Шломо Вульф - Обратимый рок Страница 6

Вечер на этой широте и долготе ни с чем нельзя сравнить. Море вспыхивает тысячами голубоватых искр при малейшем шевелении рукой воды. Человек, плывущий в ночной воде, начинает искриться и светиться. В воздухе, в свою очередь, летают светлячки с фосфорицирующими прозрачными телами. Пахнет цветами, лесной прелью, солью морских водорослей, грибами и свежестью дальнего прибоя, который ворчит где-то по ту сторону мыса, глух перекатывая камни. Все блаженствуют у костра в тихой прохладе под южными яркими звездами. Шашлык больше не интересует Фрези. Набросившись с голодухи сначала на рыбьи потроха, потому на рыбу в любом виде, она поводит своими острыми ушами, изредка по лошадиному пофыркивая в темноте.

Сытые и сгоревшие на первом солнце, все четверо сидят, кутаясь в одеяла, но не одеваясь из принципа. Костер потрескивает и окутывает людей душистым дымом при порывах ветра. "Хорошо-то как, ребята, а!.." - повторяет Виктор, единственный сегодняшний реальный добытчик. Саша, не считая собственной собаки, не поймал на свой спиннинг никого. Рита и то гордится несколькими грибами, найденными прямо у палаток.

"Так какими вы судьбами на Дальний Восток? - спрашивает Виктор, наливая из фляги уже что-то новое. - Люка говорила, что вы... ты там преуспевающий ученый, чуть ли не лауреат в своем Ленинграде." "Тут по птицам кто-то выстрелил, и раздался крик... - неожиданно сказала Рита. - Так говорит мама." "Антисемитизм? - с доверительной готовностью спросил Виктор. - Тогда может быть на все плюнуть и в... свою страну? Почему вы все-таки на другом Востоке оказались?" "Если бы антисемитизм... Я бы понял. Я, как это ни странно, сам скорее юдофоб, чем юдофил. От слова "фобия" - боязнь. Я достаточно насмотрелся на разных особо наглых людей. И среди них было немало евреев. А Восток... тем более "наш" Ближний Восток, от меня пока более, чем далек. Я бы просто сгорел от стыда и раздражения, если бы поселился среди тех, кто считает себя настоящими евреями. Мне случилось как-то с ними столкнуться на конфединцеальных тасовках. Достаточно фальшивая и экзальтированная публика. Я предпочитаю традиционный советский интернационализм. В конце концов, евреям никогда в новейшей истории не давалось столько прав, как "комиссарам в пыльных шлемах" времен Гражданской войны. Их соплеменники в белой армии были не более, чем едва терпимыми жидками, а не вершителями судьбы своей родины." "Те из этих героев, - вдруг тихо сказала Люда, - кто тогда же расстался с интернационализмом в пользу сионизма и воевал за свободу евреев жить в Палестине, ничуть не меньше уважали себя и не без основания." "Ты-то откуда знаешь? - поразился Виктор. - Знаете, Саша, у Люды в Киеве есть дед. Старый большевик, еврей, кавалер какого-то ордена, полученного от главнокомандующего самой большой армии тех лет, пятимиллионной Красной Армии - Льва Давидовича Троцкого, между прочим..." "Так ваш дедушка..." "Между нами говоря, он сейчас сионист, посещает примерно такие же тусовки, о которых говорите вы, но выносит оттуда иные впечатления, Саша." "Так что же произошло в Ленинграде?" " Рутина, в общем-то. Начальство боялось за свою шкуру и не пропустило мой доклад на международной конференции в Москве. А я в наглую послал тезисы от своего имени. На их базе мой коллега сделал там доклад от своего и его института имени. А тема идет только у нас. И все это знают... - Саша задохнулся и с трудом прокашлялся. Рита, как по-видимому это делала Жанна, положила ему ладошку на дрожащие на коленях руки. - Тогда мне предложили подписать, как руководителю темы, что доклад был по моей инициативе. А тему как раз за неделю до событий засекретили... Короче говоря, я едва избежал суда и тюрьмы, но вылетел из института без права заниматься своей темой где бы то ни было, так как лишился соответствующей формы секретности. Преподаю, подрабатываю учителем математики в школе. Вот собаку завел для снятия стресса. А самое гнусное, что все вроде бы, в глаза, сочувствуют, а сами тайно все, что от них требовали, против меня подписали..." "У меня примерно то же, - заторопился Виктор. - Мою авторскую операцию доверили делать только моей зав кафедрой, как жене ректора. А мне велят вести рутинных больных и..."

***

Все это было...

Они на самом деле провели неделю на острове, названном в честь русского немца на царской службе, открывшего некогда этом архипелаг для России. Своеобразие дальневосточных субтропиков, круглосуточный рокот прибоя со стороны открытого моря, знойное небо, бесконечные беседы у костра. Все это было до того дня, когда Люда, как-то тревожно взглянув на ласковую синь Японского моря, вдруг заявила, что ей надоело питаться только рыбой, видеть только трех человек, спать в палатке, готовить у костра. Тем более, что завтрашним полуденным катером должна была приехать Жанна, с которой Люде почему-то не хотелось видеться...

