Руслан Смоpодинов - Марья Страница 4

- Поп.

- Аиньки? - поп безжалостно давил капусту.

- Через три дома от твово девка живет...

- А-а!! - почему-то обрадовался поп, - ты тоже!

- Что тоже ? - не понял Иван.

- Тоже влюбилси. Любовь, - поп выдержал паузу, - яки понос: приходит нежданно! - Он шутил плоско и точно, как сковородником по голове. - Марией еи окрестили. Марька. Всех с ума посводила, порождение сатаны и святаго духа! Красавица, яки с иконы выпрыгнула! - Поп выпил еще. - Токмо, Иоанн, жених у нея есмь - Иаков. Аминь глаголю: не вожделей не поведет, куда не хочешь...

И поп опустил веки на свои честные, осоловевшие глаза...

- Ну че, нагулялся? - встретила меня бабушка. - Ты зря с Захаром самогонку пьешь. Он ее у Вассы покупает, а эта ведьма ее через дурманящую траву гонит. Дурачком стать можешь.

Я покопался в своей комнате и нашел портрет, нарисованный мною три года назад. Меня передернуло, когда я взглянул на него. Сходство портрета и девушки из могилы было поразительно. Необыкновеннее всего были глаза, они глядели из самого листа бумаги. Веки наполнялись влагой, и таинственная сила портрета умоляла меня о чем-то.

Вложив рисунок в карман, я отправился на реку. Плеск воды всегда успокаивал мои нервы и помогал сосредоточиться. Рядом паслись коровы, и пастух дядя Вася остерегал их от разброда кнутом и матерными словами.

Я знал, что о бабе Вассе ходили по селу недобрые слухи. В церковь она не ездила, и я слышал, что когда-то ее здорово поколотили соседские женщины за то, что она вступила в спор с попом о каких-то тонкостях религии. Ее в селе называли ведьмой, но, когда хвори сильно прижимали односельчан, они приходили к ней за настоями из лечебных трав. Чем жила баба Васса? одной ей известно. Огород был давно запущен, и лишь мизерная пенсия давала возможность для скудного существования. Зимой, чтобы не замерзнуть, дрова она воровала у магазина. Об этом все знали, но никто не попрекал, так как это жизненно необходимо. Баба Васса была самой старой в колхозе. Никто не знал, сколько ей лет, но в том, что больше ста, не сомневались. И еще надо сказать, что баба Васса пила.

По субботам она выходила на лавочку во дворе и, улыбаясь, смотрела на прохожих. Это был ее знак: не выйду в субботу во двор - значит, умерла. Я не сомневался, что если кто и откроет мне тайну заброшенного погоста, то только она, баба Васса.

Вечером Иван пошел в березовую рощу. Там собирались на гулянье молодые. Парни стояли у старой сломленной ветром березы, о чем-то горячо спорили и изредка поглядывали в сторону девок. Девки сидели на лавке, кивали на парней, неостроумно шутили и хихикали.

Иван знал, что парней ему не обойти. Не положено.

- ЗдорОво, что ли! - приветствовал их Иван.

Девки наперебой что-то защебетали в его адрес.

- Кто таков? - спросил Ивана широкоплечий парень.

- У попа работаю. Я из ОвИнищей.

- Девок пришел щупать?

- Да, чешется.

- Ишь каков! - широкоплечий оглядел Ивана с ног до головы. - Хошь девок чесать ставь четверть. Иначе побьем.

- Завтра поп заплотит - будет четверть, - Иван показал жестом - "все в порядке".

- А каво выбрать-то хошь? - спросил низкорослый кудрявый парень.

- Вон ту, - Иван показал на Марью, - посередке.

Парни переглянулись.

- Ишь куда хватил! - широкоплечий подошел к Ивану. - Эта девка не продается. Вразумел? Невеста она.

- Ты, что ль, жених-то?

- Жених в городе. А мы пока ее сторожим. Не трожь ее. Убью.

- Четверть - за мной, - сказал Иван и пошел к девкам.

Девки замолчали и, сдерживая смех, смотрели на подходящего к ним Ивана. Он им положительно нравился.

- ЗдорОво, бабоньки!

- ЗдорОво, дедонька!

- Бог в помощь. А где Он не поможет, там я постараюсь.

- "Постараешься"! - захихикала дородная баба. - Семечки, что ли, лузгать?

- Не только.

Марья, чуть склонив голову набок, не моргая, смотрела на Ивана. Впервые она увидела его на реке, издали, и поняла, что с ней что-то произошло что-то новое, непонятное, ноющее. По ночам Марья пыталась восстановить в памяти черты его лица, но ей это не удавалось. Теперь она с интересом рассматривала каждую мелочь, каждую морщинку на его загорелой коже.

Иван поймал взгляд Марьи. Она смутилась и суетливо перекинула косу изза спины на грудь.

- Выбирай, не унималась дородная баба. Скажем меня. Смотри, какая закваска! - она ударила себя по ляжкам. - Будешь кататься, как сыр в масле!

- Как червь в проруби, - усмехнулся Иван и сказал Марье: - Отойдем в сторонку. Мне надо сказать тебе пару слов. Наедине.

