Андрей Зарин - Казнь Страница 40

— Отлично! — согласился Весенин.

— Далее, — говорил Яков, уже одетый, — Лапа, наверное, уедет с вами. Надо его познакомить с Можаевым; я же вплоть до известия от вас буду сторожить все отходящие поезда. Ну, до свидания! Я прикажу подать вам чаю!

Он кивнул Весенину и сбежал вниз.

Гроза утихла, но дождь все еще лил как из ведра и напоминал Весенину громкий плач. Смутно было на душе. Он жалел и его, и ее и мгновениями вдруг пугался при мысли, что, может быть, в поисках своих они найдут только труп.

Как поступил бы он на месте Можаева? Конечно, так же. Даже без любви — так же; может ли тут быть два решения?.. Однако он и устал!.. Он вздрогнул и открыл глаза. Заспанная прислуга внесла стакан чая и ром.

Он с жадностью стал пить горячий чай.

Внизу хлопнули двери, послышались шаги.

Вошел Долинин с незнакомым человеком.

Так вот он, Лапа! Этот полусонный апатичный господин с полуприкрытыми глазами. Весенин подал ему руку и с недоумением взглянул на Якова, но тот твердо сказал:

— Алексей Дмитриевич согласился помочь вам. Он знает в лицо Елизавету Борисовну, и это облегчит дело. Он готов хоть сейчас, и потому…

— Едем! — делая последний глоток, окончил за него Весенин и встал. — За все вам спасибо, — благодарил он Долинина, крепко встряхнув ему руку.

— Глупости! — ответил тот. — А я сделаю заявление и буду следить! Ну, помоги вам Бог.

Лапа молча следовал за Весениным и молча уселся с ним в коляску.

— Гони вовсю! В Можаевку! — приказал Весенин, и коляска снова заметалась из стороны в сторону. Весенин первый прервал молчание.

— Как вы думаете ее искать? — спросил он.

— А? Что? — переспросил Лапа, словно очнувшись. Весенин нетерпеливо повторил вопрос.

— Я еще ничего не думаю, — ответил он, — Яков Петрович попросил меня. Я для него согласился. Мне нужно прочесть письмо, видеть дом, комнату, тогда…

Он замолчал и, казалось, погрузился в дремоту, потом вдруг спросил:

— Как вы спохватились ее? Когда? Кто?

— Я не знаю!

— Надо все знать, — ответил он и опять замолк.

Восток уже алел; дождь слабо сеял с хмурого неба, дул свежий ветер. Коляска сделала два бешеных скачка, завернула и въехала во двор.

— Ее бегство тайна для всех, — торопливо предупредил Весенин Лапу, выходя из коляски. — Я привез доктора!

Лапа молча кивнул головою и поплелся следом за Весениным.

Можаев вскочил при его входе. Он лежал на диване, прикрывшись пледом, одетый, и теперь, при борющемся свете лампы с дневным светом, показался Весенину еще страшнее.

— Ну, что? Нашли? Кто это? — вскрикнул он, отступая при виде Лапы. Тот скромно поклонился. Весенин поспешил объяснить.

— Разве нельзя было без этого? — с упреком прошептал Можаев. Весенин покраснел.

— Нет, — ответил он твердо, — надо быть в доме, надо следить на вокзале, надо везде искать! Долинин и Алексей Дмитриевич по службе умеют хранить тайны.

Можаев опустил голову.

— Что же, пусть ищет! — сказал он упавшим голосом.

Лапа выступил вперед и твердо изложил свои желания видеть письмо, видеть ее комнату, дом.

— Проводи его, покажи! Письмо вот! — покорно ответил Можаев.

Лапа сел к столу и внимательно прочел письмо, потом, нагнувшись, он поднял с полу конверт, разгладил его рукою и внимательно осмотрел его.

Можаев оживился. Следя за Лапою, он становился все внимательнее. Наконец, Лапа обернулся к нему.

— А как вы получили это письмо? — спросил он.

— Я не получил, а сам взял у нее со стола, — ответил Можаев.

Он замолчал. Молчал и Лапа. Можаев провел рукою по лицу и продолжал:

— Было часов одиннадцать. Я пошел проститься с нею, комната растворена… беспорядок. Я увидел письмо и взял…

— Одиннадцать? — Лапа вынул часы и взглянул на них, потом встал.

— Покажите ее комнату! — сказал он.

— Скажите, она жива? — дрогнувшим голосом спросил Можаев.

Лапа пожал плечами.

— Верно одно только: она не думала о смерти, когда писала, а там… по дороге!

— Ах! — простонал Можаев.

— Ты ляг! — сказал Весенин, выходя с Лапою. Они прошли и осмотрели комнату. Потом Лапа обошел дои и через балконную дверь вышел в сад.

— Ворота запираются? — спросил он. Весенин кивнул.

— Сад выходит на двор, на дорогу и?..

— На луг, — ответил Весенин.

