Давид Айзман - Об одном злодеянии Страница 3

Лэйзеръ накрылъ жаркое и отошелъ въ сторону.

— Ухъ, какъ пахнетъ!.. Что это такое туда кладутъ, что такъ хорошо пахнетъ? Корицу? Должно быть, корицу.

Повозка попала вдругъ въ глубокую рытвину и опять послышалось дребезжаніе горшковъ.

— Ну, вотъ тебѣ мостовая!.. Ничего себѣ мостовая… Съ такой мостовой можно же всѣ горшки перебить и можетъ же разлиться вся подливка.

Чтобы она не расплескалась, Лэйзеръ со всѣхъ сторонъ сталъ сдавливать котелъ горшками. Операція эта удалась вполнѣ, но рука Лэйзера при этомъ снова погрузилась въ соусъ.

— Нѣтъ, это не корица, — сказалъ онъ, облизывая пальцы. — Навѣрное не корица… Духъ совсѣмъ не тотъ… А хорошій духъ! Уй-уй, какой хорошій… И если такъ пахнетъ, когда холодное, то что же будетъ, если его разогрѣть? Совсѣмъ райскій вкусъ будетъ… Ей Богу!.. И вотъ что — я таки теперь припоминаю: я такое жаркое когда-то уже ѣлъ… Навѣрное ѣлъ… только у кого?

Лэйзеръ вложилъ въ роть картофелину.

— Да, капля въ каплю, точно такое ѣлъ… Я таки знаю это навѣрное. Только гдѣ и когда — не могу вспомнить… А ну, я кусочекъ мяса попробую. Маленькій кусочекъ, косточку… Ай, ай, какъ вкусно… Всѣ вкусы тутъ… расходится по жиламъ, какъ хорошій бальзамъ… Удивляетъ меня, что я не могу вспомнить, у кого это ѣлъ!.. Прямо досадно… Могу поклясться, чѣмъ угодно могу поклясться, что ѣлъ, а гдѣ — не знаю… Совершенно такое же… И это пахнетъ, и тогда тоже пахло… А-а! Это не корица! Это лавровый листъ! Это вовсе лавровый листъ! Лавровый листъ и гвоздика!.. Конечно, лавровый листъ!.. А я думалъ, что корица… Вотъ дуракъ! Таки настоящій дуракъ… Гвоздика такъ она совсѣмъ другой духъ имѣетъ. Гвоздика — она вродѣ какъ перецъ. Ты думаешь, что перецъ, а раскусишь — и вовсе гвоздика… Ахъ, замѣчательно! Это же только на свадьбѣ можно такое ѣсть, честное слово!..

Разсуждая такимъ образомъ, Лэйзеръ продолжалъ умащивать горшки, — лѣвой рукой. Правую-же онъ топогружалъ въ котелокъ, то подносилъ ко рту.

— А-га-га-га!.. Вспомнилъ!.. Таки вспомнилъ… Это же я у мусю Цыпоркеса такое кушанье ѣлъ!.. Ну да, конечно… Я тогда привозилъ ему вино съ парохода — онъ же все изъ Одессы себѣ выписываетъ, — и меня позвали на кухню и угостили… Ну да, у мусю Цыпоркеса… Большой человѣкъ мусю Цыпоркесъ, магнатъ. Свинья, но магнатъ… Только что же это, ей Богу, я совсѣмъ не понимаю: у мусю Цыпоркеса было тогда обрѣзаніе, такъ у него могло быть такое жаркое. А это же простая еврейка… Что такое ея мужъ? Приказчикъ на лѣсной! — и она въ будни, въ простой четвергъ, дѣлаеть такое жаркое… Вотъ, такъ вотъ наши евреи и любятъ: заработаютъ рубль, а проживутъ три. Шарлатаны… А русскіе отъ этого воображаютъ, что всѣ евреи ужасно богаты, и за это насъ бьютъ. Изъ-за такихъ вотъ расточителей насъ и ненавидятъ… Видалъ ты такое? Лавровый листъ! Она безъ лавроваго листа не можетъ! Паскудница какая… Ну, а только я тоже хорошъ: совсѣмъ и позабылъ, гдѣ ѣлъ такое жаркое. Га?.. Что ты на это скажешь? Вотъ исторія!

