Юрий Васильев - Ветер в твои паруса Страница 4

Лоций ребята не .читали, но капитан Варг вспомнил, что да; действительно колокол был, имел изрядный голос, потом куда-то сгинул: может, треснул, а может, его переплавили на дверные ручки.

Однажды, когда они еще спали, пришла Надя, дочь капитана, и прямо с порога, не раздевшись и не поздоровавшись, сказала:

- Ребята, я нашла его! Он совсем рядом. За мигалкой, у старого маяка.

Они шли туда целый час, по колено провались в рыхлый, только что выпавший снег, поднялись на гряду мыса Кюэль, серое закрывавшее с вечера небо, исчезло, стала зеленой, как трава, и по ней, как по траве, побежали, обгоняя друг друга, темные полосы. Скала у выхода из бухты с одной стороны заалела, а с другой покрылась белыми, изморозь, пятнами. Хлынуло солнце.

- Милое дело быть здесь художником, - сказал Олег. - Пиши как хочешь, все равно не поверит...

Колокол висел на деревянной треноге и был таким же древним, как все вокруг, как эти целые сопки, от которых начиналась тундра. Олег дернул за истлевшую веревку, и колокол отозвался густым медным ревом.

- Жив курилка, - сказал Павел. - Ну-ка... Тут что-то написано.

Они протерли зеленую медь и прочли: "Отлит в 1860 году на заводе братьев Сиверцевых из меди, прилежно собранной женами и вдовами моряков. Пусть сей колокол вселяет уверенность в благополучном исходе дела, будит в сердцах надежду, поминает -почивших без времени".

Олег, как всегда в минуты раздумий, долго шмыгал носом.

- Занятная штука. Сентиментальная, я бы сказал...

Потом они пошли к Татьяне. Она приготовила обед и несколько раз принималась подогревать его, каша пригорела, кофе по недосмотру вскипел, и теперь надо было варить новый, не пить же всякую бурду. Все это ее расстроило. Таня была человеком воспитанным и поэтому встретила гостей приветливо. Она заставила их отряхнуться, вывернуть носки, полные снега и смотрела на ребят с понимающей мудростью взрослого человека.

- Я куплю вам оловянных солдатиков, - сказала она, подтирая за ними пол. - Или волшебную лампу Аладдина. Будете пить кофе и придумывать себе чудеса, В тепле, по крайней мере. Насморка не схватите. Потом, уже за обедом, сказала, с улыбкой:

- Чего же вы раньше молчали? Я про этот колокол вот уже год знаю. Между прочим, цветной металл. Можно сдать в утильсырье. Спасибо скажут.

Надя отложила ложку.

- Замолчи! - сказала она. - Ты... думаешь что говоришь? Эту медь собирали жены моряков, чтобы их мужья не падали духом. Я не позволю тебе, трогать его...

И посмотрела на Татьяну так, что Веня ткнул ее под столом ногой.

- Мальчики, - сказал он, - я понимаю, медь нужна для процветания металлургии. Цветной металлургии. Можно, кроме того, сдать в музей. Но пусть этот колокол, этот медный страж, предупреждавший когда-то моряков об опасности, пусть он и сегодня послужит нам...

Веня налил себе рюмку водки, поднял ее, посмотрел на свет и серьезно добавил:

- Пусть и сегодня гремит иногда над побережьем его голос. Но не бейте в священную медь по пустякам. Если у кого-нибудь сдадут нервы, если кто-нибудь заскорбит душой, изверится, устанет, если кому-нибудь просто станет плохо и он готов будет поверить, что это навсегда, - пусть он придет к нашему колоколу, на этот обрыв, где начинается тундра; пусть послушает, один, только раз, его мудрый голос и пусть знает, что в эту минуту мы все вместе. Только не бейте в его медную грудь без толку...

- Да будет так, как ты сказал, - торжественно проговорил Олег. - Потом он обернулся к Наде: - А ты отныне нарекаешься хранительницей маяка, Главным инспектором колокола.

Надя серьезная девочка. Она сказала:

- Я согласна...

- ...Рейс триста восемнадцатый, просят пройти на посадку.

Олег проводил его до турникета.

- Ну, вот и все. Лети, старина.

- Лечу... Ты адрес помнишь?

- Записан, как же...

Они постояли еще минуту. Потом неумело, впервые обнялись, и Павел пошел по бетонным плитам. Он шел не оглядываясь, зная, что Олег все еще смотрит) ему вслед.

"Плохо тебе будет без нас..."

...Земля уходила вниз. Через пятнадцать часов он прилетит в Москву. Видишь, как все просто.

Он поудобней уселся и стал думать о том, что Татьяна, наверное, уже закончила ремонт, что-нибудь намудрила у него в кабинете, мебели понатолкала столько, что не повернешься - он половину выкинет. Но все равно приятно - в хлопотах Татьяна, в ожидании. Это ей идет...

Его разбудил телефонный звонок.

