Три креста - Григорий Александрович Шепелев Страница 45

– Ты свет моей жизни, Юленька, – заявила Рита, – а свет не должен указывать лесбиянским пальцем на дверь, потому что я могу разозлиться, встать и дать по башке. Кстати, я сейчас только поняла, зачем ты кусаешь Ингу за все места, кроме рук! Это гениально.

Юлька взглянула на Ингу с бешенством. Та слегка покраснела. Понаблюдав за ними обеими, остальные переключились опять на Риту, ибо она продолжала глупую речь свою:

– Наш друг Миша тоже вполне себе гениален. Димка – придурок, но с интуицией. Он поймёт, что надо ему заняться Маринкой. Мариночка, не гляди на меня такими глазами! Да, я мечтаю всех поженить, пока эта дура Юлька не сожрала Ингу с Маликой вместо райских яблок, которые всё же дрянь.

– Мадам, вы нарезались, – сказал Блин. Рита улыбнулась. Ей от сияния радуги стало легче.

– Да, я пьяна, – признала она, – мне что, это не идёт?

– Когда ты раздета, тебе идёт абсолютно всё, – заметил Серёга. Димка прибавил:

– Ритка, тебе только не хватает мозгов и пары татуировок на заднице! Хочешь, сделаю?

– Нет, Димулечка, не хочу, – отказалась Рита, щёлкнув хитреца по носу, – ты хороший мальчик. Но – мальчик.

– Вот, я был прав! – возликовал Блин, – она хочет девочку!

– Я хочу Крылатого Странника, – возразила Рита, – вы понимаете? Ни черта вы не понимаете! Пойду к Веттелю. Может, он его нарисует. Малика, Инга! Вы обалденно красиво смотритесь в этих новых рубашках и пиджачках. Но вы слишком грустные. Что случилось?

– Жизнь продолжается, – уклонилась от откровенности Малика, неподвижно глядя на приунывшего Мишку Шильцера. Инга слабенько улыбнулась.

– Всё замечательно. Даже если задать вопрос, кто меня потом будет штопать. Нет, я цела! Это просто строчка из песни.

– Очень красивый вопрос, – заметила Рита, – но я уверена, что ты будешь играть везде, где захочешь. Это наш город.

Опять погладив Тишкину мордочку, она встала и повернулась, чтобы уйти. Мальчишки порозовели.

– Не станет Веттель тебе сейчас рисовать никого, – вдруг сказала Юлька, – он все последние дни рисует картину, море какое-то. И никак всё не дорисует.

– Дорисовал он, – заспорил Ромка, – ещё неделю назад примерно.

Рита вернулась к Веттелю. Кое-как укрывшись краешком одеяла, стала проваливаться в глубокий и пустой сон. Но всё же она успела услышать, как пришла Клер, потому что та решила устроить адский скандал на кухне. Ей не понравилось то, что Инга её чем-то отдубасила за какую-то неуместную шутку.

Рита была разбужена солнцем. Оно светило, как ненормальное. Наступил девятый день мая. А год стоял за окном две тысячи тринадцатый. Рита шумно зевнула и потянулась, глядя по сторонам с большим любопытством. Она в обшарпанной комнатушке была одна, если не считать десятков людей и разных животных, которые на неё смотрели с холстов, эскизных листов и ватманов. Веттель был, видимо, на кухне. Оттуда слышался его голос и голоса ещё двух – трёх спасателей. Было жарко. Скинув с себя одеяло и спрыгнув на пол, Рита прошлась по комнате босиком, разглядывая плоды творчества художника. Этих самых плодов была полна комната. В основном, они представляли собой эскизы, наброски, шуточные портреты, приколотые к обоям кнопками. Полностью завершённых, написанных на холсте работ было всего пять, а именно: русский летний пейзаж в духе Левитана, портрет брюнетки, снимающей с себя платье, более крупным планом портрет со спины полностью раздетой блондинки, нагло глядящей зелёным глазом через плечо, собака под ливнем на ночной улице, и – морской пейзаж с далёким двухмачтовым кораблём. К последней картине Рита подошла ближе. Море! Ей вдруг припомнились слова Юльки, произнесённые ночью: «Он все последние дни рисует море какое-то, и никак всё не дорисует!» Ответом ей были слова Ромки: «Дорисовал он! Ещё неделю назад примерно!» Ромка не обманул. Картина была полностью закончена и натянута на подрамник. Она стояла на специальной полке около зеркала. И чем дольше Рита всматривалась в неё, тем острее чувствовала какую-то непонятную жуть, идущую от холста. Это было странно! Море – спокойное и сияет под ярким солнцем, корабль – на горизонте. Он едва виден!

И вдруг ей жарко быть перестало. Кто-то провёл по её спине чем-то ледяным. Но Рита не обернулась. Зачем? Она точно знала, что сзади никого не было, кроме солнца. Озноб, который пронял всё тело от шеи до самых пяток, возник от страшного озарения. А оно появилось из ничего, как и ощущение ужаса. Ну, конечно! В тот вечер Клер, прежде чем пойти с нею до моста, заглянула к Веттелю за ботинками, и как раз после этого стала совсем другая, просто сама не своя. Ещё бы! Её родители – культурологи, и она от них, безусловно, знает не только много легенд, но и тьму различных их толкований – с подробностями, с нюансами, с научными подтверждениями. Уж ей ли было не догадаться, взглянув на почти законченную картину, кто такой этот Крылатый Странник! Ну, а потом – попытка самоубийства, удар, и – потеря памяти. Слава Господу!

– Веттель! – позвала Рита хриплым утренним голосом, – Веттель, Веттель! Иди сюда!

Он сразу же прибежал. Увидев её абсолютно голой, смутился. Разве забыл о том, что произошло между ними ночью? Разве не понял утром, что это была никакая не Малика? Впрочем, Рите было сейчас плевать и на эту ночь, и на всю свою проклятую жизнь.

– Веттель, это что? – спросила она, пальцем указав на картину, – что это за корабль?

– Это «Летучий Голландец», – объяснил Веттель, взглянув на холст, затем – на грудь Риты, – корабль-призрак, который приговорён к вечному скитанию по морям вместе со своим капитаном, ван Страттеном. Тех, кто видит этот корабль, ждёт очень скорая смерть.

– Знаю без тебя! – перебила Рита, – отлично знаю эту легенду! То есть, не очень. Ты мне скажи, откуда он плыл, когда был приговорён к вечному скитанию? Ты, наверное, изучал подробно этот вопрос!

– «Летучий Голландец» плыл из восточной Индии, – сказал Веттель, подняв глаза на бледное лицо Риты, – по одной версии – к мысу Доброй Надежды, то есть на запад, а по другой – к мысу Горн, то есть на восток.

Часть вторая

Глава первая

Лейтенант ван Страттен

Потомственный дворянин Готфрид Ван дер Страатен (или ван Страттен) был годовалым младенцем, когда французский король по имени Генрих в последний раз сел в карету, вскоре остановившуюся на улице Медников. Будущий капитан родился в городе Делфте, что расположен между Гаагой и Роттердамом. Там и прошли первые пятнадцать лет его жизни. О них мало что известно. Но весь дальнейший путь моряка прослеживается более или менее чётко. По воле своего деда, который был адъютантом самого Дрейка и вместе с ним прикладывался к руке одной рыжей девственницы с короной на голове, юноша четыре года учился в лондонской навигационной