Дарий Великий заслуживает большего - Адиб Хоррам Страница 4

Иногда сложно сказать, сколько ей лет – девять или тридцать девять.

– Жалко, что ты заболела.

– Спасибо, – хрипло сказала она.

– Лэндон готовит суп.

– Ух ты, – ответила Лале, но без того сумасшедшего энтузиазма, с которым она обычно реагировала на стряпню Лэндона.

К восьми часа вечера суп был готов – как раз когда мама пришла с работы. После того как мы съездили в Иран, они с папой часто засиживались допоздна.

Мама выглядела такой уставшей, что, пожалуй, порция живительного куриного супа пригодилась бы ей больше, чем Лале. Стоило маме отправить в рот первую ложку, как на ее лице расцвела улыбка.

– Очень вкусно, Лэндон! Ты успел сварить его всего за час?

– Ага. Курица-то была готова

Я уже говорил, что из Лэндона вышел бы отличный повар. Пожалуй, именно своими кулинарными талантами он очаровал мою маму.

Не подумайте, что Ширин Келлнер разозлилась или расстроилась, когда я сказал ей, что я гей.

И ее ничуть не смущало, что мы с Лэндоном зависаем вместе.

Но иногда между нами возникало напряжение, своеобразное возмущение гравитации наших орбит, и я не мог понять, что служит его источником.

Так что любовь Лэндона к готовке пришлась очень кстати.

Ведь каждая персидская мама мечтает, чтобы ее сын женился на ком-то, кто умеет готовить.

Нет, я пока не задумывался о браке с Лэндоном или с кем-либо еще. Но кулинарные способности – обязательное требование к потенциальным партнерам, которое предъявляют персидские родители.

– Лэндон нашел твой адвиех, – сказал я.

– Это рецепт Маму. Моей мамы, – объяснила она Лэндону. – Она смешивала специи в большой ступке и толкла пестиком.

– Я скучаю по Маму, – пожаловалась Лале, проглотив очередную ложку лапши. – Вот бы снова с ней повидаться.

За столом стало тихо.

Не только Лале скучала по Маму.

Но прошлой весной мы поехали в Иран из-за Бабу, моего дедушки, у которого нашли опухоль мозга. Он умирал, и мама хотела, чтобы мы встретились с дедушкой до того, как будет слишком поздно.

– Да, было бы здорово еще раз к ним съездить, – наконец сказала мама и повернулась ко мне, чтобы провести пальцем по коротким волосам к самой границе кудрявой копны на макушке. – Поверить не могу, что ты все-таки постригся.

Великий Нагус

Я как раз заканчивал делать домашнюю работу, когда папа постучал по открытой двери моей комнаты.

– Есть минутка?

– Конечно.

Он вошел, закрыл за собой дверь и сел на кровать.

– Итак. – Потер ладонями колени. – Знаю, у нас с тобой уже был разговор об отношениях. И сексе. И согласии. Но я подумал, что лучше кое-что освежить в памяти.

Я покраснел.

– Папа.

– Да, нам обоим неловко, но это очень важно, Дарий.

Я развернул кресло и согнулся, упершись в колени локтями.

– Нет, я в смысле… – Я сглотнул. – С тех пор как мы говорили в последний раз, ничего не изменилось.

Прошлый разговор случился летом, как раз после нашего с Лэндоном лукового поцелуя.

До этого мы тоже обсуждали подобные темы. Например, когда мне было восемь и мама ходила беременная Лале, а я спросил, откуда берутся дети. И после уроков сексуального просвещения в средней школе.

Но хуже всего было в тринадцать, когда я проснулся на липкой простыне.

Тот разговор с папой был самым неловким и болезненным из каталога неловких и болезненных разговоров, а ведь до поездки в Иран так можно было назвать почти все наши разговоры.

И если честно, даже после возвращения из Ирана – хотя между нами рухнула стена непонимания – я по-прежнему чувствовал себя не в своей тарелке, когда папа поднимал тему секса.

Он откашлялся.

– Значит, когда я зашел, рука Лэндона не была у тебя в штанах?

– Нет, – ответил я. А потом сказал: – Ну то есть была, но далеко он не продвинулся. – И еще: – Я пока не уверен, что готов к этому.

Папа кивнул.

– Хорошо. Ты знаешь, что это абсолютно нормально, если ты хочешь. И точно так же нормально, если нет. Понимаешь, о чем я?

Я кивнул и уставился на свои ноги.

Папа медленно выдохнул.

– А ему ты об этом сказал?

Я помотал головой.

– Мы же целовались.

– Ладно. – Папа бросил взгляд в окно. Занавески были раздвинуты, и на соседние дома медленно опускалось сумеречное одеяло. – Во-первых, нет ничего страшного в том, чтобы прервать поцелуй и поговорить. Отношения – любые отношения – строятся на общении. И во-вторых, если не знаешь, что сказать, можешь направить его руку своей. Иными словами, если ты не хочешь, чтобы его рука находилась у тебя в штанах, мягко перенаправь ее в другое место – на спину или на колено, тут уж сам решай.

– Хорошо.

Папа слабо улыбнулся.

Подобные разговоры давались ему нелегко, но он ни разу не подал виду, что ему что-то не нравится.

– Вы с Лэндоном обсуждали его прошлые отношения?

– Было дело, – сказал я.

– И ты знаешь, насколько близкими они были?

От этих слов меня слегка затошнило.

– В общих чертах.

Лэндон говорил, что раньше он в основном встречался с девушками. А первый раз поцеловался в шестом классе.

Иногда я жалел, что у меня нет никакого опыта. Может, тогда я бы чувствовал себя увереннее.

Знал бы, что делать и что говорить.

Папа пробежался рукой по волосам.

– Тебя беспокоит, что Лэндон опытнее, чем ты?

– Нет. Может быть. Не знаю.

– Понимаю, не слишком круто обсуждать такие темы с отцом, – сказал папа. – Но я хочу, чтобы ты был здоров и счастлив. И чувствовал себя в безопасности.

– Я знаю.

– Ладно. Хорошо. – Папа глубоко вздохнул. – В следующий раз просто скажи ему, что не хочешь торопиться. Что тебе нравятся… поцелуи и прочее, а с остальным ты хотел бы подождать.

– Хорошо.

Папа хлопнул себя по коленям и встал. Потом поцеловал меня в макушку и погладил по затылку.

– Я уже и забыл, что у тебя тут тоже есть кожа.

– И уши. Я похож на Великого Нагуса.

Папа фыркнул. Великий Нагус – предводитель ференги, инопланетной расы с огромными ушами, которая была помешана на прибыли.

– Ты прекрасен такой, какой ты есть, – сказал папа.

– Спасибо.

– А теперь заканчивай с домашкой, чтобы мы успели посмотреть серию «Глубокого космоса 9».

Обычно по утрам я сначала выходил на пробежку, а потом принимал душ.

Я даже не знал, нравится мне бегать или нет.

На тренировках меня это не напрягало: мы бегали всей толпой, орали, смеялись и подтрунивали друг над другом. Но когда я бегал один, в компании собственных мыслей, в розовом утреннем свете, мне почему-то становилось грустно.

Тем не менее я хотел поработать над скоростью.

И если уж