3

- Да, - сказал Павел.- Доброе утро.., Ах, это ты. Извини, Алексей, не узнал. Здравствуй. Еду. Прямо сейчас, надеваю штаны и еду. Задержался, говоришь? Ну бывает. Я только вернулся из деревни, вчера ночью... Жди, в общем.

Павел положил трубку, подумал о том, что сегодня впервые за восемь лет он говорит по телефону, не вылезая из-под одеяла, еще раз потянулся и хотел было идти на кухню делать зарядку, но засмеялся и снова подумал, что раз ему звонят прямо в постель, то уже, конечно, не утро и можно один раз плюнуть на зарядку и душ.

Комната была залита солнцем: оно струилось в распахнутые настежь окна вместе с ветром и звуками московских улиц. Кончался август. Кончалось лето, и телефонный звонок напомнил ему, что пора наконец приниматься за дело.

Вчера звонила Татьяна, ругалась, даже всплакнула, кажется, в трубку. Она права, нельзя же целый месяц торчать в Москве и не выбраться хотя бы на пару дней в Ленинград, Это эгоизм. И потом, ей просто нужна помощь - она, в конце концов, женщина, ей трудно уговорить слесаря поставить раковину по-человечески, они все пьяницы, эти слесари.

Вот так она ему сказала. И еще добавила, что если уж очень соскучился по своим московским друзьям, если ему необходимо торчать в глухой деревне и ловить там раков, то пусть ловит, бог с ним, но мог бы выбрать время и зайти к Рогозину в министерство. Можно подумать, что это Рогозину нужно назначение, а не ему...

"В мире есть один человек, который всегда прав, - с удовольствием подумал Павел. - Это Танька. Завтра же поеду. Возьму сейчас в министерстве бумагу - и с приветом! Буду гулять по Невскому. Ох-ох-ох! Не верится даже..."

- Ты уже проснулся, голубчик? - спросил, во входя в комнату, отец. Поздравляю тебя... И возьми, пожалуйста, это мой тебе подарок. Ко времени, думаю. - Он нагнулся, поцеловал сына в лоб и положил на одеяло кожаную папку с монограммой.

- Вот ведь оно как, - растерянно сказал Павел. - Я совсем забыл, просто вылетело из головы... Спасибо. Это, что же, выходит, мне уже тридцать три года? А ты не напутал, папа?

- Ты родился ночью, - сказал отец. - Почему-то все дети рождаются ночью. Да. Ну что тебе пожелать? - Он посмотрел на сына, слегка наклонил голову и спросил: - Может быть, мы это намного отметим, а?

- Неси, - согласился Павел. - Я сейчас...

Пока он одевался, отец принес из холодильника бутылку коньяку, лимон, кусок сыра и две крошечные серебряные стопки. Они чокнулись, выпили, и отец, убрав поднос, сказал:

- Когда ты родился, мне тоже было тридцать три года. Я считаю, что треть века - чем-то знаменательный возраст.

- Точно, - сказал Павел. - Знаменательный. И удачливый. Мне только что звонил Алексей Рогозин, мой школьный товарищ. Он теперь в министерстве. Приказ о назначении подписан. Ты улавливаешь суть? Тридцать три года. Отец преподносит папку для бумаг, а товарищ из министерства - назначение в Ленинград. Буду я теперь специалистом по Северо-Востоку и буду рай в месяц приезжать к тебе на коньяк. А? Ты доволен?

- Я доволен сынок. Очень доволен. А теперь давай пить кофе.

Они позавтракали молча. Потом кто-то позвонил, отец вышел и вернулся с письмом, - - Тебе, - сказал он.

Павел вскрыл конверт.

"..Я получила вашу открытку, дорогой Павел Петрович, и очень сожалею, что вы нас не застали. Мы с дочерью отдыхали в санатории. Приезжайте. Надо ли говорить, с каким нетерпением я буду вас ждать. Всякая весть о моем сыне мне очень дорога. Ваша Лидия Алексеевна".

- Кто это? - спросил отец,

- Это мать моего друга, я рассказывал тебе... Ну, что ж, папа, я, пожалуй, поеду. Мне надо побывать за городом. Ты разрешишь взять машину?

- Конечно, бери. Она заправлена.

В министерстве было прохладно и гулко. Павел шел по коридорам, встречал старых приятелей, кивал головой, и ему уже не хотелось, как прежде, отыскивать среди них северян и долго выспрашивать, что и как. Теперь это вроде бы ни к чему.

Алексей Николаевич Рогозин, полярник, так сказать, де-юре, мудрый, и респектабельный, сразу же ухватил суть вопроса и, как всегда, сразу его сформулировал.

- Хватит, - сказал он. - Я понимаю, поездил, поколобродил, надо и кирпичи укладывать, - и подмигнул, хорошо подмигнул, понимающе. - Семью надо устраивать, Детишек заводить, костюм пора на плечики решать, а не так, шаляй-валяй... К тридцати годам, мой друг, окислительные процессы в организме затухают, человек достигает состояния динамического равновесия; отдача должна быть равна поступлению... Словом, Питер?

- Питер, старина.

- Заметано.