Без поцелуя на прощание - Жанель Харрис Страница 5

А еще я не могу поверить, что Марк мог оставить меня наедине с этой женщиной. Куда он подевался? Гудини[4] отдыхает.

Где-то минут сорок или около того мне приходится мириться с разглагольствованиями Николь о том, как она вымыла дом, чтобы везде было чисто и аккуратно, когда я вернусь. Приходило ли ей хоть раз в голову, что, может быть, есть причина, почему там беспорядок? Может, мне нравится беспорядок. Я игнорирую ее рассказ о том, как она сэкономила пятьдесят евро, потому что стреляла глазками в механика, когда отвозила машину в ремонт. Я даже мирюсь с тем, как она превозносит себя, рассказывая о том, что пригласила моих свекров на здоровый семейный ужин. Если ее цель – добить лежачего, то у нее это прекрасно получается. Я поняла. Судя по всему, у нее лучше получается быть мной, чем у меня.

Мне с трудом удается выкроить пять минут в день, чтобы принять душ, но чудесная, распрекрасная супер-Николь имеет массу времени, чтобы вручную прошить новую скатерть, которая, как я представляю, гордо красуется на моем теперь идеально отполированном обеденном столе. Я способна пережить это, правда способна. Но лампочка начинает мигать красным или, точнее, даже неоново-алым, когда она рассказывает о том, как Марку понравился ее суп, потому что ему катастрофически не хватало питания. Черт побери! Если я что-то и поняла за все те годы, которые мы с Марком вместе, так это то, что путь к его сердцу определенно лежит через желудок. Купи ему бургер и картошку, и он станет твоим лучшим другом на всю жизнь.

Гнев пульсирует у меня в висках, и я представляю, как подскакиваю вверх и вцепляюсь в шею Николь.

Николь драматично охает:

– Лаура! Лаура, ты меня слышишь? Ты только что пошевелилась? Лаура?!

О боже… Я пошевелилась. Я правда это сделала! Я все еще функционирую! Я забываю обо всем, что произошло за последние дни, теперь волнуюсь лишь о том, чтобы сделать это снова.

– Это фантастика! Жди здесь. Не двигайся. То есть двигайся, двигайся как можно больше, – мне трудно разобрать слова Николь, потому что она произносит их очень быстро и удаляется от меня.

Затем наступает полная тишина. Чертова тишина, которую я успела так возненавидеть. И я понимаю, что снова осталась одна.

В моей голове раздается шум шагов, стучащих в коридоре, и мысли о последнем разе, когда у моей палаты была такая активность. Но на этот раз шаги направляются в мою сторону.

– Лаура, Лаура, ты меня слышишь? – спрашивает Марк, с трудом переводя дыхание.

Голос Марка звучит глухо, и впервые за все время он не пытается скрыть, как вымотан. Я ужасно хочу протянуть руки и обвить их вокруг него. Я хочу прижаться к нему так близко, чтобы мы стали единым целым.

– Лаура… – он останавливается, словно в ожидании ответа. – Я держу тебя за руку. Ты чувствуешь, принцесса?

Мои пальцы бездумно сжимаются в попытке ухватить его. Раздается пронзительный скрип стальных ножек стула Марка, когда они отодвигаются и скользят по идеально отполированному плиточному полу. Мое сердце громко стучит. Может, я напугала его? Он в шоке? Я слышу его крик в коридоре, но не могу разобрать, что он говорит. Мое сердце оглушительно бьется.

– Она пошевелилась, доктор. Я это почувствовал. Лаура взяла меня за руку. Она ведь поправится?

Глава третья

Эйва мечется по комнате, как борзая на стероидах. Она периодически останавливается и теребит бедные беззащитные букеты, водруженные на заставленный столик у моей койки. Интересно, почему она так нервничает? Ее настроение передается и мне. Бабочки у меня в животе зажигают, как на занятии по зумбе[5].

– Как ты себя чувствуешь? – спрашивает Эйва.

– Нормально, – огрызаюсь я. – Все было нормально, когда ты спрашивала пять минут назад, и сейчас тоже нормально.

Я замечаю, что Эйва краснеет, и чувствую себя ужасно. С моей стороны несправедливо вываливать на нее свои смешанные эмоции. Эйва следит за каждым словом, вырывающимся из ее рта, и меня расстраивает, что из-за этого нам так трудно общаться. Надеюсь, это не предвестник грядущих перемен. Несчастный случай оставил свой отпечаток на мне – я не хочу, чтобы он оставил отпечаток и на нашей дружбе. Мне нужно сделать все от меня зависящее, чтобы не допустить этого.

– Прости меня, Лаура, – печально понурив голову, говорит Эйва. – В таких вопросах я бесполезна. Я все время подбираю слова, но потом останавливаю себя, потому что убеждена, что ты не хочешь ничего обсуждать.

Она в чем-то права. В последнее время меня трудно назвать мисс Болтушкой. Если я вынуждена буду выслушивать еще хоть одного друга или родственника, ведущего пустой разговор о погоде или политике, то я точно закричу.

– Мы же всегда можем начать вонять по поводу Никки, да? – предлагает Эйва.

Я улыбаюсь.

Эйва отвечает мне тем же и подвигает стул ближе, чтобы сесть рядом со мной.

– Знаешь, я ведь люблю тебя.

– Я знаю. Спасибо.

– Ты, наверное, самый сильный человек на Земле, – говорит Эйва, нежно, с любовью толкая меня плечом.

– Нет, это не так. Это совсем не так, – мотаю я головой. – Если бы это было так, мои ноги не превратились бы в вату и мне не понадобилась бы эта долбаная инвалидная коляска.

Эйва не отрываясь разглядывает свои туфли, и мне жаль, что ситуация стала еще более неловкой.

– Я снова буду ходить, ты же знаешь. Они считают, это лишь вопрос времени. Я говорила, что с каждым днем чувствую себя все более уверенно?

– Ага, ты это говорила…

– О! Ну это действительно так. Сейчас ситуация – полный отстой, но в этот день год спустя… Думаю, я уже буду летать.

– Ага, конечно. Уверена, так и будет. А тем временем мы все готовы исполнить любой твой каприз. Мы рядом, Лаура.

– Ага, знаю, – бормочу я. Теперь моя очередь смотреть невидящим взглядом в одну точку.

Эйва раньше меня увидела, что Марк заглядывает в дверь, и радостно улыбнулась.

– Явился твой рыцарь в сияющих доспехах, – говорит она, поворачиваясь к двери.

– Думаю, это я в сияющих доспехах, – шучу я, указывая на свою блестящую серебристую инвалидную коляску, зловеще притаившуюся в углу.

Марк и Эйва кажутся недовольными. Это даже весело.

– Ой, да ладно, не надо на меня так смотреть. Когда-то же надо начинать шутить.

Мои попытки