Григорий Свирский - Бегство (Ветка Палестины - 3) Страница 47

- С коммунистами что делать?!. По моему, так: приговорить всех к расстрелу. А потом помиловать.

Его сменил мыслитель предельно радикальный... Более слов удивили Наума ноги радикалов. Один в разбитых сапогах с отрезанными голенищами, второй вообще в каких-то опорках. "Что они, фабрику "Скороход" разгромили? Перестройка еще из своей первой пятилетки не вылезла, а уж все босы".

На Страстном бульваре, у "Московских новостей", садовую скамейку превратила в трибуну молодая чернявая женщина. С ногами у нее все в порядке. Ботики на кнопках. Крестит последними словами Михаила Горбачева, называет его преступником, ответственным за кровь Сумгаита.

- Кто эта рисковая дама? - спросил Наум улыбавшегося мужчину, который стоял рядом.

- Не узнаёте? Новодворская! Какой год в тюрьму просится. И посОдют, подберут ключик!

Вдали бушевала еще одна группа. Кого-то шумно уличали: -Дешевка! Кого выгораживаешь, падла?! Охранника?!

Почувствовав усталость, Наум дотащился до метро и поехал к своему дому. А дома нет. На его месте башня этажей в двенадцать. Внизу, наверное, был магазин. Огромные окна в густой пыли, как бельмы. Весь первый этаж пустой. И это при вечной теснотище... Боковой подъезд как раз там, где была их квартира. Пытался войти в него, отпрянул. Дух такой хоть святых выноси!

Задрав голову, оглядел бетонную башню. Новая, когда успела так облезть? Стены грязно-желтые. Под балконами подтеки. Всё выцветшее, пожухлое. Обветшал домик, облез... как и вся Москва, увы!.. "Что же дальше будет? Похоже, бардак только начинается..." Пересек мощеную, в глубоких выбоинах, улицу, взглянул на проходные дворы своего детства.

Остановился у высокого и глухого забора, через который когда-то перелез, спасаясь от агентуры. Теперь бы не одолел, да и не подойдешь: сугробы, свалка.

Когда видел грязь на улицах Тель-Авива или Нью-Йорка всегда сравнивал их с чистой Москвой. И на тебе! Досадно.

Собирался заглянуть еще на улочку Архипова, где когда-то пританцовывал и горланил с приятелями: "Если в кране нет воды, значит выпили жиды". Хотелось постоять у синагоги, на пятачке. Там, еще при нем, приколотили табличку "Площадка для выгула собак". "Оченно оскорбили... Эх, пригласить бы сейчас выпить старшего лейтенанта "Золотухеса" из ОВИРа, который мне симпатизировал! Как он руками разводил, сердечный: "Две загадки в мире евреи и снежный человек".

Увы, идти в Колпачный переулок не было сил, да и проголодался. Из любопытства сел в длинный, сдвоенный автобус (таких раньше не было!), но сошел, не доехав: инженерное ухо Наума было оскорблено. Поворотный круг, соединявший обе половинки автобуса, визжал, как стадо свиней. "Перестройка отменила ремонт, что ли?" В конце-концов, вернулся на улицу Горького.

В "Кондитерском" все полки были заставлены пачками турецкою чая. Ни печенья, ни конфет. "Чай так хорош, что из туретчины везете?" - спросил продавщицу. Та повернулась спиной. За нее ответила женщина в деревенском платке, которая набивала чаем наволочку.

- Ну да, - отозвалась та. - Хороший чаек, радиоактивный...

Наум удивился: - Зачем же купила?

- У-у - отозвался у прилавка подвыпивший мужчина. - Вот до чего довели. Сталина на них нет!..

Наум отпрянул, словно его в грудь ударили. Подумал невольно: "Густовато дебилов. Впрочем, где меньше? Если бы сопоставить Россию и Израиль по нескольким параметрам, да заложить в большой компьютер Цахала. Ох, любопытненько!"

В соседней 'Бакалее" так же пусто. На всех полках лишь соль и толокно. Удивился, выругался и озлился на себя, - ведь слыхал об этом не раз. Да только пока сам не увидишь!

В углу возле кассы закипал скандал. Оказалось, все товары продавали по паспортам с московской пропиской. Даже хлеб. Теперь не хотели дать хлеба военному с погонами лейтенанта.

- Я ракетчик, - горячился он. - Стерегу небо Москвы.

- Ну, вот, и стереги, - безразлично ответили из очереди.

Ноги мерзли. Наум вернулся в гостиницу, наскоро перекусил на втором этаже, в буфете для иностранцев. Чуть передохнул. Вышел, остановил такси, показав, как научил Дов, пачку "Мальборо". Объехал театры. В Большом "Царская невеста", Малый в строительных лесах. Зал Чайковского закрыт без всяких объявлений. Мечта походить по театрам приказала долго жить. Ладно, на Конгрессе узнает, куда пойти. Отправился туда, хотя до начала оставалось больше часа.

Таксист немолодой, кепочка замаслена. Наум покосился на него, спросил досадливо: - Вы тоже за Бардюшкина?

- Что я, "памятник", что ли? Их всех судить надо. До одного!