Мостовая давно кончилась, телѣга пошла ровнѣе, горшки уже не дребезжали и стояли спокойно, но Лэйзеръ все еще ихъ умащивалъ… Онъ въ послѣдній разъ просунулъ руку къ котлу, сгребъ прилипшія ко дну картошки, обсосалъ начисто пальцы и, накрывъ старательно котелъ крышкой, отошелъ къ сторонѣ… Впереди, на разстояніи полуквартала, одна за другой, тянулись первыя три телѣги, и подлѣ нихъ, съ лампой въ одной рукѣ и зеркаломъ въ другой, высоко подоткнувъ юбки, шагала хозяйка.

— Ой! А если она спохватится… Ой, Боже мой!..

Лэйзеръ замеръ.

— Эй, нѣтъ!.. «Спохватится». Чего ей спохватываться? Вотъ такъ вдругъ, сразу и спохватится?.. Непремѣнно ей сейчасъ надо спохватиться?.. Ничего не будетъ. Пріѣду на мѣсто и сейчасъ снесу всѣ горшки, заставлю кадками — и готово… А какъ съѣду со двора, тогда пусть она себѣ и спохватывается. Поди, ищи меня тогда, кусай въ поясницу… Э! нечего и безпокоиться. Что она, судиться со мной будетъ? У нея есть свидѣтели?.. Я ея не боюсь!.. Такой она важный вахмистръ, чтобы я боялся?.. нисколько не боюсь… Пся!..

Извозчики успѣли уже наполовину разгрузить первую телѣгу, когда Храпунчикъ доползъ, наконецъ, до мѣста назначенія.

— А, сухая кишка! — привѣтствовалъ Лэйзера Гицель. — Еще не издохъ.

Лэйзеръ молчалъ. Внутри все у него трепетало и дрожало мелкой дрожью. Глаза не смотрѣли ни на кого, и языкъ точно распухъ… Онъ поспѣшно развязалъ веревки, которыми укрѣпленъ былъ на его телѣгѣ скарбъ, и суетливо сталъ его носить… Черезъ нѣсколько минутъ дѣло было облажено: всѣьгоршки и котлы стояли въ узкомъ проходѣ между печью и стѣной, спереди замаскированы кадкой.

— Ну, теперь готово. Теперь неопасно. Теперь вотъ снесутъ только диваны — и кончено, конченъ балъ… Храпунчикъ, ничего! Накушаешься сегодня замѣчательно.

Уже вся мебель была составлена. Извозчики вытирали вспотѣвшіе лбы, поправляли упряжь на лошадяхъ и располагались уѣзжать. Ждали только расплаты.

— Мадамъ! пожалуйте разсчитываться, — приглашалъ Гицель запропастившуюся куда-то хозяйку. Онъ имѣлъ намѣреніе получить на чай, и сдѣлался галантенъ.

— Мадамъ, гдѣ вы? Пожалуйста, мы ждемъ. Потрудитесь!..

И вдругъ произошло нѣчто совсѣмъ непонятное. Мадамъ, какъ бомба, выскочила на крыльцо и, потрясая надъ головой пустымъ котломъ, заорала:

— Арестанты! Жулики! Махтемойники! Чтобъ вы поздыхали, проклятые! Вы думаете, я вамъ буду молчать! Вы думаете, это вамъ пройдетъ даромъ! Шарлатаны, каторжники!..

— Ого! — весело отозвался Гицель, — умѣешь! Въ моей гимназіи училась, что-ли?

— Я тебѣ покажу гимназію, чтобъ ты почернѣлъ! Я тебѣ покажу!

И показывая собиравшимся на крикъ жильцамъ пустой котелъ, еврейка продолжала:- такіе жулики, такіе прохвосты! Я нарочно вчера еще сдѣлала жаркое, думала, сегодня съ перевозкой не поспѣю, думала, какъ перевезутъ мебель, у сосѣдей нагрѣю и будетъ дѣтямъ готовый обѣдъ, а эти негодяи слопали. Все слопали!.. Ну! Ну!.. Что я теперь должна дѣлать?

