Один день ясного неба - Леони Росс Страница 34

Романза попрощался с начальником полиции и поблагодарил его. Он попрощался с матерью и пообещал вернуться домой к пудингу. Он пообещал Сонтейн писать письма. Он попрощался с отцом, который стоял с налитыми кровью глазами, сжав кулаки. Когда за ним зашел Пайлар, отец встал в дверях, умоляя и крича:

— Ты никуда не пойдешь, мальчик, ты понял меня?

И впервые в жизни он позволил себе разгневаться на отца — за все, а может быть, даже за то, чего тот вовсе не заслуживал. Пайлар ждал, ждал его рот, ждали его руки и его грациозное, испещренное шрамами тело, а его отец был уже стар — и не понимал любви. А Романза мечтал сидеть под деревьями, быть поближе к воде, лазать по горам, покуда все тело не покрывалось кровоподтеками и ссадинами и жутко болело, трогать все деревья на Попишо и никогда больше не лгать! И добиться того, чтобы люди смотрели на него во все глаза.

Он протиснулся мимо отца и зашагал к Пайлару, дожидавшемуся его во дворе.

— Нет, Заза! — крикнула ему вслед Сонтейн. О, сестра-близнец прекрасно его знает. — Нет, Заза, не надо!

Но он уже ушел слишком далеко, чтобы остановиться.

Он поцеловал Пайлара в губы, голова чуть кружилась от проявленной им строптивости.

Лишь Сонтейн, преградившая путь отцу, смогла заставить того не погнаться за сыном, чем выиграла время для Романзы, который крепко схватил Пайлара за руку. И они бегут, бегут, сплетя пальцы, бегут, подгоняемые удивлением и виной, влюбленные и перепуганные, и каждый их шаг кажется бунтом. И когда они уже отбежали довольно далеко от дома, ему все еще казалось, что он слышит отцовские вопли: «Мой сын не может быть гомиком! Мой сын…»

10

Завьер много лет отгонял любую мысль об Анис Латибодар. И решение перестать о ней думать было сродни срочной операции по иссечению больного органа, благотворной для всех: для нее, для Найи и для него самого.

Пьютер Редчуз предупреждал сыновей: есть женщины, которые сводят мужчин с ума, даже не делая никаких попыток.

Он встретил Анис в поворотный момент своей жизни: три месяца спустя после окончания проверки перед посвящением. Дез’ре дала ему ровно год — и ни минуты больше! — после чего его должны были посвятить в радетели, а она уходила на покой. Прошло несколько дней, а Завьер еще не мог до конца поверить, что он все-таки добился этого звания. Местные обычаи предполагали, что он должен провести какое-то время в осмыслении нового предназначения, в поисках мудрых советов, в обустройстве своего ресторана и своего дома. Ничего себе задача! Он чувствовал только одно: смертельное утомление; он чувствовал себя непривычно, куда старше своих двадцати четырех лет, безумно благодарный за то, что все закончилось. Что позади остались долгие годы обучения. И ожидания. Он скучал по другим аколитам, ставшим ему братьями и сестрами. Все они теперь отказывались с ним разговаривать — даже Энтали.

— Они это переживут, — успокаивала его Дез’ре.

Мать три года как умерла, и дом детства опустел, поэтому, выехав из похожего на пещеру жилища Дез’ре, он расположился на старом родительском тюфяке, хотя спать на нем было неудобно и у него потом долго болела спина. Люди не знали, как к нему подступиться, как вести себя в его обществе, но, возможно, так всегда и было. Он искал уединения около холодных водопадов, в лесных чащах и старался ни о чем не думать.

Как-то ночью к нему пришла Найя. Он был рад ее приходу: она словно резким поворотом штурвала вернула его на курс привычной жизни, хотя ничего уже не могло быть привычным теперь, когда все знали, кем он стал. Он напоил ее имбирным чаем, испек три вида печенья: с инжиром, с лимоном и с саподиллой — расспросил о семье, а потом без лишних слов занялся с ней любовью, после чего они уснули. Какое же это было облегчение — дотрагиваться до кого-то кроме Дез’ре.

Найя никогда не оставалась у него надолго, она вечно куда-то спешила. Он не задавал вопросов о ее занятиях и просто ждал, когда она решит ему что-то рассказать. Это было не его дело.

Пожалуй, проведенное с ней время нравилось ему больше всего. Жители архипелага были по-прежнему преданы Дез’ре, с удовольствием ели ее стряпню, когда она их приглашала, при встрече на улице трогали ее за руку, одаривая более чем щедрыми подарками. Ее грядущий уход на покой многим, включая его самого, казался преждевременным. Те немногие, кто, сталкиваясь с ним в городе, узнавали его в лицо, смотрели на него сначала раздраженно и злобно, а потом угодливо — когда он вглядывался в них.

Они это переживут, сказала Дез’ре.

Так прошло несколько недель, которые он прожил как пришибленный, не придумав ничего путного; тогда решил попробовать себя в преподавании кулинарной науки. Не в первый раз он обдумал для себя такой вариант — делиться с людьми своей страстью могло стать одной из его новых обязанностей, так что обучение показалось ему хорошим началом. Он мог бы давать бесплатные уроки кулинарии любому желающему. Дез’ре сказала, что отныне в его распоряжении будет собственный бюджет, но до сих пор безоговорочное соглашение с офисом губернатора о финансировании вызывало у него недоумение — ведь все, особенно политики из горных районов, выражали по этому поводу недовольство. В те дни он был благодарен Интиасару за его безоговорочную поддержку, за, как ему тогда казалось, духовное лидерство губернатора.

После нервозного начала новой деятельности он обнаружил, что вполне готов следовать всем наставлениям: быть терпеливым, преисполненным энтузиазма и неожиданно красноречивым. А когда-нибудь он сможет даже стать вдохновителем. Он много ездил по островам архипелага, откликаясь на просьбы жителей, нуждавшихся в нем, и из каждой такой поездки возвращался воодушевленным, а его записная книжка постоянно пополнялась списками продуктов и рецептов и карандашными рисунками блюд. И в душе крепло ощущение его растущего влияния.

Он ел мотыльков каждое утро и каждый вечер. Его влечение было сродни их крылышкам — темным и обманчивым. Он оставлял на людях пятна мотыльковой пыльцы, которая тенями ложилась им на скулы, оседала на волосах у женщин. Он ощущал себя неуязвимым, словно одетым в броню. Его дар был неукоснительный, мощный. Пространство вокруг его тела целиком принадлежало ему. И он снова начал ощущать свою духовную силу.

* * *

Его четвертый кулинарный курс на дому проходил в Лукиа-тауне на Дукуйайе. Он приплыл туда на каноэ, и от причала