Марк Львовский - Секретная миссия Страница 4

Абрам встал. В его глазах сверкнул огонь. Он обошел стол, приблизился к тоже вставшему Щасливкинду, обнял его и поцеловал:

- Родина умеет быть благодарной!

И Щасливкинд с тоской вспомнил вычитанное в газете: "Когда государство посылает своих граждан на смерть, оно называет себя Родиной"...

Красавец по пути домой уже не пел.

"И почему я не отказался? - думал Щасливкинд. - Трус потому что. Именно трусость не позволила мне сказать "нет"! Я не свободен! Я всё еще советский человек, раздавленный понятиями Долга, Родины. Я понимаю, когда Родина в опасности, когда всем надо... Но здесь, при наличии армии профессионалов..."

Красавец вдруг нарушил молчание.

- Я рад, что ты согласился. Теперь я могу сказать тебе - ты уже свой, что мы живем в стране хапуг, и мне до слёз радостно видеть человека, совершающего смелый, а главное, бескорыстный поступок во имя страны. Посмотри вокруг: только урвать, только обвинить другого, только добиться власти! И это естественно: мы же все вышли из галута, где ухватить, хапнуть было единственным способом выжить. Думаешь, легко изменить это в себе? Сколько поколении потребуется! Хапнуть и сказать "ийе беседер". Боже мой, боже мой... Но я так люблю эту страну, эту землю, так полон порой надежд! И когда вижу таких, как ты...

Красавец почти плакал.

- Ты не слишком взволнован? - спросил изумленный Щасливкинд.

- Не волнуйся, я хорошо вижу дорогу. Да, я сентиментален. Собственно, из-за этого и работаю в должности "кушать подано", а такие, как ты, идут, рискуя жизнью, на операции.

"Ни одному слову не верю! - думал Щасливкинд, - театр! Но игра! Вахтанговец! Господи, что происходит? Меня мистифицируют! Но кому это понадобилось?! Зачем? Или группа сумасшедших актеров вырвалась из дурдома и затеяла спектакль под названием "Мосад"? Но я-то тут при чем? Не надо волноваться. Никто за мной не приедет. Максимум, позвонят по телефону и завопят, балдея от восторга: "Ну, как мы тебя разыграли?! А?!" Если бы кончилось так! Господи, дай мне это!

- Я приеду за тобой ровно в три. И без всяких там штучек! У нас уже нет времени на подмену. Ясно?

Глаза красавца были холодны и прозрачны. На лице - ни следа сантиментов...

В свою квартиру Щасливкинд вошел сломленным окончательно. Сославшись на усталость и недомогание, прошел в спальню, разделся и лег. Через минуту вошла жена и шепотом сообщила, что всё знает, что ей звонил Абрам, что она подпишет "о неразглашении", а дочерям сказано, что папа уезжает на день-два в командировку в Тверию...

- Что ты знаешь о моем задании?

- Щасливкинд, я же дала клятву молчать!

- Ты умница и очень надежный человек!

- Абрам от тебя в восторге! Я горжусь тобой! - Глаза жены увлажнились.

- На памятник денег у тебя хватит?

- Не говори глупостей!

- Не страшно говорить глупости, страшно делать их. Запишешь это, ладно? И учти, казнят в Ираке публично, и казнь показывают по телевизору. Будешь со мной до конца.

- Хочешь извести меня?

- Есть хочу.

В тоне его появились почти забытые, властные нотки. Жена тотчас помчалась на кухню. Через несколько минут раздалось ее веселое: "Всем к столу! Обед готов!"

...Было необыкновенно вкусно.

Дочери, узнав, что из Тверии кроме рыбы привезти нечего, интерес к отцу потеряли совершенно и защебетали о делах куда более важных.

Что касается жены, то она то и дело вскидывала на мужа глаза, полные любви и восторга.

Сам же хозяин дома был суров и молчалив.

- Девочки, - вдруг сказала жена, - не трещите так, вы мешаете отцу думать!

- Думать за обедом? А в спальне нельзя? Раз в неделю приезжаю домой и не могу как следует поговорить с сестрой! - Это был монолог старшенькой.

"Боже мой, какая страшная жизнь у разведчиков! Ни попрощаться по-человечески, ни открыть друг другу сердца. Врать, всю жизнь врать! А потом родные напишут о тебе воспоминания, лживые, как и вся твоя казненная жизнь..."

...Перед его глазами мерной чередой побежали строчки, написанные кем-то из энергично жующих сейчас: "Мы понимали, чего стоило ему это искрометное веселье. Только глаза выдавали его, глаза, полные печали и необыкновенной любви к нам. "Ты вернешься!" - кричало всё в нас. "Я вернусь!" - вопило всё в нем. Мы понимали, что судьба одарила нас счастьем жить с необыкновенным человеком. Мы гордились им! Мы старались быть достойными его, и поэтому ни единой слезинки не выкатилось из наших глаз. А он все сыпал и сыпал шутками. И это перед таким заданием!"

- Ты не могла купить хлеб посвежее? - сурово прервал себя Щасливкинд.

- Не было другого, - виновато ответила жена.