— Сваришь другое, — услужливо посовѣтовалъ Гицель.

— Другое?! А я вотъ вычту съ тебя, такъ ты и будешь знать «другое», каторжникъ! Мнѣ жаркое въ полтора рубля обошлось, ты мнѣ за него заплатишь…

— Я заплачу? Я?

Гицель подошелъ къ еврейкѣ поближе.

— А это вотъ, — такъ, по совѣсти, если тебя спросить — ты видала?

Онъ поднесъ къ ея лицу шаршавый, величиной въ добрый качанъ капусты, кулакъ.

— Кто твое жаркое ѣлъ — на здоровье ему! — пусть онъ и платитъ. А со мной ты эту политику брось… Восемь гривенъ подавай! — вдругъ загремѣлъ онъ звѣринымъ голосомъ. — И четвертакъ на чай, за диваны!..

Крикъ на дворѣ стоялъ еще долго. Еврейка безстрашно твердила свое и собиралась вычесть голтора рубля; извозчики же, вдохновленные этимъ обѣщаніемъ, поминали родителей и располагались выбивать зубы и стекла… Лэйзеръ стоялъ нѣсколько въ сторонѣ, позади Храпунчика. Въ злодѣяніи своемъ онъ не признавался. Запираться, однако же, тоже не запирался. Онъ стоящъ молча, понурый, блѣдный, и только по временамъ порывисто поднималъ голову, испуская какой-то странный звукъ, — и потуплялся опять…

— Нѣтъ, одинъ человѣкъ сожрать не можетъ, это немыслимо! — размахивала руками еврейка. — Четыре фунта мяса, приварокъ… Надо имѣть не животъ, а рундукъ, чтобъ это выдержать… Всѣ вмѣстѣ жрали, махшемойники проклятые…

Окончилось дѣло тѣмъ, что тремъ извозчикамъ хозяйка заплатила полностью, и даже на водку прибавила, а Лэйзеру не дала ничего.

— Старый человѣкъ, — кричала она ему, когда онъ съѣзжалъ со двора, — сѣдой человѣкъ, а дѣлаетъ такое свинство! Надо васъ въ часть отправить, только мнѣ паскудиться не охота…

Уже темнѣло. Снѣгъ пересталъ и вѣтеръ стихъ тоже, но бралъ сильный морозъ. Мокрый армякъ Лэйзера скоро окаменѣлъ, и тарелкообразныя копыта Храпунчика уже не шлепали по лужамъ, а гулко стучали о мерзлую землю…

Когда черезъ часъ Лэйзеръ подъѣзжалъ къ своему жилью, издали, изъ непроглядной тьмы, послышался радостный возгдасъ.

— Да будетъ восхвалено Его святое имя!..

И Сося поспѣшно приблизилась къ телѣгѣ.

— Ну? Сколько?

По тому, что Лэйзеръ пріѣхалъ поздно, она знала уже, что онъ на работу попалъ. И въ теченіе добрыхъ двухъ часовъ она съ Ентой и другими дѣтьми обсуждала, успѣютъ ли еще сбѣгать въ мясную за требухой, чтобы сварить супъ. Полагали, что успѣютъ…

— Давай же сюда молоко, — сказала Сося, наваливаясь грудью на телѣгу. — Не переверни только, темно.

— Нѣту молока.

— Не купилъ? Ну ничего! Фейгочка къ Мудрецехѣ сбѣгаеть, Мудрецеха доитъ поздно.

— Я не работалъ сегодня.

Нѣсколько секундъ длилось молчаніе.

— Га?

— Никто не приходитъ нанимать… Что ты хочешь?.. До сихъ поръ ждалъ на биржѣ… Ни сумасшедшей собаки не видно…

Лэйзеръ отпрягъ Храпунчика и поставилъ на мѣсто. Лошадь немедленно принялась шарить по сторонамъ, ища обѣщанныхъ съ утра лакомствъ. Но тряпкообразныя губы ея встрѣчали однѣ лишь холодныя доски…