Зачем? - Людмила Бержанская Страница 3

Но что эта победа дала ему и таким как он? Ведь тысячи советских солдат оставили, совсем не по своей вине, в Европе любимых женщин и детей. ЗАЧЕМ? По чьей воле они всю жизнь, до конца своих дней, несли в душе неосуществимую надежду на встречу с теми, кого так любили. Потому что первые чувства, первая женщина, первая жена, первый ребенок – это самое важное, самое главное, самое незабываемое. Война забрала у них это. ЗАЧЕМ?

Кому от этих разлук стало лучше? Наверно, каждый из них еще долгие годы задавал себе простой вопрос: долго ли еще на Земле будут несправедливость, ненависть, алчность и зависть? Но ответ на него короток и жесток – всегда.

Потом, через много лет, Заур в разговоре с папой высказал странную и страшную мысль: после войны оказалось, что люди, прошедшие ее, разучились любить Родину. Может быть потому, что путь к осуществленной победе был так долог, так тяжел, так беспощаден, так невыносим, что конец этого пути давно уже можно было назвать поражением.

Он был молод. Ему нужна, необходима рядом любимая женщина: ее тело, ее глаза, ее руки, ее кожа, ее губы. Потому, что живому очень плохо жить без живого, без любимого и самого нужного рядом. Он не жаловался – он просто изредка говорил об одиночестве и бесперспективности. А жизнь шла.

3

– Па, разве Франсуаза жила в Париже?

– Да.

– А дочки?

– Не помню. По-моему, где-то недалеко от Парижа.

– Она так и не вышла замуж?

– Нет

– Мне жаль, что Заур больше не создал семью.

– Он не всегда был одинок.

– Понятно. Живой человек. Да еще такой красавец.

– Жаль его. Хороший, умный, порядочный мужик.

– А почему он больше не женился?

– Но ведь у него был официальный брак с Франсуазой. Значит, надо было договориться с ней письменно или устно о разводе.

– Как всякий мужчина боялся такого разговора?

– Наверно. Но с другой стороны, надеялся вернуться к ней. Он хотел с ней жить.

– Ой-ой. С мечтами и надеждами нужно быть осторожными.

– Не понял.

– Американцы говорят: будьте осторожны с мечтами – они могут сбыться.

– Как это ни грустно, но американцы правы.

– Они встретились, как чужие люди?

– Нет. Сначала, когда он нашел ее, созвонился. Любовь возобновлялась по телефону где-то год.

– А потом?

– А потом уехал к ней.

– И что? Разочарование?

– Нет. Он не показывал тебе ее фотографию?

– Показывал. Маленькая, худенькая, никакая девочка.

– Это, видимо, военная фотография.

– Наверно.

– У него на столе в доме стоит портрет Франсуазы в очень красивой рамке.

– Откуда ты знаешь?

– Помнишь, лет пять назад он ехал на Кавказ и заезжал на один день ко мне?

– Помню.

– Вот тогда и показывал много, много фотографий.

– И девочек?

– Конечно. Только уже очень взрослых женщин.

– Сколько же Франсуазе лет на фотографии?

– Лет сорок.

– Ну, и как выглядела сорокалетняя парижанка?

– Очень хорошо.

– Что такое очень?

– Элегантная, миниатюрная, славная женщина.

– Когда так говорят, подразумевают: не красавица.

– Не ехидничай. Подразумевают – это больше, чем красивая. Понимаешь, в словосочетании “красивая женщина” есть легкий шелест пустоты.

– Ух ты, какой защитник привлекательных парижанок!

– А как же!

– Она работала?

– Конечно. Девочек ведь растила одна.

– Родители ей не помогали? Во Франции это не принято?

– Я не знаю, что принято во Франции. Думаю, как везде: в каждой семье по-своему. Но мне кажется, ее отец рано умер.

– Как же она вышла из такого сложного положения после войны в разоренной Европе?

– Господи, неужели ты не помнишь?

– А что я должна помнить?

– Как только Заур нашел Франсуазу, сразу звонил мне.

– Помню.

– Через несколько месяцев такой счастливый приезжал к нам на два дня.

– Знаю, что приезжал. Но меня тогда не было дома, и я его не видела.

– Мы пили тогда с ним замечательный дагестанский коньяк “Рось” или “Русь”. Он привез столько мандаринов, – вспомнил папа мечтательно, – в те времена в нашей стране это была роскошь.

– Давай вернемся к Франсуазе.

– Во-первых, Заур уехал из Франции не в 1945 году, а где-то в самом конце сороковых. Так что, он работал и содержал семью. Да и девочки к этому времени были уже не крошками. Старшая, по-моему, пошла в школу.

– Кстати, а как их зовут?

– Разве ты не знаешь?

– Честно говоря, не помню.

– Старшую – Мадлен, а младшую – Сара.

– Старшая – француженка, а младшая – восточная женщина?

– Самое смешное, что когда они выросли, так и оказалось.

– Сара больше похожа на Заура?

– Одно лицо.

– Красавица?

– Как тебе сказать.

– Понятно. Ну, хоть французский шарм есть?

– Конечно.

– Так кем работала Франсуаза?

– Врачом.

– Вот как?

– Ты разве не знала?

– Наверно, забыла.

– А почему Заур вернулся в Ленинград?

– В Париже не было работы.

– Вообще никакой?

– По специальности. Ты же знаешь, что он очень хороший архитектор.

– Знаю. Мне помнится, что проектировал какие-то станции метро в Ленинграде.

– Совершенно верно. А теперь представь: кем работать там?

– Архитектором.

– Видимо, своих хватает.

– В эту касту просто так не пробьешься.

– Так же как и у нас.

– Франсуаза – врач, а он – в магазине.

– Во-первых, смотря кем, во-вторых, мне кажется, в Европе на это смотрят не так строго.

– Думаю, мы ошибаемся.

– Может, все проще. В Ленинграде у него прекрасное социальное положение. Он знает себе цену, как профессионал. Имеет не квартиру, а апартаменты.

– Уже дом.

– Тем более. А в Париже – квартира жены.

– Съемная.

– Даже так?

– Даже так.

– Общество жены. Практически, чужие дети. Кстати, как девочки к нему относятся?

– Хорошо. Франсуаза воспитала их так: отец – советский солдат-победитель, которым нужно гордиться.

– Гордятся?

– Не знаю. Но относятся очень тепло.

– Папа, если тепло, уже чудесно. Ведь они все-таки выросли без него. Иногда тепло чужих людей теплее, чем любовь близких, – сказала я, а сама подумала: давно известно, что очень любящие и заботливые родители часто оказываются ненужными взрослым детям. Одни говорят, что дети – наши самые требовательные критики. Другие – чем дольше мы живем вместе, тем лучше знаем недостатки друг друга, которые, чего греха таить, раздражают. А если мама с папой заняты больше собой и работой, если между ними и детьми есть расстояние, которое называется эгоизмом, то это расстояние не дает повода для непривлекательной информации. Вот тут-то и включаются фантазии на тему любви к родителям. Чем больше