- Папа, дай мне пятьдесят шекелей! - сказала младшенькая.

- Зачем тебе?

- Перечислить? Пожалуйста: лак для ногтей, карандаш...

"Самое дорогое в нашей жизни - это дети."

- ... Дашь?

- Ну конечно дам... Девочки, даже в субботу мы видимся только в перерывах между телевизионными передачами. Нам не о чем поговорить?

Девочки удивленно уставились на отца.

- Конечно есть о чем, папочка! Например, чтоб не забыли выключить электрический бойлер, не гоняли зря мазган, не смотрели так много телевизор, помогли маме в уборке квартиры... - на одном дыхании выпалила старшая.

- Ты еще забыла про мою учебу, - добавила младшенькая, - и чтоб не красилась.

- Папочка, - продолжила старшенькая. - С каких это пор тебе стало что-либо интересно, кроме сидения перед компьютером со своими рассказами и смотрения американских триллеров по телевизору?

- Но вы же сами не делитесь со мной!

- Но у тебя на всё только одна реакция - ирония! Я еще не успеваю закончить фразу, а ты уже начинаешь улыбаться!

- Перестань терзать отца перед ответственной командировкой! - приказала мать.

- В Тверию! - прыснула младшенькая.

- А куда бы ты хотела? - умирая от жалости к себе, спросил Щасливкинд.

- В Америку!

- А что вы думаете, девочки... - задумчиво начала жена, но "разведчик" немедленно и сурово перебил ее:

- Оставим это! Значит, я стою только Тверии. Мне очень жаль, девочки, что вам так не повезло с папой...

- Начинается...

- Нет, нет, не буду вам мешать...

Но всё-таки, прикончив изумительное жаркое, он встал, гордо и печально произнес "спасибо" и отправился в спальню.

По телевизору показывали футбол из Англии, но не смотрелось... Вошла собака, равнодушно взглянула на него и, неожиданно фыркнув, вышла, хотя раньше всегда легким прыжком перебрасывала с пола на постель свое серое тельце и затихала, прижавшись холодным носом к хозяину.

"От меня уже, наверное, пахнет Ираком. Это и есть профессионализм. Еще немного, и заговорю на одном из их диалектов. Что почернел - несомненно. Но что, собственно, произошло? Всю свою сионистскую жизнь я мечтал совершить подвиг во имя Израиля. И только представилась возможность, тут же превратился в манную кашу. Неужели это удел всех мечтателей? Да нет, "кремлевский", например, показал себя превосходно. Страшно. Всего-навсего страшно. Разоблачат, пытать будут... О, как это хорошо, как гуманно, что в Израиле есть закон, ограничивающий силовые методы допроса. А еще недавно я думал, что такой закон есть не что иное, как либеральная слюнявость, неодолимая жажда показаться миру даже более беленькими, чем нам полагается по статусу... И вообще, какое же это наслаждение - шпионить в демократическом государстве!"

Но вспомнился Полард...

А потом пошли картины детства. Как и все негении, Щасливкинд помнил себя только лет с семи... После воспоминаний детства пошли картины юности, зрелости, половой зрелости и так далее, и так далее, вплоть до встречи с Абрамом...

До прихода красавца оставался час. Вошла жена.

- Ну, как ты?

- Составляю завещание. Все мои рассказы завещаю Мосаду.

- А меня кому?

"Господи, какое родное лицо!" Щасливкинд с нежностью притянул к себе голову жены.

- Ты с ума сошел! - покраснев, сказала она. - Там же дети!

Шлепнув мужа по рукам, она выпорхнула из спальни.

Он не знал, что сказала жена дочерям и собаке после того, как вырвалась из его рук, но вдруг вошла младшенькая, присела на край кровати и сказала:

- Папа, учительница истории задала на дом работу на тему: "Как я понимаю антисемитизм".

- И что же?

- Что такое антисемитизм, я понимаю. Откуда он взялся, мы тоже учили. Но почему он такой стойкий?

Щасливкинд тотчас забыл о предстоящей ему миссии... Ах, как он любил рассказывать, но еще более - просвещать!

- Доченька, как ты думаешь, китайцы, монголы, жители джунглей Африки и льдов Антарктиды могут быть антисемитами?

- Ну, им-то зачем?

- Умница! Ты сказала самое главное - им незачем быть антисемитами. А почему?

- Ну... они далеко.

- Прекрасно! Но есть и еще что-то. Подумай!

- Они... другие.

- Вот! Вот оно слово - "другие"! Это значит, что у них другая культура, иными словами, у них другой бог. И это самое главное, доченька, А у евреев, христиан и мусульман - один Бог, наш Бог. Мы Его нашли или Он нашел нас сейчас это неважно! И никто это долгое время не оспаривал. Нет, нас, конечно, били, и ассирийцы, и вавилоняне, и Первый Храм разрушили, но это больше было связано с географическим положением страны и глупостью ее руководителей... Но вот случилось, что две тысячи лет тому назад от мамы еврейки родился человек, поднявший настоящее восстание против нашей религии, против суровости ее, против принадлежности ее только евреям. И римляне, как ты знаешь, увы, не без нашей помощи, казнили его...