Швея с Сардинии - Бьянка Питцорно Страница 39

Домой я вернулась ближе к вечеру. Ассунтина снова поела одна: теперь она знала, как разжечь плиту, а мне оставила обед в тепле над углями. У меня не хватило духу рассказать ей ни о приюте, ни даже о состоянии ее матери, сама она тоже ни о чем не спрашивала. Сказала только, что забегала Ринучча и велела мне немедленно идти в палаццо Дельсорбо.

– Она сказала, что дело очень срочное. Мол, чтобы явилась немедля, как только вернется.

Признаться, я ожидала чего-то подобного, но дыхание все-таки перехватило, пускай только на миг. Было ясно, что рано или поздно мне придется столкнуться с донной Личинией лицом к лицу, но я надеялась, что время еще есть. До чего же быстро разносятся по нашему городу слухи!

– Нет уж, никаких «срочно». Я слишком устала, – заявила я, усевшись за кухонный стол: в конце концов, я ведь с самого рассвета только и делала, что бегала по городу. Сняла обувь. Сняла серьги, которые надела, чтобы проводить Гвидо, а потом забыла. Поблагодарила Ассунтину за горячий обед, и она тотчас же принесла тарелку, накрытую другой, чтобы не остыло, вилку, стакан, поставила все передо мной. В тарелке была оставшаяся со вчерашнего дня цветная капуста с оливками, и я с удовольствием принялась за еду.

Но не успела даже закончить, как в дверь постучали. Это снова была Ринучча.

– Ты почему не сказала, что дело срочное?! – обрушилась она на девочку, и я почувствовала, как в груди поднимается волна гнева. Они что же, решили, будто могут распоряжаться мной и днем и ночью?

– Срочное? Еще один погребальный покров понадобился? – ехидно поинтересовалась я. – Кому на этот раз? Твоей хозяйке? Или, может, она хочет срочно вернуть мне деньги, что я на днях у вас забыла?

– А ну не остри мне! Не над чем тут смеяться, дурища! Донна Личиния вне себя от злости. Давай-ка собирайся!

Я с нарочитым спокойствием отложила вилку, сходила к раковине вымыть руки, распустила волосы и снова тщательно заплела косы вокруг головы, отыскала под лавкой пару туфель поудобнее. Когда я, встряхнув тяжелую темную шаль, накинула ее, Ринуччу уже трясло от нетерпения.

– Ты уроки сделала? – поинтересовалась я у Ассунтины. – Хочешь со мной?

– Ну уж нет! Она желает поговорить с тобой наедине! Давай пошевеливайся! – рявкнула Ринучча.

Разрешив малышке поиграть еще часок с подругами на улице при условии, конечно, что она не будет прыгать через скакалку и не вспотеет, я наконец последовала за «молодой» служанкой. Мне даже стало немного жаль, что ей пришлось так поволноваться. Чем она, в конце концов, виновата? Напротив, Ринучче следовало посочувствовать: ее-то ведь в завещание не включили. А теперь, оставшись один на один с надменной, деспотичной хозяйкой, ей и вовсе приходилось выполнять всю работу по этому громадному дому.

– А что, не хочет донна Личиния взять служанку тебе в помощь, раз уж вы остались без Кирики? Может, кого помоложе? – спросила я по дороге.

– Об этом она тоже хочет с тобой поговорить.

– Со мной? Я-то тут при чем?

– Мне не докладывают! Хотела бы я знать, каких это дел ты у нас в тот день натворила, что хозяйка так разгневалась! Она с тех пор, еще до того, как завещание огласили, вне себя была, а со вчерашнего вечера и того хуже стало.

Выходит, сплетники времени зря не теряли. Впрочем, я уже решила, что допросу себя подвергать не позволю, своей версии событий излагать не стану и никаких извинений не принесу, даже если она их потребует. Нет, такого удовольствия я ей не доставлю.

Я, конечно, всего лишь бедная швея, а она – знатная синьора. И все-таки она мне не хозяйка.

Орудие преступления

Бабушка учила меня уважать старость. Эти уроки вовсе не обязательно было облекать в слова: собственными поступками, собственным примером она показывала мне, что старостью с ее багажом опыта, храбрости и знаний, способностью преодолевать боль, препятствия и проблемы и добраться до этого самого момента живым и невредимым стоит восхищаться, подражать и воздавать ей должное.

