Идеология преисподней - Михаил Озеровский Страница 6

Вольский, еще будучи студентом и аспирантом, был очень привлекательным молодым человеком и имел хороший спрос у женщин, но по прибытии в ИКдИ его было не узнать – он выглядел как человек без определенного места жительства – небритый, нестриженый, весь в помятой одежде и дырявых кроссовках.

К счастью Ивана, его поместили в регулярную камеру, а не в одиночную. Вольского вели через весь ИКдИ в западную его часть, сквозь «душную» атмосферу звуков мокрого кашля. Проходя тысячи «человеческих клеток», Иван обращал свое внимание на замученные лица, полные дикого, нечеловеческого страха, острой душевной боли и мучительного сожаления. Многие из них часто хворали, но «инакомыслящим» не предоставляли должного лечения.

Несмотря на очень сильное психологическое давление в таких местах лишения свободы, Вольский был рад находиться среди людей, не извергов, а именно людей, у которых были свои идеи, свои мысли.

Когда Вольский подошел к месту, «зомбоящики» жестко толкнули Ивана в его камеру, где уже сидело трое: Андрей Устюгов, Василий Белов и Владимир Борецкий. Сокамерники сразу же накинулись на Вольского c расспросами, кто он такой и по какой причине сюда попал. Иван рассказал свою тяжелую историю: и про себя, и про режим, и про мать. Новые приятели Вольского тоже рассказали про свои злоключения, чтобы скоротать время.

Устюгов сообщил, что с детства был увлечен марксизмом-ленинизмом. По достижении четырнадцати лет Андрей вступил в ВЛКСМ от Коммунистической партии России (Всесоюзный ленинский коммунистический союз молодежи) и спустя семь лет добился необычайных успехов: к 2027 году молодой человек стал заведующим ВЛКСМ по Москве. В 2028 году Устюгов стал кандидатом в члены КПР и мечтал, что в будущем станет частью данной партии и осуществит свою детскую мечту. Но этому не суждено было сбыться. Через год после «коронации» Лгунова его посадили на 8 лет за инакомыслие во владимирское ИКдИ, после чего перевели в московское отделение.

Белов же рассказал свою историю – он человек далекий от политики, но был свидетелем бесчеловечного расстрела невинного гражданина. Свидетеля не могли оставить на свободе, и власти приписали ему шаблонные антирежимные статьи, после чего Василия посадили на 5 лет в 2034 году. Через год он должен был выйти.

У Борецкого же участь оказалась самой страшной и «больной». Его отец, Федор Борецкий, был известным патриотическим публицистом, которому пришлось скрываться от «народной и демократической» полиции с самого начала правления Лгунова. У президента были личные счеты с его отцом: два молодых человека не поделили девушку в школе, но, в конце концов, она выбрала Борецкого-старшего и начала с ним встречаться. В 2034 году семья Борецких решилась на эмиграцию. Но планы сорвались: доверчивая шестилетняя сестра Василия в ходе разговора случайно рассказала полицейским о местоположении их семьи. В момент, когда в дом публициста ворвались органы, Владимира не было дома. После недолгих пыток «в свое удовольствие» со стороны представителей режима его семью без каких-либо допросов расстреляли, а самого Володю потом нашли и посадили на пожизненное заключение, дабы лишить Борецкого-младшего возможности пойти по стопам своего «антигосударственного» отца.

Владимир пообещал себе, что если он «доживет» до смены власти, он обязательно напишет неореалистический роман, который посвятит своим родителям. В нем будет изображен дрожащий в предвечном безмолвии строй, который живет лишь только благодаря одной бредовой и «адской» идее – «идеологии преисподней» – либерализму. Придет день, бюрократический беспредел закончится, и на сцену выйдут лица, которые не будут, как раззадоренные садисты, издеваться над народом ради своих личных благ, а будут способны рационально мыслить, понимать народ, его оберегать.

Эта история поразила Вольского до глубины души. Его тревожила чудовищность режима и «деградация» страны. Больше всего Ивана беспокоил тот факт, что он не видел выхода из этой ужасной ситуации.

За печальными, но одновременно «завлекающими» разговорами товарищи не заметили, как наступило время обеда. Еда для «подысподнего» социального класса была скудной, очень редко диссидентам давали небольшие кусочки сахара либо же просроченные лакомства. Глотая безвкусную кашу, склеенную в комок, Вольский вспомнил себя – молодого, перспективного, полного амбиций, задумок и идей. Иван хотел стать знаменитым политологом, давать затяжные, но затягивающие зрителя интервью аналитическим изданиям, писать статьи, с каждой своей публикацией оттачивать свой литературный слог, жить в процветающей стране, полной радостных россиян, завести семью и большое количество детей, тем самым иметь возможность помочь России избежать демографического кризиса. Но вместо утопичных фантазий о будущем, домом Вольского оказалась «специализированная» тюрьма, пропитанная подавленной атмосферой и выброшенными человеческими жизнями.

За обеденным столом, оглядываясь по сторонам, замученный бредовым состоянием Иван не мог разглядеть в своих «соседях» людей. Он видел «живых мертвецов», у которых окончательно пропали рефлексы, атрофировалось желание сопротивляться несправедливым правилам, испытывать эмоции, да и в целом, жить. Вольскому хотелось отомстить за тех, кто сейчас сидел с ним рядом, в ИКдИ, только потому, что эти измученные люди по-другому мыслили. Почему с «подысподними» так поступали? Иван, как любой нормальный человек, не мог этого понять.

В какой-то момент Вольскому вспомнились его наивные размышления в день выборов, восемь лет назад. Он понял, что идеализировал либеральное правление, а его, на первый взгляд, теория про большинство обратилась в прах. Иван, как и любой другой россиянин, не знал про фальсификацию голосов на президентских выборах и верил, что основная масса людей, то самое «большинство», каким-то странным образом допустила ошибочное развитие ситуации, за что расплачивается до сих пор.

Рассуждения Вольского прервал «зомбоящик», который, подойдя к столу «подысподних», плюнул в суп Ивана, и без того противный по своему вкусу. Молодой человек не сразу понял, что произошло, но, осознав ситуацию, уставший от унижений Вольский напал на охранника в порыве гнева и в состоянии кумулятивного аффекта как следует ему врезал. Не успел Иван нанести второй удар, как дерзкую «парию» сразу же схватили коллеги грубого надзирателя и заковали в наручники.

«Гнида!» – на всю столовую крикнул Вольский, пытаясь выбраться из клешней «зомбоящиков». Тот самый охранник, оправившись от удара в голову, лишь ехидно посмеялся мужчине в лицо.

Инакомыслящие, которые не соблюдали унизительных «законов» ИКдИ, всего-навсего расстреливались режимом. Вольский прекрасно понимал, что через пару мгновений либерал-фашисты все-таки незаконно приговорят его к «вышке». Он предчувствовал скорую смерть – и не прогадал. С молчаливого согласия безразличного директора тюрьмы, который лишь умел кивать головой, «диссидента» повели на казнь.

Шагая по темным коридорам ИКдИ, которые помнили много прощальных воплей, Иван понимал: режим убил его мать и друзей, так и его убить не позабудет. Он шел и боялся, очень боялся, но не показывал вида. Последние минуты своей жизни Вольский посвятил Господу.

Прочитав наизусть молитву «еси