— Идемте туда, — твердо сказал Лапа.

Весенин повел его по саду к стороне, выходящей на луг. С каждым словом, с каждым шагом он проникался уважением и доверием к этому полусонному человеку.

— Она не могла выйти через двор. Надо было бы беспокоить сторожа; не могла и на дорогу, потому что, я видел, — там каменная ограда. А здесь?..

Весенин указал на длинный забор, закрытый до половины кустами малины и крыжовника.

— А! Посмотрим!

Лапа подошел вплотную к забору и осторожно пошел вдоль него.

— Вот! — сказал он, остановись подле выпавших из забора досок. — И вот! — он нагнулся и снял лоскут материи, зацепившийся о гвоздь нижней поперечины.

Весенин вскрикнул.

— Куда можно выйти через этот луг? — спросил Лапа, вылезая на луг.

Весенин пролез за ним.

— Если идти прямо, то будет проселочная дорога на деревни Ворсклово, Турово, Слезино и Погост.

— Так! Ехать можно?

— Понятно!

— Дайте мне лошадь и объясните дорогу, — сказал Лапа, пролезая обратно в сад.

Весенин торопливо повел его домой.

— Он нагонит ее, — уверенно сказал он, вводя его к Можаеву. — Я ручаюсь вам!

Можаев с мольбою взглянул на Лапу.

— Я ничего не пожалею, найдите ее. Скажите ей…

— Вы сами ей все скажете, — перебил его Лапа, — я найду ее, и вы к ней приедете!

— О, да, да! Боже, как мне благодарить вас за услугу, — вскричал Можаев.

Лапа покачал головою.

— После, после. Вам отдохнуть надо, укрепиться! — сказал он добродушно.

В дверь кабинета постучали.

— Лошадь готова, — сказал Весенин, — идемте!

Лапа приостановился.

— Дайте мне денег, мелочи!

Можаев кинулся к столу и раскрыл ящик, полный мелкой монеты.

— Вот, — торопливо сказал он, — это для конторы. Для расчета, берите!

Лапа взял несколько свертков и опустил их в карман пальто.

— Теперь ведите меня! — сказал он.

XXVI

Весенин вернулся в кабинет и уговорил Можаева лечь. Он стал послушен, как ребенок, и тотчас лег. Весенин накрыл его пледом и, поправив подушки, сел подле него.

Как велика сила любви! Ничтожного человека она превращает в героя, сильного — в слабое и беспомощное создание. Умный, находчивый Можаев растерялся: энергичный человек, который один боролся с десятками, обратился в слабого ребенка только потому, что молодая жена его оставила.

— Я чувствую, как падают мои силы, — слабо заговорил он, — но в то же время знаю: найди он ее, и силы ко мне вернутся. Если же он ее не найдет или… что еще хуже… я умру! Я не могу вынести мысли, что все время со мною она была как в тюрьме, страдала, и я не знал этого, не догадывался!.. Чем искуплю вину свою перед нею?..

— Вы же любили ее, — сказал Весенин.

— Любил! — Можаев приподнялся и сбросил плед. — Слово не передает моего чувства!.. Но я должен был понять ее, стараться об этом. Ведь она не обманывала меня. Она говорила мне: я глубоко вас уважаю, как умного и честного человека; взамен любви я дам честную привязанность. Безумец! Я пошел на эту подлую сделку! Разве я не знал, что сердце ее запросит любви; разве я не видел, что она почти ровесница моей Вере. Не суди меня, Федор Матвеевич, я уже осудил себя. Мой товарищ, умирая, поручил мне дочь, и вот моя опека! Жалкий, нечестный старик!..

Он упал на подушку, и голова его заметалась. Весенин нагнулся над ним и стал успокаивать его, но сам чувствовал, что перед нравственной пыткой старика слова его бессильны.

День уже вступал в свои права. Ясный, ликующий день над землею, омытой дождем. Мир и любовь вместо смятенья и ужаса! Ясное, чистое небо вместо грозовых туч, животворное солнце вместо грозного блеска молний!..

Можаев задремал. Весенин вышел распорядиться по дому и по конторе. Люди просыпались. Он с тревогою думал, как спасти имя Елизаветы Борисовны от пересудов прислуги и скрыть переполох в доме. Он осторожно пробрался в спальню Елизаветы Борисовны, привел в ней все в видимый порядок и нарушил строгую чинность постланной постели; после этого он запер дверь в спальню и, сойдя в людскую, приказал ставить самовар.

— Пожалуйста, — сказал он молодой горничной, — скройте от барышни, что Сергей Степанович захворал, барыня вернется и скажет ей!

— Помилуйте, Федор Матвеевич, разве мы бесчувственные какие, не понимаем! — ответила горничная, и по ее лицу Весенин сразу увидел, что совершенно напрасны были все его предосторожности.

— Уберите комнату барыни, — сказал он ей внушительно-строго, подавая ключ от спальни.