Девки как-то сразу стали серьезными. Парни издали наблюдали за этой сценой, недобро наблюдали.

Марья встала и пошла за Иваном. Как было не пойти? Как потом жить после этого? - жить и жалеть, что пропустила что-то нужное и желанное. Главное.

- Во дура! - сказала одна из девок, когда Марья отошла. - Че будет, девки! Че будет-то!

... Иван взял Марью за плечи. Она отпихнулась:

- Пусти!

- Ни за что! - Иван прижал Марью к березе. - Околдовала ты меня... Осинка... - он горячо дышал ей в лицо. - Стебелек молочный... Сок березовый...

- Я закричу.

- Не закричишь... - Иван целовал ее шею, щеки, губы, глаза, шею, щеки...

Крепкая, тяжелая ладонь легла на плечо Ивана и оторвала его от Марьи. Он почувствовал тупой металлический удар, и багровая звезда ослепила его. "Шестиконечная, - успел отметить Иван. - Церковная".

Когда в глазах просветлело, он понял, что лежит на земле. Над ним стоял широкоплечий, его ноздри раздувались, и желваки не находили места. В стороне, зажав себе рот кулачком, стояла Марья и наблюдала за происходящим.

- Вставай, - приказал широкоплечий.

Иван встал.

- Пошли.

Иван пошагал за широкоплечим. За ним пошли остальные парни. У реки широкоплечий остановился, развернулся к Ивану:

- Ну, возгря, я вижу, ты слов не вразумеешь! А я тебя предупреждал, и взмахнул рукой.

"Таким кулаком только березы косить!" - подумал Иван. Ему удалось увернуться от смертоносной пятерни. Сам не ожидая от себя такой подлости, он ударил широкоплечего ногой в пах. Это было не по правилам. Хлюпая губами, словно рыба, широкоплечий сел.

- Во мотыл! Дымье тронул, - сказал кто-то из парней. Они пошли на Ивана.

- А-а, уметы, не нравится?! - злорадствовал Иван. Недобрый азарт овладел им. Он пошел на парней...

- Здравствуй, баба Васс, - я открыл дверь в ее комнату. - Можно?

В комнате, кроме мусора, огромного сундука, стола и икон в углу, ничего не было. Окна были застеклены старой одеждой, а на полу не хватало одной половицы. Баба Васса сидела за столом перед початой литровой бутылью какойто жидкости.

- Входь... Выпей... - отозвалась она.

- Нет, спасибо. Я это уже пил.

- Ну как тебе наша Марья? - хитро взглянув, спросила старуха.

- Баба Васс, - начал я после паузы, - это твой самогон с наркотиками вызывает видения этой Марьи?

Баба Васса простуженно засмеялась:

- Нет, милок. В моей настойке наркотиков нет. Обыкновенный калган: самогон, тополиные почки да еще кой-че безобидное. Я только на нем и держусь - пьянством смерть пугаю. - Выдвинув из-под стола деревянный ящик, она снова предложила: - Сядь, выпей.

- Баба Васс, - выпив, спросил я, - кто эта Марья?

Старуха, помолчав, встала, вышла из комнаты и вернулась с пожелтевшим от времени листом бумаги. Вырван он был из какой-то старинной книги. Баба Васса развернула его передо мной...

В висках моих заколотило, дыхание сперло. На листе был изображен совершенно такой же портрет, как и нарисованный мною три года назад. Придя в себя, я развернул рядом свое творение.

- Одинаковые, - только и удалось выдавить.

Баба Васса лукаво улыбнулась:

- Значит, ты тоже влюбился в нашу Марью.

- Скажи мне, - взмолился я, - кто она?

Старуха выпила еще стаканчик и начала свой рассказ:

- Впервой услыхала я о Марье от своего деда.

На краю нашего села, там, где ныне пруд, давным-давно стояла изба. Хозяина ее звали Федором, а была у него дочь по имени Марья. Жили-то они бедно. Федор пил и раньше положнова свел жену в сыру землицу. Марья, однако ж, вошла в возраст и раскрылась прекрасавицей. Да ты сам видал. И влюбился в нее дед мой, Яков. А слыл он лучшим парнем на селе, все мог: и два мешка муки от мельницы до амбара донести, и супротив стремнины в половодье выплыть. Вот тогда-то и нарисовал он на одном из листов молитвенника сей портрет...

Луна светила - вроде как одурела.

Где-то в траве, не переставая, фальшивил сверчок.

По сельской дороге от вдовы возвращался домой конюх Степан. От излишка хмельного его тело никак не могло принять положение, перпендикулярное поверхности земли. Он периодически останавливался и, грозя пальцем, доказывал невидимому собеседнику:

- Я баб шибче всякой кобылы люблю!

Рядом проснулась собака и собралась Степана облаять, но, подумав, решила этого не делать. Она только отметила, что петляет он, как заяц. Это была опытная собака, она даже зайца видала.

... Иван лежал на траве. Почувствовав на лице холод, он с трудом приоткрыл заплывшие глаза. В безоблачном небе висели звезды, из которых одну Иван отметил сразу: это его звезда, она наконец-то зажглась.