Идеология преисподней - Михаил Озеровский Страница 5

Любая литература, кроме либеральных статей, эссе и книг, была запрещена. Однажды сокамернику Вольского удалось протащить сборник анекдотов, которые приятели хранили под бачком унитаза, скрывая книгу от надзирателей. Два года они перечитывали собрание шуток изо дня в день, пока его не нашли охранники и не сожгли в пепел. Диссиденты часто любили говорить о жизни, об их семьях, увлечениях, рассказывали интересные истории, невзирая на микрофоны в их камерах. В общем и целом, «парии» умели себя чем-то развлечь.

В 2037 году у Вольского серьезно заболела мать – Елена Петровна. До выхода из ИКдИ оставались считанные месяцы, но болезнь резко прогрессировала, и Иван не успел не только в последний раз увидеть родного человека, но и нормально похоронить. У его матери была мизерная пенсия, на которую редко когда можно было купить качественные продукты.

Вольский постоянно винил себя за то, что тот не смог помогать матери материально, обеспечить ей счастливую старость. Узнав, что та тяжело больна и ей требуются дорогостоящие лекарства, Иван совсем слетел с катушек, начал срываться на своих приятелей по камере и на других «подысподних», из-за чего от него все отвернулись. Вольский несколько раз пытался подавать на УДО, но ему отказывали: мол, мать подождет, за инакомыслие срок надо досидеть. Иван был готов стать «ручным», начать работать на любое либеральное агентство, лишь бы успеть помочь своей матери.

К тому же оказалось, что Елене Петровне не только никто не предоставил нужной реабилитации, но и все всяким образом издевались над ней, специально не давая ей направления на процедуры. Все потому, что муж ее был военным, Героем России, получившим награды в военной операции далекого двадцать второго года. Семьи патриотов всеми способами гнобили и унижали. Вот и мать Вольского попала под эту участь – вылечить женщину могли, да не захотели. Но для Ивана такие подробности остались в тайне. После неудачной попытки суицида его мать скоропостижно скончалась, за два месяца до освобождения сына.

Вольский наконец-то оказался на свободе. Выйдя за ворота ИКдИ, Иван почувствовал запах свежего ноябрьского холодка. Ясный осенний день догорал в высоком небе. По рядам тополей чирикали воробьи. Эту прекрасную картину портила только помойка, громоздившаяся в нескольких метрах. Она ассоциировалась у Ивана с бескрайней наглостью властей по отношению к народу. В результате эта мысль застряла в его сознании, сделавшись не только внутренней, но и внешней, подобно мощному массированному воздействию.

Для начала Иван решил зайти к своему приятелю Анатолию Косинскому и узнал от старого товарища, что его единственный лучший друг Русин был расстрелян, но власть все это обыграла таким образом, что это случилось из-за самого Виталия, который будто готовил нападение на полицейских, из-за чего и был дан приказ стрелять на поражение. Вольского охватила животная паника.

Забежав в ближайший супермаркет, Иван в истерике принялся кидать продукты на пол, бить бутылки спиртного, скидывать все с полок. Вольский понимал, что он становится сумасшедшим. Накричав на невинную кассиршу и прихватив с собой апельсин вместе с бутылкой английского виски, Иван решился купить незарегистрированное оружие и пошел к ближайшему переулку. Позабыв все христианские ценности, Вольский хотел напоследок хорошенько выпить и застрелиться. Иван потерял всех близких ему людей и не видел никакого смысла в продолжении своей ничтожной жизни.

Иван был очень религиозным человеком и верил, что Бог когда-нибудь поможет стране выбраться из глубокой ямы либеральной пропаганды, которая превосходит по всем параметрам сталинскую или гитлеровскую популяризацию. Сейчас Вольский был в состоянии полной дереализации, которое было вызвано посттравматическим шоком от психологических ран, образовавшихся в нем еще очень давно, поэтому Иван не мог верить кому-либо или чему-либо, даже святым для него православным писаниям.

Вольский пришел к месту. Он предложил барыгам, чтобы те дали ему в аренду любую «пушку» и продали ему один патрон за 130 рублей, которые у него были. После чего Иван застрелится прямо перед ними, и те смогут забрать свое оружие обратно. Коммерсантам не нужны были проблемы, и они на такое, конечно же, не согласились. Нервно заедая апельсином элитный виски, Вольский свернул с темного переулка.

Прогуливаясь по пустой улице, примечательной по одной-двум покосившимся фонарным столбам, Иван вспомнил ситуацию из жизни, как 25 лет назад еще совсем маленький Ваня играл со своим отцом в футбол. Иногда они играли на поле, а иногда на асфальте, где два ботинка, отдаленных друг от друга на пару метров, были воображаемыми воротами. Однажды во время одной из игр на шершавой поверхности Ваня упал и начал рыдать.

«В жизни, Ваня, будут моменты, когда по-настоящему захочется плакать», – сказал ему тогда отец, после чего отвел домой младшего Вольского и перекисью водорода промыл ему небольшую ранку на ноге.

Каждый раз, вспоминая эту историю из жизни, Иван убеждался в актуальности данного утверждения.

Вольский не понимал, почему этот короткий эпизод из его жизни вспомнился ему сейчас. Возможно, из-за того, что в тот день он был на самом глубоком «психологическом дне» за все время существования. Размышления молодого человека прервали полицейские, которые «повязали» Ивана за дебош в магазине и посадили в «обезьянник» на пятнадцать суток.

В тот день пьяного Вольского привезли в отделение полиции, где он должен был просидеть две недели. Через пару дней туда заявился член «Либеральной России» Николай Гномов, который часто заглядывал в полицейские участки, чтобы словесно поиздеваться над «подысподними». Политик снимал данный процесс на видео, после выкладывал материалы на свой канал в социальной сети, объясняя жестокость тем, что он каким-то образом отстаивает честь страны и защищает ее от предателей.

После короткого и очень наглого разговора с полицейскими, которые его, понятное дело, очень боялись, Гномов подошел к «клетке» Вольского и, выбрав его своей следующей жертвой, включил камеру телефона и начал всеми разными способами оскорблять Ивана за его «антигосударственные» идеи. После чего, вжившись в роль, либерал вытащил мужчину из камеры и грубым тоном приказал полицейским его избить. Вольскому удалось выбраться из лап милиционеров, и, сняв с двери «обезьянника» тяжелый металлический замок, молодой человек острым концом пробил голову наглому депутату, после чего Ивана незамедлительно схватили и поместили в СИЗО. Суд над Вольским состоялся через неделю.

Забив до полусмерти либерального пропагандиста, Вольский надеялся лишь на одно: попасть в ИКдИ, ведь это было единственным местом, где он мог почувствовать себя человеком. По решению суда его отправили в Московское отделение, на 10 лет.

Либерал же после небольшой операции выздоровел, но до конца своей жизни мучился от бешеных головных болей.

Глава 4. Расстрел

Со двора уходил 2038 год. Ивана привезли в московское ИКдИ, которое находилось в ближнем Подмосковье.