Шломо Вульф - Обратимый рок Страница 5

"Рита, не смотри на волны, - заговорил мужчина. - Выбери какую-нибудь неподвижную точку и не своди с нее глаз." Они прошли к борту и остановились в двух шагах от завороженно смотревшей Людмилы. "Папа, где она... точка эта, мне пло-о-охо! Папа! Я сейчас просто вырву... меня будет рвать..." Девочка позеленела, бросилась к борту, перегнулась и затряслась - маленький тонкий бурлящий человечек... "Ну, легче?" "Даже не знаю... Мне надо куда-то сесть..." "Пойдем в трюм?" "Нет! Там на иллюминаторы все время зеленое лезет..." Они прошли так, что Люда и Виктор убрали ноги, сели почти напротив. "Риточка, видишь маяк. Смотри только на него. И не мигай." Но девочка вцепилась в отцовскую руку, часто зевая. "Папа, - вдруг совсем другим голосом сказала она. - Вон та тетя на тебя так все время смотрит..." "Какая тетя? - он скользнул равнодушным взглядом по лицам Виктора и Людмилы и снова обратился к дочери: "Как насчет лимона?" "Только не лимон, - горячо возразила Рита. - Когда я рвала, он мне в нос попал. Теперь там кисло." "Рита, смотри, крейсер идет." "Пусть идет... Мне плохо..."

Итак, увидев ее, Кондор (а в том, что это был он, она больше не сомневалась, как только услышала его удивительно своеобразный голос и мягкие ласковые интонации) не остолбенел, даже не вздрогнул - просто взял и искренне не узнал, забыл... Ничего себе! Ее... Она решительно поднялась и пересела прямо напротив отца и дочери. "Пап, смотри, опять эта тетя..." "Вы меня не узнаете? - прямо спросила Люда, улыбаясь. - Неужели не помните?" "Добрый день, - тускло откликнулся бывший Кондор, подняв на нее какие-то затравленные, больные глаза. - Помню, конечно. Только вот фамилию свою напомните, пожалуйста..." Фамилию... Когда он мог знать ее фамилию, которая звучит по-французски, но по-украински означает ка зна що... - Вы у меня учились? На вечернем, верно? И распределились сюда? Как вам работается?" "Да нет же! В Ленинграде, в подвале! У меня еще перчатки на почте..." Лицо его мгновенно бледнеет, потом, пятками, краснеет. Взгляд почти перепуганный. "Я вас... Люда, просто не узнал, простите Бога ради... Вы болели?.." Вот уж чего ее "плебей" -Вика в жизни бы не ляпнул молодой женщине!.. А еще аристократ называется, подумала Люда, мгновенно сникая. Сразу вспомнилась эта весна, вечный серый туман за окном, капельницы, кислородные подушки, ночное удушье, после которого на шее остаются следы ее ногтей... Да уж, не та я, что его восхитила три года назад. Не прощают нам влюбленные чужие мужчины и доли того, что только умиляет постылых наших мужей... Он тоже понял, что сказал лишнее, молча коснулся ее рки своими пальцами и отвернулся. "Вы на какой остров? - спросила Рита. - Мы с папой и Фрези на Рейнеке? А вы?" "Мы с мужем тоже. Виктор, познакомься. Это... Саша, да?" Кондор встает и делает академическую стойку с коротким кивком: "Доцент Комар. Такой-то политехнический институт. Кафедра информатики." "Доктор такой-то, - произносит свою украинскую фамилию в нос Виктор, старательно копируя стойку. - Клиника мозговых болезней." "Так вы не в Ленинграде уже?" "Увы. Научная травма при несчастном случае. Легче попасть под поезд..." уже смеется он, как прежний Кондор, одаривая Люду прежним обволакивающим взглядом. Но, увы, уже без адекватного ответа. Надо же! Ее не узнать... Но начинаются оживленные воспоминания, в основном о Шульцах. Как им в Германии? Бог весть, уехали и как сгинули со свету. Никому ни слова - не подвести, не сделать друзей не выездными. Только шуточки, а обаяние остались в Союзе от той семьи, только буратинский голос Тамарки и застенчивое покашливание Фреда. Распрямился ли он на "земле предков"? И где у него такая земля? И где она у Комаров? Там тоже сгинуло столько биографий...