Жизнь же научила меня уважать богачей, независимо от их возраста, характера и поступков. Богатство делало их настолько могущественными, что они способны были сокрушить, уничтожить нас одним щелчком пальцев. Необязательно было восхищаться богачами, мы могли сколько угодно осуждать и даже презирать их, но никогда не позволяли себе этого показывать. Особенно в их присутствии. И вести себя с ними должны были всегда уважительно.

Донна Личиния была стара и богата, и я не могла позволить себе об этом забыть.

Впрочем, застать ее такой спокойной, такой сдержанной, практически окаменевшей в своем красном бархатном кресле у окна я никак не ожидала.

– Ты заставила меня ждать. Где ты была? – не утруждая себя приветствием, поинтересовалась она, едва я вошла в комнату.

– Работала, – ответила я, не вдаваясь в подробности. В гостиной было жарко натоплено, и я, не спрашивая разрешения, скинула шаль, повесив ее на спинку стула. Но осталась стоять, как и подобает швее перед синьорой.

Донна Личиния отослала Ринуччу, велев ей закрыть за собой дверь. Теперь мы остались вдвоем.

– Я тебя видела. В тот день, в коридоре, – начала она.

– Знаю.

– А ты хитра… Охмурила, значит, этого простофилю, моего внука? Надеюсь, никаких глупостей в голову себе вбить не успела?

Я промолчала, но взгляд не отвела.

– Хотя нет, не думаю, – продолжала она. – Ты же у нас девка умная. И знаешь, что, сколько хвостом ни крути, ничего из этой затеи не выкрутишь.

Я молчала.

– Так знаешь или нет? Вот бабушка твоя – она дурой не была. Небось научила тебя, что такие, как вы, должны знать свое место?

Я продолжала молчать.

– Но ты ведь честолюбива, верно? Как и все эти девки из подворотни, нищие оборванки, которые спят и видят, что оденутся не хуже знатных синьор, напялят шляпу и, обмахиваясь веером, станут жеманничать перед нашими сыновьями, лишь бы обвести вокруг пальца да выпросить в подарок фамильные драгоценности! Или даже выскочить за них замуж! Что, неужели мой внук еще не предлагал тебе руку и сердце? Этому только дай юбку увидеть… Хуже своего дядюшки покойного, право слово. Слабак, недоумок! Но не стоит так уж доверяться его словам, не стоит питать иллюзий: Гвидо прекрасно знает, кто он, а кто ты.

– Вы совершенно правы. Думаю, знает. И ему нет до этого дела.

– Ах, неужели? Значит, ему нет дела? А вот мне есть. Ты же понимаешь, что я могу тебя в порошок стереть? Что запросто могу заявить о совращении? В свидетелях у меня недостатка не будет. Я-то думала, ты хитрее. Так водить его за нос у всех на виду. Зачем, спрашивается, было тащить его на террасу «Хрустального дворца»? Обхаживать его на публику? И что ты этим хотела показать?

– Послушайте, почему бы вам не задать эти вопросы вашему внуку? Почему не подождать, пока он вернется? Или просто не написать?

– Потому что Гвидо – безвольная тряпка и должен спокойно учиться, не думая о подобной чепухе. А еще потому, что лучше бы нам сперва прийти к соглашению. Уверена, что в конце концов мы найдем общий язык.

– К какому еще соглашению?

– Есть у меня одно предложение. И лучше бы тебе выслушать его очень внимательно.

– Что ж, говорите.

– Как ты знаешь, Кирику я вышвырнула. А Ринучча в одиночку не справляется. Нужна еще одна служанка.

– Вы совершенно правы. Впрочем, вам не составит труда ее найти.

– А я уже нашла. Мне нужна здоровая молодая девушка. И я хочу, чтобы это была ты.

– Но я ведь швея!

– Пф-ф! Слушай-ка, великий кутюрье штопки и заплаток! Бабушка твоя была прекрасной служанкой. Ты же знаешь, что она пару месяцев здесь отслужила – Виттория тогда еще совсем малышкой была. Никогда не понимала, чего ради ей вздумалось уйти. Но наверняка она и тебя кое-чему научила.

– Меня она научила шить.

– Вот упрямица! Шей себе на здоровье, если тебе так нравится, мне все равно. А я предлагаю тебе жалованье, и неплохое. Сколько ты сейчас зарабатываешь? Скажем, в месяц?

– Простите великодушно, но ваше предложение меня не интересует.

– О, еще как интересует! Насколько я понимаю, Гвидо тебе не противен, да и ты ему нравишься. Сама знаешь, как только он закончит учебу, переедет жить ко мне. Идеальное решение, не находишь?

Я не сразу поняла: она ведь только что сказала, что заявит на меня за совращение!

– Не строй из себя святошу