась!

Испугался Головачов.

– Как так? – говорит.

– Да так! .. Как уехал ты вчерась-то, она и вышла куда-то… узелок небольшой взяла. Я думала, она к попадье; ждала-ждала – весь день прождала. Перед вечером заснула я, заспала да и позабыла, что ее нетути. Хватилась сегодня утром, а у нее и постель, не помята. Я к попадье, а та ее и не видала. Тут я и догадалась что она куда-нибудь сбежала.

Как громом пришибло Онисима Ильича: лицо посинело, в глазах помутилось, весь зашатался – еле за косяк удержался. Постоял он так несколько времени, наконец раскачался, вышел из кухни, пошел во двор и велел работникам собираться в погоню. На крыльце стоял какой-то человек.

– Тебе что? – спросил Головачов.

– Хозяина бы мне нужно! – Сказал человек.

ґ Я самый. Что нужно?

– Вот письмецо вашей милости.

– Откуда?

– С чугунки. Не знаю от кого: господин какой-то с барышней велел отдать.

Выхватил письмо Головачов, разорвал конверт и стал читать. В письме вот что было написано:

"Почтеннейший Онисим Ильич! Когда вы получите это письмо, ваша дочь будет уже моей женою. Извиняюсь, что так: поступил, но делать было нечего. Я люблю вашу дочь, она меня тоже. Вы не пожелали согласиться на наш брак, а мы не могли жить друг без друга. Приданого от вас нам не нужно было. Нам ничего и не оставалось, как поступить так, как мы поступили. Прощайте, не поминайте лихом.

Известный вам учитель Алексей Черневский"

Тут же была приписка от Аннушки. Она писала: "Милый тятенька! Простите меня за то, что я ушла от вас. Если бы я не любила Алексея Андреевича, я бы не сделала так. Вы знали, что я люблю Алексея Андреевича, и потому я не могла выйти замуж за Петра Емельяновича. Когда мы устроимся, то я напишу вам обо всем, а пока прощайте."

Прочитал письмо Головачов, зашатался и как сноп повалился наземь. Посланный испугался и не знал что делать. Услыхала кухарка, выбежала, закричала работникам. Собрался народ, обступили Головачова и не знают, что делать. Кто-то надумал наконец унести в комнаты Онисима Ильича.

Подняли его работники, отнесли в комнаты и положили на кровать.

Поехали за доктором. Приехал доктор, осмотрел больного, начал тереть ему виски каким-то спиртом и дал чего-то понюхать.

Очнулся Головачов, открыл глаза, еле язык шевелит, ослаб так, что с места сдвинуться не может.

Стали работники у доктора про хозяина спрашивать, и говорит доктор, что с ним удар приключился, что едва ли долго проживет.

Тан и ахнули работники!

Поделал еще что-то доктор у больного и уехал, сказал, что к вечеру еще приедет.

Собрался с силами Онисим Ильич, попросил священника привезти. Поехали за священником.

Ждал-ждал Головачов, измучился весь. Наконец вернулся работник.

– Не застал священника,- говорит,- уехал по приходу; не раньше ночи вернется.

Застонал Головачов:

– Ох, боже мой, боже мой! Кажись, и не дождаться мне. Боюсь умереть так-то…

Полежал он еще, потом приподнялся, словно что вспомнил, окликнул работника и говорит: тяжко мне, не могу больше ждать.

– Кликни сюда всех, кто там есть … работников, приказчиков … всех, кого встретишь, зови … хочу при всех покаяться.

Кинулся работник из горницы, пошел сзывать. Стали сходиться люди. Собрался с духом Головачов и начал свою исповедь:

– Умираю я, братцы! Хочу хоть перед вами душу свою облегчить. Велики мои грехи, братцы; много я на своем веку зла наделал; с самого почти детства и до сих пор шел я по неправедному пути и … дошел … до … гибели.

Остановился Головачов, передохнул маленько и опять стал говорить:

– Много грехов легло на мою душу. Бывало, позабудешь про мирские дела свои, пораздумаешься об беззакониях своих, и тяжело станет на сердце, словно камень какой на него наляжет. Только не долго так бывало; начнешь что-нибудь делать, все пройдет, и позабудешь про грехи-то; только думаешь о том, как бы получше дело обделать, как бы побольше пользы было; а не размыслишь того, что иногда польза-то моя один грех … Давно я этот грех сделал, смолоду еще … Нечистыми путями разбогател я … обокрал … и не то что обокрал … а еще того хуже … Вспомнить страшно …

Перепел опять дух Головачов и продолжал:

– Смолоду-то я жил бедно, почти что нищим. Пастухом бывал, а не то и милостыней кормился. А потом в работники попал к богачу сельскому Андрею Петрову. Одинокий человек был и больной к тому же. Без помощи ни встать, ни ходить не мог. Делами его приказчик заведовал. И приставил он меня за собою ходить… Три года прожил я ґ ничего все. Только очень мне завидно стало, глядя на его богатство. Ну и подсмотрел я раз, как он в подушку деньги зашивал. И запало мне это в голову. А тут разболелся хозяин совсем, лежит, не встает. Пришла, значит, ему смерть. Послал он за попом. А я в те поры остался с ним один на один. Ну … и соблазнил меня лукавый … Ох, грех … Господи мой … выговорить-то страшно.

Схватил себя Головачов за голову обеими руками и застонал. Долго он молчал, только слышно было, как он тяжело вздыхал, закрыв лицо руками. Наконец он открыл лицо, приподнялся и заговорил глухим голосом, вперив глаза в темноту:

– Как теперь вижу: лежит он, на подушку откинулся, глаза закрыл… В доме никого нет … Не помню уже, как я это надумал. Помутилось у меня в глазах, кинулся я на него, схватил за горло и … задушил… своими руками задушил, не дал ему умереть спокойно.

Проговорил это Головачов, протянул вперед руки и продолжал хриплым голосом:

– Вот, как сейчас вижу: открыл глаза, упер на меня, да и дух вон. Вот и теперь все по ночам вижу я эти глаза страшные… вижу, вижу …

Несчастный Головачов с ужасом глядел в темноту. Зубы его тряслись. Он дышал тяжело и прерывисто и долго не мог успокоиться. Слушатели затаили дыхание, как бы замерли в ужасе. Оправился Головачев и заговорил опять: