Андрей Зарин - Казнь Страница 39

Весенин сегодня не приехал, и она чувствовала его отсутствие.

Вдруг порывистый ветер пронесся по комнатам и с такой силой хлопнул балконной дверью, что стекла разлетелись и посыпались со звоном. Занавесы поднялись как флаги; в саду зашумели деревья. В комнате сразу стало темно, как ночью.

Страх охватил Веру. Она бросилась в комнату мачехи, но дверь к ней оказалась запертою.

— Мама, — закричала она испуганно, — пусти меня, я боюсь!

— Не могу, Верочка, я занята очень! — послышался в ответ взволнованный голос Елизаветы Борисовны.

Вера вбежала к себе, зарылась с головою в подушку и замерла. Яркая молния озарила комнату, в тот же миг с сухим треском прокатился гром, и снова молния, снова гром, а затем с глухим шумом полился дождь.

Было что-то ужасное в этом шуме. Казалось, он растет, ширится, небо разверзается все шире и шире… и ливень грозит затопить всю землю.

Елизавета Борисовна дописала последнюю страницу, сложила письмо, запечатала в конверт и, подойдя к комоду, выдвинула ящики и стала быстро перебирать лежащие в них вещи. Ручной сак скоро наполнился доверху. Она крепко защелкнула его, набросила на себя резиновый плащ и, оглядев еще раз комнату долгим прощальным взглядом, тихо отворила двери и вышла.

Кругом было пусто.

Она открыла запертую слугою балконную дверь, выскользнула в сад и, обогнув его сзади, через густые заросли крыжовника, дошла до ветхого забора и пролезла через отбитые доски на узкую тропинку широкого луга. Дождь лился сплошною массою, ветер рвал капюшон с ее головы, она спотыкалась и все шла и шла по мокрой траве в легких туфлях, с саком в руке.

Бежать как можно дальше от этих честных людей, бежать и где-нибудь в глуши схоронить свой позор, свое унижение…

XXV

Непогода бушевала. Молнии сверкали, сопровождаемые трескучими раскатами грома; дождь низвергался на смятенную землю сплошным потоком, и ветер пригибал деревья до самой земли.

Старая Ефимья зажгла пасхальную свечу и, трепеща от суеверного ужаса, шептала молитвы перед иконою, отбивая поклоны. Весенин уже загасил лампу и приготовился заснуть, когда в соседней комнате услышал шаги и смятенный шепот.

— Кто там? — окликнул он.

— Федор Матвеевич, за вами с усадьбы! — отозвался из комнаты Елизар. — Степана пригнали. Экстра!

В один миг Весенин был на ногах и дрожащими руками зажигал свечу.

— Что случилось там? Где Степан?

Рослая фигура кучера показалась в дверях и отвесила низкий поклон Весенину.

— Не могу знать, Федор Матвеевич, только Сергей Степанович даже сами прибегли в конюшню и приказали гнать! — ответил он.

— Ты на чем?

— Как есть верхом! — ответил Степан.

— Елизар, подай Мальчика!

Весенин поспешно оделся в кожаную куртку и высокие сапоги. Испуганный непогодою, конь бешено рванулся из ворот и помчался по размытой дороге. Голова Весенина кружилась, сердце замирало от ужасных предчувствий.

Он бросил лошадь посреди двора и бегом вбежал в кабинет Можаева. Увидев его, он затрепетал от страха, так изменился Сергей Степанович. Одежда его была мокра, волосы растрепанны, глаза лихорадочно горели, и он, остановившись посредине кабинета, не сразу узнал Весенина.

— Вера? — с замирающим сердцем спросил Весенин. Можаев отрицательно качнул головою.

— Жена! — ответил он глухо. Весенин сразу успокоился, и мысли его прояснились.

— Больна?

— Вот, прочтите! Скорей только, дорога каждая минута! — он указал на свой стол, а сам тяжело опустился на диван и обхватил голову руками. Весенин поспешно подошел к столу и, взяв исписанный мелким почерком лист бумаги, стал внимательно прочитывать его. И по мере чтения негодование, сожаление, ужас попеременно овладевали его душою.

Это было последнее письмо Елизаветы Борисовны.

С отчаянием самоубийцы она рассказывала про свою измену, про свое преступление, про свое унижение и позор. День за днем она рассказала свою пытку последнего времени, невыносимые муки раскаяния и кончила мольбой о прощении. Она просила простить не ее, а память о ней, потому что она никогда больше и ничем не напомнит мужу о своем существовании…

Слезы застилали глаза Весенина, когда он, положив письмо опять на стол, обернулся к Можаеву.

— Что ты думаешь, — спросил он, — она умерла?

В первый раз он говорил ему «ты», и Весенин сразу понял, как сжились они с ним за все время и как прочна была их нравственная связь.