- И нашего любимого Горби?!

- Вы не в курсе! Андрей Дмитриевич-то как помер. Сказал о нашей жизни, а Горбач микрофон выключил. В ту ночь Сахаров и отдал концы... Доконал человека!

"Вот так, - подумал Наум с удовлетворением. - Толокно и турецкий чай, на сытый желудок, забудут и простят. А это вспомнят..."

У здания, в котором должен работать конгресс, толпа. На заборе возле дверей сотни бумажек и объявлений - чего только там не наклеено! Даже стихи на листочке из школьной тетрадки:

" Назло бюрократам - ворам,

Ельцин, не только голос,

Душу свою отдам..."

Наум задержался у забора. Подумал, найдется ли в Израиле хоть один школьник, который за Переса или Шамира душу отдаст?.. "Серьезная ты страна, Россия!"

Ветер рвал старый плакат времен выборов. Над фотографией крупно фламастером: "ОН ИЗ "ПАМЯТИ". А рядом размашисто и зло, чернилами "Сионисты проклятые!" А вот и они, молодцы из "Памяти", со своими лозунгами. Черные шинели, портупеи, кирзачи на ногах. Большой транспарант уличает редактора "Огонька": "Коротич - современный Гольдштюккер". Наум спросил у державшего плакат, кто такой Гольдштюккер? Тот понятия не имел. Поручили держать, вот и держит.

Наум присоединился к евреям-делегатам и гостям Конгресса, толпившимся у входа.

- Когда с трибун обсуждают, надо или не надо резать евреев, и кто-то вас защищает, - это одинаково ужасно, и угрозы и защита,- говорил невысокий гражданин с потертым портфелем подмышкой.

- Я не хочу жить в стране, где русские выясняют между собой, бить меня или не бить? И не хочу, чтоб защищали. Это оскорбительно!..

- В чем дело, дорогой товарищ?! - вскинулся Наум. - Берите билет и к нам... Куда к нам? На Святую землю!

- Там уже два моих брата пороги обивают. Где работа, где дом? Фанфаронство на нашей крови! - И повернулся к израильтянину спиной, показывая, что говорить с ним больше не о чем.

- Вы, значит, оттуда, - пробился вперед другой, тощенький средних лет, в роговых очках. - Я сам из Питера. Не знаю, как у вас, а у нас... прежнего Питера нет! Даже дистрофики в блокаду больше представляли Питер, чем эти, теперешние, которые заполонили улицы. Хамская, скажу вам, улица: лузгает семечки, матерится. Пойдет за любым демагогом. Бал правят люмпены, вот что я постиг. А что делать, скажите? Самое время вспомнить Германию тридцать третьего года и что стало с теми, кто решил переждать,

У Наума едва не сорвалось с языка благодушное приглашение на Святую землю, но - сдержался, промолчал...

Открыли двери, и он вместе со всеми двинулся в зал. Вместо приветственного слова "от Израиля", решил изложить притихшему залу главную концепцию сионизма: у нее здесь похоже не так много сторонников. Значит, в лоб нельзя. Вначале как-то вызвать полное доверие "поддиванных"...

- Люди нигде не любят слышать правду о себе. Нигде-э! Ни в России, ни в Штатах, ни у нас в Израиле, - сказал он. - Кто не согласен, вспомните: сострадают ли здесь афганским крестьянам и их детям, уничтоженным войсками генерала Громова? А ведь их мил-лио-он!.. Сострадает ли московский обыватель жертвам Сумгаита? Или вам, изгоняемым евреям? Вон они стоят, у парадного, ваши сострадатели! Кто их уймет? Наш любимый Горби? Любимый "памятниками" Егорушка Лигачев? Бардюшкины?.. Смеетесь, евреи? Вот и мне ничего не остается... А ведь над вами глумятся не где-то там, за горами-за долами, а тут, у всех на глазах. Пришли вам на помощь, в массе своей, братья славяне?.. Простите, не слыхал: о жертвах собственной жестокости, собственного бездушия думать, говорить, да и печатать не хотят. Нигде-э-э!.. Такова наша сволочная человеческая природа. А вы все "вообще" и "вообще". Недавно приехавший в Израиль Володя Слепак тоже мыслил "вообще", от душевной широты и благородства вступил в сахаровский комитет, да и просидел в отказе семнадцать лет... Не влезайте в русские дела - вообще...

У меня на русский шовинизм нюх собачий, са-а-ам шовинист. Не смейтесь, что да, то да! Не отыгрывались бы на евреях, я б и слова не сказал чернорубашечникам. Это их русская забава - палицей махать... А вот наше историческое дело - поголовный еврейский отъезд! - Уловил краем уха возгласы неодобрения... - А если не отъезд, какая у вашего Еврейского конгресса альтернатива? Вступать в спор с бешеными псами? У них резонов нет!.. Только стоя на четвереньках, куняевцы вправе пролаять в своих журнальчиках, что генералы Скобелев, Паскевич, Ермолов облагодетельствовали Среднюю Азию и Кавказ. Облагодетельствовали огнем и мечо-ом!.. Евреи, не тратьте силы на литературную, партийную и прочую шпану, - вывозите евреев!..