Забвение - Дэвид Фостер Уоллес Страница 39

режимом существования благодаря охоте и собирательству; и в некоторой изолированной деревне в чащобе дождевых лесов того региона, судя по всему, родился некий ребенок, оказавшийся одним из тех экстраординарно могущественных, сверхъестественно просвещенных людей, какие, как гласит история, изредка удостаивают присутствием каждую культуру, хотя, со слов знакомца, молодой пассажир самолета – которого он счел исследователем либо от корпоративных, либо от академических кругов, – не пользовался терминами «сверхъестественный», «мессианский», «пророческий» или всеми прочими, какие цикл обычно припасает для подобных персонажей, а прибегал взамен к таким терминам, как «выдающийся», «гениальный» и «блестящий», описывая исключительные качества и карьеру ребенка сугубо в категориях когнитивных способностей, чистого IQ – поскольку, с его слов, судя по всему, уже в самом юном возрасте – возрасте, когда большинство деревенских детей только начинали знакомиться с простейшими обычаями и манерами поведения, ожидаемыми в той примитивной деревне от ее граждан, – этот двух– или, возможно, трехлетний ребенок уже демонстрировал способность отвечать абсолютно на любой поставленный вопрос. Отвечать верно, толково, исчерпывающе. Даже на самые трудные или парадоксальные вопросы. Разумеется, полный масштаб и глубина пытливого разума ребенка обнаружили себя не сразу; таким образом, их проявление служит, если угодно, Пороговым Опытом и занимает бо́льшую часть протазиса. Что первоначально способность кажется просто диковинкой, какой родители могут, так сказать, потчевать и развлекать других селян, чем-то в ключе: «Глядите: наш двухлетний сын знает, сколько будет веток, если взять пять веток и потом еще три»; пока, разумеется, один из развлекаемых соседей не говорит или спрашивает нечто такое, что побуждает ребенка раскрыть тот факт, что ему также известна вся культурно значимая информация о каждой отдельной ветке, какие в тот момент держит человек, как то, например: официальные и идиоматические наименования деревьев, с которых произошли ветки, различные пантеистические божества и религиозная важность каждого вида соответствующих деревьев, а также у каких есть съедобные листья или кора, снимающая по варке жар, и так далее, в том числе какая фактура и гибкость при натяжении особенно благоприятны для вытачивания древка копья и маленьких фитотоксических дротиков, какими в деревнях того региона заряжали грубые камышовые трубки для защиты от хищных ягуаров в тропических дождевых лесах – судя по всему, бича палеолитического третьего мира и главной статистической причины смертей после болезней, голода и междоусобиц. Вслед за чем, разумеется, когда расходятся слухи о необыкновенной ботанической прелекции, а родители и другие примитивные селяне видят разумность ребенка в совершенно ином свете, в кратчайшие сроки выясняется, что ребенок также вполне способен отвечать как на тривиальные, так и на примечательно нетривиальные вопросы, прикладные вопросы, имеющие прямое касательство к уровню проживания деревни, как то, например: где лучше всего искать некоторый вид корня маниоки и почему миграции некоторых видов оленей или дикдиков – от успешной охоты на них зависела сама жизнь деревни, – предсказуемее в сезон дождей, нежели чем засухи, и почему некоторые типы магматических пород пригоднее для заточки острых краев или высекания искр, нежели чем другие типы магматических пород, и так далее. А потом, разумеется, впоследствии – в довольно предсказуемой эвристической эволюции проб и ошибок – в ходе протазиса выясняется, что противоестественная гениальность ребенка на деле распространяется даже на вопросы, которые считаются в деревне несравненно важными, которые – подменяя терминологию моего друга на терминологию того аналитического молодого человека на рейсе «Юнайтед», – требовали не просто умственной деятельности или чистого IQ, но и подлинных провидения, дара, мудрости или, по выражению Кольриджа, «эземплазии»[20], и вскоре от ребенка просят рассудить очень сложные или многогранные конфликты, как-то: если два селянина из касты собирателей в одно и то же время нашли хлебное дерево и оба заявили свои права на его плоды, кто должен получить сии плоды, или, например, если жена не сумела зачать в продолжение некоторого числа лунных или солнечных циклов, имеет ли муж законное право изгнать ее или его права распространяются только на то, чтобы не делиться с ней едой, и так далее и тому подобное – по всей видимости, пассажир впереди привел внушительное число показательных вопросов, где некоторые оказались столь трудными и запутанными, что их не смог воспроизвести ни мой друг, ни его знакомец. Суть, впрочем, в том, что ответы исключительного ребенка на вопросы такого толка были всякий раз столь гениально уместными, простыми, исчерпывающими и справедливыми, что все стороны оставались довольны суждениями, а истцы часто не понимали, почему не нашли столь очевидно равновесного решения самолично, и в кратчайшие сроки было улажено великое множество долгоиграющих конфликтов, разрешены вечные социальные загадки; и к этому времени вся деревня уже почитает ребенка и коллективно решает, что он не может на деле не являться особым эмиссаром, легатом или даже инкарнацией примитивных темных духов, на коих преимущественно зиждилась эта пантеистическая религия, а некоторые из касты деревенских шаманов и повитух – в новой социальной структуре будущего образовавших касту профессиональных консультантов, – заявили, что ребенок на деле спонтанно инкарнировался в чащобе окружающих дождевых лесов и вскармливался и оберегался усмиренными божественной силой ягуарами, и что мнимые мать и отец ребенка на деле просто наткнулись на ребенка, собирая корни маниоки, и лгали, что зачали и родили его обычным протомлекопитающим способом, а следовательно, разумеется, также лгали о своем законном родительском праве; и после затяжных дискуссий и дебатов деревенские экзархи проголосовали забрать ребенка из-под родительской опеки и сделать его, так сказать, иждивенцем или подопечным ex officio[21] всей деревни, наделив неким уникальным, беспрецедентным легальным статусом: не ребенка, взрослого или члена какой-либо касты, но равно и не деревенского экзарха, тана или шамана как таковых, а совершенно новым, с тем чтобы номинальным «родителям» в качестве возмещения за переуступление своих прав деревне даровались некоторые особые права и привилегии – судя по всему, экзархи для разработки этого со всех сторон деликатного компромисса втайне обратились к самому ребенку, – и для ребенка в точном геометрическом центре деревни возводят особый плетеный помост или платформу и учреждают некоторые чрезвычайно строгие и точные интервалы и порядок, согласно коим раз в лунный цикл селяне могут прийти в центр деревни, чтобы выстроиться перед помостом в соответствии с некоторой сложносочиненной иерархией каст и семейного статуса и по одному являться пред очи восседающего ребенка с вопросами и пререканиями для разрешения путем этической фетвы, возмещая услуги ребенка подношениями плантанов, голяшек дикдиков или других предметов известной ценности, каковые подношения и стали по примитивным, но сложным легальным нормам пропитанием и поддержкой ребенка в отсутствие, если угодно, статуса «иждивения» у родителей. Контекст, в котором мой