Сабир Рустамханлы - Книга жизни Страница 37

Это лишь беглое объяснение. Подчеркнем только, что основной идеей хуруфизма было возвышение человека, освящение его, уравнивание человека с богом.

Согласно взглядам хуруфитов, формой проявления Абсолютного Существа является вселенная, а высшая зрелость вселенной осуществлена в человеке. Весь путь развития вселенной шел к человеку и в лице его вселенная достигла своей высшей формы, своей вершины.

В Азербайджане и Персии были созданы десятки священных писаний хуруфизма, и их главной книгой являлась "Джавиданнаме" (Книга вечности) Найми. Он считал свою книгу завершающей и обобщающей все религиозные писания. Тем самым центр религии новой эпохи он переносил из арабского мира в Азербайджан. Сам он писал по-фарсидски, но его последователи, в том числе и Насими, распространяли свое учение на тюркском - азербайджанском. Они сумели вырваться из тисков арабского языка, который считался священным, неприкосновенным - языком откровений аллаха, и пропагандировали свой родной язык как способный стать языком новой теологии, одним из мостов, ведущих к слиянию с божественной истиной. Вскоре количество хуруфитских сочинений на тюркском-азербайджанском языке умножилось, поэзия Насими, утверждавшая духовное величие человека, прославилась на всем Ближнем Востоке, переведенная на тюркский книга его учителя Найми "Джавиданнаме" стала широко популярной.

Хуруфизм отрицал догмы ислама и по своей сути являлся радикальным движением, подрывавшим основы средневекового мракобесия: в лице человека просматривались черты бога, человек представлялся частицей творца, объявлялся неприкосновенным. Множество книг, созданных хуруфистами, начиная с "Джавиданнаме" Найми и до стихотворений Насими, можно рассматривать как проявление Азербайджанского Ренессанса, в котором венцом творения становился человек. Хуруфизм по своему объективному смыслу был направлен против социального насилия, против всех форм гнета и этим объясняется та большая популярность, которую он приобрел в народных низах. Этим же объясняются те преследования, которым вскоре начали подвергаться его приверженцы. Найми был казнен. Немыслимым гонениям и карам подверглись его последователи-мюриды, которые существовали на всем Востоке. Жестокой расправе был подвергнут великий Насими, казненный в Алеппо, поэт-бунтар, провозглашавший "В меня вместятся оба мира, но в этот мир я не вмещусь".

Поклонение Найми. Под вечер мы переехали через реку Алинджа, протекающую через село Ханага и поднялись на склон горы. Дальше на машине не проехать. Но ведь к великим старцам подобает идти пешком... Еще не дойдя до мавзолея, обращаешь внимание на остатки старых строений, древних поселений. Пожалуй, не случайно погребен Найми именно здесь. Нам встречаются два огромных ореховых дерева, возраст которых уходит, быть может, в эпоху Найми. Что же касается родника, то он точно так же, наверно, журчал среди камней и во времена хуруфитов и за тысячи лет до них...

Наконец добираемся до последнего приюта Найми. Мавзолей построен из красного кирпича и состоит из одного крупного и шести небольших куполов. Он свидетельствует, что и в те далекие времена Найми обладал широким авторитетом, большим уважением в народе - и мавзолей его стал святилищем.

Беседа с Найми. "... Здравствуй, мой предок-мученик, мой предок провидец!".

Я вынужден омрачить твой покой...

Нашелся среди потомков твоих неблагодарный и лицемерный, из тех, которые, бия себя в грудь, разглагольствуют о мужской чести, но готовы поступиться ею за жалкую мзду, нашелся местный музейный чиновник, сбывший надгробье со священной могилы твоей в Тбилиси! Если ты проклянешь нас, нам и этого мало!

Осталась только плита, мерцающая в полутемном склепе твоем... Боже, какие странные совпадения случаются в этом мире! Ведь точно такой же камень, камень-близнец я видел на могиле Тамерлана! Одинаковые камни положены на последнюю обитель и убитого и убившего. Хоть убил тебя властитель, вернее, его властительный сын - наместник, народ почитал тебя не ниже.

Прости мой ропот, устад! Мы не смогли по достоинству воздать памяти твоей. На двери этого святилища; нет даже надписи. Даже этого мы не сумели. Столько творцов науки, культуры, искусства родила земля Нахичевани! Велик ли труд - написать на дощечке имя твое и установить здесь? А местные сельчане? Им тоже нужно особое решение? Называется: "реставрируют" мавзолей. Построенные в средние века купола сохранились, а реставрированные разрушаются. Выходит, предав забвению чувства, равнявшие человека с божеством, мы и строить разучились?..

