Сотня цветов. Японская драма о сыне, матери и ускользающей во времени памяти - Гэнки Кавамура Страница 30

Еще раз проверить площадь у станции, супермаркет, цветочный магазин? Но если мама спускалась в ту сторону в обеденное время, то, получается, с того момента прошло уже больше пяти часов. Идзуми посетило плохое предчувствие, комок стал в горле. Он мчался вниз по склону, изо всех сил стараясь не упасть и для этого всем весом упираясь в стопы. Все в желудке тряслось от бега. Звук капель, падавших на дождевик, сливался в одну мелодию с прерывистым дыханием. «Мама, ну где же ты?» Идзуми высматривал по сторонам мамину фигуру, и тут внезапно вспомнил…

В детстве Идзуми часто терялся.

– Идзуми примерно в то время, как в садик начал ходить, такое мне устраивал: постоянно приходилось искать его по всей округе, – весело вспоминала Юрико при их первой встрече с Каори.

– Серьезно? Я что-то такого не припоминаю, – возразил Идзуми.

– Неужто правда не помнишь? – удивилась мама. – По дороге из садика помчишься вперед, завернешь за угол – и ищи ветра в поле. Или в магазине: только на секунду глаза отведешь – поминай как звали.

– Вот это да! – засмеялась Каори так, что на лице между бровей появилась продольная морщинка. – Я-то думала, Идзуми был из категории «прилежных мальчиков», а он вот что выкидывал! Да-а, не давал он вам соскучиться…

– Я выражаю протест против разглашения историй из моего бессознательного прошлого! Я же не могу даже представлять свои интересы по этому делу!

Выступление Идзуми не дало результатов, и Юрико продолжала как ни в чем не бывало:

– Не то слово! И в тот раз, когда мы впервые пошли в парк развлечений: только пересекли главные ворота – его и след простыл.

Пока бегала его искала, уже и вечер наступил. В итоге так мы и ушли, ни на чем не покатавшись. Только леденцы купили.

Сейчас, когда Идзуми мчался сквозь противный дождь, в его голове откуда-то из глубин сознания возникла картина: у входа в парк развлечений Юрико – вся в слезах – тянет к нему распростертые руки. Ему тогда было невдомек, почему мама плачет. Теперь, когда он сам искал пропавшую маму, он кое-что вспомнил. Тогда он убегал специально. Ему хотелось, чтобы мама его искала.

* * *

В ладони завибрировал телефон. Промокшая под дождем рука нажала на кнопку, и в движении этом заключалась такая сила, будто в него было вложено все упование.

– Похоже, Юрико-сан нашли в классе младшей школы! Мне звонили из полиции, – сообщила с того конца провода Никайдо.

– Слава богу… – Идзуми почувствовал, как ноги стали ватными. Он не мог сдвинуться с места. – Но что она там забыла? – сам выскочил неуместный вопрос. Сейчас бы выяснить, что да как!

– Кто знает. Вы лучше поскорее бегите в школу. Я тоже скоро там буду.

Никайдо положила трубку, не дожидаясь ответной реплики собеседника. Ее голос было не узнать: в нем не было и намека на привычное благозвучие, а от резкого тона мурашки бежали по спине. И похоже, она лучше понимала Юрико, чем сын.

У школьных ворот Идзуми уже ждал сотрудник полиции, который должен был проводить сына к матери. Вместе они зашли в здание, в котором нигде не горел свет. Видимо, школа опустела из-за приближения тайфуна: стоял еще ранний вечер, но не было видно ни детей, ни учителей. На входе, у специальных ящичков для обуви, где хранилась сменка, Идзуми снял кроссовки. Но был ли смысл? Вдоль коридоров за ним тянулись влажные следы: их оставляли на отполированном до блеска линолеуме промокшие носки.

Идзуми с сопровождающим поднялись на третий этаж и вошли в дверь самой дальней аудитории. Юрико, стыдливо согнув спину, сидела на детском стульчике в углу погруженного в сумрак класса в окружении Никайдо и трех полицейских. На левой ноге ее была черная лодочка, на правой – светло-зеленая сандалия. Сквозь эту разную обувь она смотрела в пол, который от нанесенной с улицы воды напоминал кромку моря.

– Мама! – рванув вглубь класса, выкрикнул Идзуми так мощно, как только ему позволял голос. На языке вертелись уже слова упрека, но он осекся, заметив слезы на лице Никайдо, стоявшей рядом с Юрико и обнимавшей ее за плечи. – Я так за тебя переживал.

Голос Идзуми звучал надтреснуто. Ломался то ли от радости, что мама нашлась, то ли от страха перед чуждым обликом какой-то «не его» матери. Сколько же она бродила под дождем? Тонкое платье потемнело от влаги, а с волос до сих пор падали капли. На плечи ее был накинут дождевик, в котором до этого была Никайдо. На Идзуми смотрело мертвенно-бледное лицо.

– Идзуми, где ты был? Я тебя столько искала!

– Мам…

– Прости, сынок. Это все моя вина, не уследила…

– Ни в чем ты не виновата!

– Но как же я рада, что наконец тебя нашла… Ты не представляешь, как я испереживалась!

Юрико с облегчением улыбнулась, и в ту же секунду из уголков ее глаз потекли слезы. Идзуми увидел в ней ту самую маму, которая тогда в парке развлечений тянулась к нему распростертыми руками.

– Ох, все хорошо, что хорошо кончается, – заключила

Никайдо и ласково потрепала Юрико по плечу. Женщина сделала все, чтобы воссоединение матери и сына прошло благополучно. Белые от холода губы Юрико растягивались в умиротворенной улыбке.

– Спасибо большое! Не знаю, что бы я без вас делала. – Юрико, повернувшись к Никайдо и сотрудникам полиции, согнулась в глубоком поклоне. – Идзуми, понимаете, он как запропастится… А на улице уже темнеет, и дождь тут такой хлынул. А он, он же зонтик с собой и не взял! Я как представила, что он, весь мокрый, сидит где-нибудь трясется от холода… От одной мысли сердце кровью обливается…

– Ну теперь-то все хорошо. И ваш сын уже здесь. – Нежный голос Никайдо словно согревал собой безжизненный класс.

Юрико два раза кивнула в ответ и, стерев рукой оставшиеся слезы, посмотрела на Идзуми. Он же заметил, что мама крепко сжимала в руках два зонтика.

– Идзуми, я прямо засмотрелась, когда ты руку тянул: так безукоризненно ровно, вплоть до кончиков пальцев! Так красиво поднятую руку учитель просто не мог обойти вниманием! И как же ты читаешь вслух! Я на открытом уроке аж ахнула, так уверенно ты читал отрывок из той новеллы, «Беги, Мелос!». Мне даже мамочка, что рядом стояла, сказала: «Ваш сын так хорошо читает!» Я ей скромно поклонилась, а внутри такая гордость взяла, так тепло на душе стало. И когда ты только