***

Скалистый мыс разделял два несхожих пляжа. На одном из них черные валуны среди ослепительно белой гальки у самого обрыва, на другом - ласковый серый песок, переходящий в усыпанный цветами луг. И - ни-ко-го, представляете! То есть вообще никого, ни одного человека. Только коровы островитян пасутся у склона горы. Фрези входит по брюхо в море и жадно глотает вроде бы воду, удивленно фыркая и не веря, что такая прозрачная и жидкая вода может быть такой противной. Она фыркает от удивления и, презрительно оглядываясь, отходит от берега. Кондор, которого мы будем ниже называть человеческим именем Саша, с трудом уговаривает оскорбленную догиню напиться из чашки родниковой воды. Люди ставят палатки, роют вокруг канавки на случай дождя, украшают территорию галькой. Жара становится сильнее, все в купальниках. Саша только теперь понимает, что та Люда, которую он так часто вспоминал после встречи в Ленинграде - жалкая тень той, что сейчас небрежно помогает мужу ставить палатку, невольно ежась от горящего взгляда на ее прелести. Этот взгляд лишает ее ориентации в пространстве. Саша с худенькой Ритой управляются быстрее двух взрослых. Все ее существо дрожит от радости, что ее нагота все так же всесильна, что болезнь не тронула ее формы, что тот, кого она когда-то жаждала встретить хоть на улице в Ленинграде, когда ходила по его улице в командировках, ею искренне восхищен. Виктор привык, что все балдеют от вида его жены в купальнике. Ему и самому не верится, что он столько лет владеет таким богатством. Пусть любуются, жалко что ли, у нас не убудет, на всех не наревнуешься с такой женщиной... Он давно понял, что красивых женщин очень немного на этой земле, а уж таких, с врожденной грацией, которую невозможно культивировать - вообще единицы. Даже сейчас, донельзя скованная и смущенная этими восхищенными взглядами, она невольно движется так естественно и соблазнительно, как мечтает самая опытная кокетка. Конечно, и Саша хорош, невольно отвечает она, тоже куда лучше даже, чем в своей научной униформе там, в Ленинграде. Конечно, и у нее в душе все горит от радости такой встречи. И снова между ними возникают испепеляющие искры, и снова все портит третий лишний... Там Жанна, такая беззащитная и безобидная, а тут Витя, такой преданный и доверчивый. Ничего-то из этой пламенной любви не получится снова... Да тут еще на страже еще одна женщина, пусть и восьми лет отроду. Рита мгновенно все поняла и невзлюбила тетю Люду раз и навсегда - за маму! А папка-то, надо же... Да, спору нет, красивая тетя, очень даже, но мама-то куда лучше, что он - дурак что ли, так смотреть на чужую тетку! Она шныряет по пляжу демонстративно надутая, выражая этой наглой голой тете все свое женское презрение. Беломраморная Фрези, напротив, проникается к новым знакомым безграничным доверием и совершенно подло демонстративно охраняет не свои, а чужие рюкзаки, так как именно оттуда пахнет не только колбасой, но и мясом для шашлыков. А как после двух литров этой дурацкой морской воды жрать хочется, знают только вечно голодные собаки из научных семей времен застоя... Она сидит статуей собаки Павлова, поворачивая лошадиную свою голову вслед Виктору и Люде только. На хозяина с его набитым консервами рюкзаком и смотреть теперь незачем...

Когда мизерная зарплата является единственным средством достижения сокровенной мечты, то эта мечта в зримом виде - предмет особой гордости и заботы. Выношенное в мечтах золотое кольцо Людмилы самым подлым образом превратилось в новенькую желтую надувную лодку с надувными же сидениями и голубенькими веслами. Раскачиваясь и задумчиво глядя на лес на сопке, Виктор впервые накачивает ее ножным насосом. Людмила смирилась - иногда побрякушку надо покупать и мужу. Обидно только, что уже после решения не в пользу кольца было столько слов, что лодка нужна именно ей, а не ему.

Саша, в свою очередь, достает свое сокровище - не распакованный, прямо из магазина дорогой спиннинг с какой-то патентованной катушкой. На такой акватории от подобного сооружения толку не больше, чем от противотанкового оружия в стычке с уличным хулиганом, но деньги плачены, по меркам их семьи, огромные. Почти как импортные сапожки Жанне. Скорее - окупить рыбой.

В сущности, на пляже мы видим четверых детей со щенком - таковы милые законы долгожданного летнего отдыха на природе. Щенок отчаялся обратить на него внимание богатого Виктора - такова участь всех наивных предателей. Поняв, что ее преданность не будет оценена, Фрези больше не охраняет вкусно пахнущий рюкзак. Опустив до земли хвост и голову, она понуро идет в преданную было хозяйскую палатку, неуклюже крутится в тесноте и с тяжким человечьим вздохом ложится, установив пудовую голову на мощных вытянутых лапах и поводя белками своих выпуклых негритянских глаз. Теперь она с надеждой смотрит только на хозяина, размахивающего новеньким блестящим удилищем на фоне отплывающей лодки. И тут происходит невероятное. Ни один фокусник в мире на такое не способен ни при какой тренировке. Сорвавшись с фирменного удилища, крючок летит не в сторону моря, а прямо в судорожно втянутую ноздрю и без того безмерно расстроенной Фрези. От боли и ужаса она издает щенячий визг, от которого Виктор и Люда немедленно поворачивают назад. Терпеливо сопя и подвизгивая, догиня позволяет хирургу извлечь впившегося врага, оскорблено чихая от зеленки. Потерев нос лапами, она понимает, что это только усиливает боль, и совсем уже отрешенно забивается в самый угол душной палатки.