...Сердце щемит. Выхожу из святилища. Напротив возвышается колонна с капителью, напоминающая античные строения, и красота этой колонны чуть-чуть утишает мою боль. Одна эта колонна позволяет судить о красоте и величии былых строений. Увы...

Я смотрю вперед. Там, напротив возвышается крепость Алинджа, возвышается, как неумирающий дух самого Найми и наших великих предков. Отсюда видна и единственная тропинка, ведущая к крепости. Но густеющие сумерки делают невидимой и эту тропинку.

Слева видна гора Иланлы. Сейчас мы смотрим на нее с запада. С такой близи она кажется еще более величественной, еще более впечатляющей. Отлогие балки, заполненные снегом, расщелины скал в закатном свете пидают горе Иланлы некую таинственность.

Долина между Иланлы и Алинджой кажется мне сейчас одним из самых священных мест на земле. С этим чувством мы направляемся к дому Мухтар-муаллима, отца нашего друга Исмаила, к дому окнами на Алинджу... Вдруг мне подумалось, что все, кто живет в селе Ханага, должны быть выше суетных страстей, любой скверны. Ведь с детства колыбельную им поет река Алинджа, над ними царит высокий дух Найми, перед ними возвышается неприступная Алинджа...

Я смотрю на голые горы Нахичевани, которые напоминают мне Насими, с которого мракобесы содрали кожу, и ощущаю, как пронизывает меня сопричастность к азербайджанской земле, азербайджанской судьбе. Я думаю о народе, чей поэт, странствуя из страны в страну, воспевал величие человека, независимо от его национального обличья, о поэте, который в эпоху средневековья, когда бесконечные грабительские войны низводили человека на роль "мелкой сошки", "беспомощного существа", "ничтожества", поставил человека вровень с богом, я думаю о народе, земля которого постоянно была ареной опустошительных войн и пепелищ, но который сохранил веру в красоту и свет, сохранил веру в свою Родину, даже тогда, когда, казалось, силы его иссякли, - я задумываюсь, над тем, откуда народ этот черпал силы, чтобы сохранить свою высокую духовность. Горечь слез, оплакавших участь тысяч Найми и Насими, обжигает существо мое. Тома книг можно написать о судьбе хуруфитских дервишей, о мюридах и приверженцах хуруфизма. Однако самое поразительное - я не могу не думать об этом без огромного волнения - что среди тех, кто распространял это учение, кто был одним из главных его распространителей, были дети вероучителя, его дочери, и именно они были подвергнуты наиболее жестокой расправе. В 1467 году в Тебризе, под предводительством дочери Найми, было поднято восстание против Джаханшаха Каракоюнлу: после подавления восстания она была убита вместе с пятьюстами хуруфитов.

* * *

С мыслями об этих горах и о людях, подобних этим горам, мы добираемся до Дири-дага (Живой горы). Такое впечатление, что мы покинули наш мир и попали в ирреальный. Я не берусь описать цветовую гамму этих гор. Признаюсь, я порой путаю тона и даже дети надо мной подтрунивают. В памяти от Дири-дага остался только один цвет - сиреневый.

Во многих местах из недр бьют горячие ключи. Сейчас начало мая и вокруг тихо (между тем, воды эти могут лечить многие болезни и здесь можно построить санатории, работающие круглый год). Отойдя от спутников, я раздеваюсь и окунаюсь в одно из озер, вода которого пониже температурой. Я чувствую, сколь горячая кровь течет по жилам гор.

...Трудно оторвать глаз от гряды гор, раскинувшихся справа и слева от дороги. Дыхание весны одушевляет даже камни. Каждая пядь земли светится зеленым пламенем. В воздухе разлит опьяняющий аромат. По дороге в Ордубад мы садимся под деревьями почаевничать - кругом спокойствие, тишина, деревья зеленеют и цветут, как тысячи лет ранней весной, поют птицы, копошатся насекомые и хочется забыть о тяготах - о заботах, окунуться в эту жизнь, в бесконечное течение, погрузиться в землю, в травы, в цветы, запахи которых невольно возвращают в далекое, но столь притягательное детство.

Мы беседуем о новом романе Гусейна Ибрагимова "Одна десятая века", посвященном Аджеми. Меня радует, что прозаик, писавший предпочтительно на современные темы, обратился к этой серьезной и важной для нашей культуры эпохе. Во время беседы я заметил, что на ветку, прямо над нами, села птица. В клюве у нее соломинка, которую она прихватила для своего гнезда. Все живые существа заняты обустройством своего жилья. Одни из соломинок, другие из мрамора, но цель всегда |одна: чтобы не прерывалась дорога жизни, чтобы не прерывалось ее движение, - рожденный должен рождать, сотворенный - творить.