Утром они собрались с Виктором на обычную утреннюю рыбалку. Люда всегда сидела на надувной подушечке напротив мужа за веслами. Море было удивительно гладким, каким-то фальшиво плоским. В воде отражалась даже белая кепочка Люды, которую она всегда надвигала на глаза. И утес мыса отражался в воде во всей своей красной с зеленью неестественностью. Штиль располагал к дремоте. Люда опустила кисть в теплую прозрачную изумрудную воду и тихонько посапывала, пока Виктор, тоже в сладкой неге, со сна подергивал леску. Очнувшись в очередной раз от дремы, он увидел дымок костра, фигурки друзей на берегу, собаку, гоняющую коров. Последний живой взгляд на живых людей... Он больше не мог держать глаза открытыми в этом мареве и тихом плеске воды под тонким резиновым днищем, надеясь, что его разбудит подергивание крючка при неизбежном клеве...

Но пробуждение наступило не поэтому. Люда тормошила его за колено: "Папка, проснись... Волна поднимается... И туча там какая-то, по-моему, нехорошая..." Виктор одним взглядом оценил все - их снесло течением опасно далеко от берега и вынесло из безопасного пролива. И эту грозную тишину с судорожными порывами холодного ветра. Гладкая нога жены вдруг прямо у него на глазах покрылась крупными пупырышками. Спокойно, приказал он себе, в этой ситуации нет ничего опаснее паники, Витька..." Он налег на короткие почти бесполезные на таком расстоянии от берега весла. На Люду полетели брызги. "Папа, - прошептала она. - Так не пойдет. Греби как обычно. Мы успеем до тучи." Лодка пошла к берегу, который словно продолжал удаляться. Люда лихорадочно оглянулась в направлении его взгляда и посмотрела ему в глаза с предсмертным ужасом. В глубине ее зрачков он увидел вдруг нечто, что с завистью замечал во взглядах жены, обращенных на кого угодно, хоть на этого Кондора, но не на него самого. "Плохо, Вика? - одними губами спросила она, судорожно сглотнув слюну. - Можно я помогу..." Она положила свои пальцы на его побелевшие на веслах кулаки и так пыталась вдохновить его мужество своей слабостью. Берег действительно стал заметно приближаться. Но одновременно лодку стало плавно поднимать и опускать на еще голубых и гладких волнах. Вокруг утеса вставали белые столбы прибоя. Люда напрягалась, как могла, уже всерьез помогая ему грести. Аська, подумали они одновременно. Их тонконогая, своенравная нелепая дочка... Что с ней будет?.. Волны как-то сразу стали темно-серыми и уже не ласковыми, а злобными. С них слетали от усилившегося ветра белые хлопья пены. Их сразу окунуло словно в зеленую бездну первой накрывшей волной. Люда сразу стала совсем жалкой в своей мокрой кепочке, с прилипшими к плечам волосами. Вторая волна ударила откуда-то снизу, бросив Люду на Виктора и едва не вышвырнув за борт. Она судорожно вцепилась ногтями в его скользкие плечи. Он подхватил ее, бросив весла. Лодку завертело. "Папочка... да ведь мы гибнем, понимаешь?.. Держи меня!! Держи же..." Лодку как-то сразу вдруг вырвало из-под них, она взмахнула, как крыльями, своими яркими веслами, показала пропоротое волной днище и исчезла в мессиве бурунов. Теперь волны уже сами несли их к берегу. "За шею! - раздирая рот кричал Виктор. - не за плечи... Сцепи свои руки вокруг моей шеи!! Ну, мать... Дер-жись!!!"

С вершины утеса было видно, как лодка полетела в одну сторону, а люди в другую. Рита судорожно рыдала, обняв Фрези за шею. Саша беспомощно бегал по берегу с веревкой в руках. Фрези надрывно лаяла басом, подвывая. Волны подхватывали и самого Сашу, пытаясь утащить в море. Он по-крабьи выбирался, снова начиная суматошно бегать со своей бесполезной веревкой. В клочьях неистовой пены Саша вдруг совсем близко увидел, уже врозь, одну голову за другой. Виктор отчаянно пытался пробиться сквозь гремящие столбы воды к жене... Последнее, что видела Люда, было его жутко оскаленное лицо с глубоко разбитым лбом, из которого волны слизывали кровь. Последнее, что видел Виктор, было тело Люды, неумолимо несущееся разведенными согнутыми ногами вверх прямо на торчащую из воды острую скалу, чтобы за ней крутануться уже какой-то белой тряпкой. Та же скала тотчас словно прыгнула на Виктора...