— Нет, — ответил он твердо, — она иначе бы прощалась тогда. Она бежала!

Можаев быстро встал и подошел к Весенину. На лице его блеснула надежда.

— Я сам так подумал. Я был у нее, там все раскидано. Видно, она брала что-то; нет ее плаща. Зачем плащ? Если бы она…

Весенин кивнул. Можаев взял его за плечи.

— Я люблю тебя и верю тебе, — сказал он порывисто, — помоги же мне! Я люблю ее и не могу допустить мысли, чтобы она вне моего дома искала защиты и спасения. Измена — ошибка! Виноват я, только я, старый дурак, увлекшийся перед смертью! — он взялся за голову, прошел по кабинету и снова подошел к Весенину. — Дорогой мой, — произнес он молящим голосом, — я совсем потерял голову и обессилел. Найди ее, уговори, верни! Она не могла уйти далеко. Смотри, — он указал на окно, — какая ночь! Она нежное, избалованное дитя. Куда уйти ей?..

Весенин нежно взял его за руки.

— Дорогой Сергей Степанович, — проговорил он дрожащим голосом, — прежде всего успокойся, ляг вот тут, а я сейчас подыму людей…

— Тсс! — Можаев судорожно схватил его за руку. — Бога ради, без огласки! Чтобы никто не знал. Слышишь, никто. Даже Вера. Ты да я…

Весенин кивнул головою.

— Только ляг! Дай мне слово лечь, а я не вернусь без нее.

— Милый, спасибо! — Можаев обнял его, и в горле его заклокотали рыдания. — Иди, иди! — толкнул он его к двери…

— Я пришлю тебе человека! — крикнул, выходя, Весенин.

— Иди к барину и уложи его в кабинете, — сказал он испуганному человеку, встретив его в прихожей, — барину худо. Смотри только, шуму не делай и не беспокой барынь.

— Слушаюсь! — оторопело ответил лакей.

Весенин выбежал на двор.

— Степан! — звонко закричал он. — Тройку лошадей и коляску. Скорее!

План быстро созрел в его голове. Все равно метаться по дорогам нет смысла. Она уйти или уехать далеко не может, если не по железной дороге; по железной он нагонит ее в городе, куда поедет сейчас, и там посоветуется с Яковом Петровичем. Возьмет его…

— Не жалей, Степан, гони! — крикнул, впрыгивая в коляску, Весенин. — В город! В два часа!

— Го-го-го! Милые! — загоготал Степан.

Лошади рванулись. Коляска металась по колеям, комья грязи летели под навес коляски, конские копыта звонко шлепали по лужам и грязи.

Весенин сидел нагнувшись и только кричал «гони»! Быстрая езда среди непроглядной тьмы при блеске молнии и грохоте грома возбудила его, и мысли его быстро проносились в голове. В то же время он зорко смотрел по сторонам дороги при мерцающем свете экипажных фонарей. Дорога была пустынна. Будь она на ней, тройка бешено скачущих лошадей давно бы нагнала ее, но на дороге не было даже пня, похожего на человека.

— Стой! — крикнул Весенин подле дома Долинина. — Проводи лошадей, пусть передохнут. Нет! — поправился он. — Иди на почту, возьми тройку свежих и сюда назад! Тех пригонишь завтра в усадьбу. Если из ямщиков свободен Николай, пусть едет он.

Яков вскочил с постели, услышав оглушительный звонок. Что это? Кто это может быть?

Торопливые шаги раздались внизу, потом по лестнице. Яков поспешил зажечь свечку. Сердце его упало. Не случилось ли чего с Николаем?

— Простите! — раздался голос.

На пороге комнаты, весь забрызганный грязью, стоял Весенин.

— Я к вам как к другу!

— Что такое? Несчастье? — Долинин откинул одеяло и сел, забыв даже, что он в одном белье.

— Да! Помогите, что делать?

Весенин опустился в кресло и быстро рассказал суть дела. Яков внимательно слушал.

— Ну? Что делать? Где искать?

— Прежде всего бегите на вокзал. Ее все там знают. Справьтесь. Хотя бы вы должны были ее догнать… Сколько прошло времени?

— Пять, шесть, семь часов!

— Двадцать пять верст! Нет, ее не может быть в городе, даже если поехала, — уверенно сказал Яков. — Погодите! — он вдруг ударил рукой о колено. — Лапа!

Весенин не понял.

— Что Лапа?

— Если он согласится, он поможет. Никто, кроме него. Постойте, я оденусь и приведу его. Мигом!

— Но… Ловко ли?

— Такое дело! — воскликнул Яков и стал одеваться.

— А с этой канальей церемониться нечего, его бы под суд надо, да неловко. Вы просто разрешите мне еще как нотариусу, и я сделаю судебному приставу заявление о существовании векселей Можаева и Дерунова.

— Отлично! — согласился Весенин.