Натан Щаранский - Не убоюсь зла Страница 50

А сейчас я знакомился со справками, которые зачитывал Солонченко; из них следовало, что желающих выехать из Ильинки в Израиль нет. Никто заявлений в ОВИР не подавал. Да и зачем? Живется им в СССР прекрасно. Десятки документов посвящены описанию богатой жизни в селе: на сотню семей есть немало велосипедов, несколько мото-циклов и даже одна машина (у председателя сельсовета).

Следователь положил передо мной фотографии коров и кур:

-- Смотрите, почти в каждой семье есть корова! К чему им ваш Из-раиль?

Он даже продемонстрировал мне фильм о поездке "обвиняемого в из-мене Родине Шаранского в село Ильинку" -- эти слова говорит диктор в начале фильма. Дальше следуют показания милиционеров и шофера о том, как мы прокрадывались в Ильинку, -- причем никто не объясняет: а почему, собственно, нас туда не пускали? Завершалась лента кадрами колхозного изобилия: поля, коровы, гуси...

Очевидно, сами власти сочли эти аргументы недостаточно убеди-тельными, и в ход был пущен самый главный довод: жители села -- во-обще не евреи. Так утверждают в своих письменных заключениях воро-нежские историки. Если царское правительство уговорами и принужде-нием старалось вернуть этих людей в лоно "истинной веры", то в совет-ские времена дела решаются куда проще: власти сами решают, кто ев-рей, а кто -- нет.

-- Вы, сионисты, доходите до того, что даже наших, русских людей записываете в евреев! -- возмущенно воскликнул Илюхин.

При всем этом ни его, ни Солонченко совершенно не смущало, что показания даже тех немногих свидетелей из числа ильинцев, которых они сами отобрали и которых допросил Нечеткий и еще кто-то из "моей" группы, находятся в прямом противоречии со всеми собранными доку-ментами: ведь эти люди говорят, что осуждают тех жителей села, кто "стал жертвой сионистской пропаганды и хочет уехать в Израиль". Так, значит, все же есть желающие? А как же коровы? Машина председате-ля? Почему же в справке ОВИРа утверждается, что таких людей нет? На эти вопросы у моих следователей ответа не нашлось. А когда я по-требовал, чтобы допросили кого-нибудь из тех, кто "стал жертвой сио-нистской пропаганды", мне резко ответили:

-- Мы сами знаем, кого нам привлекать в качестве свидетелей!

-- О да! Это вы действительно хорошо знаете! -- вынужден был со-гласиться я.

Впрочем, забегая вперед, скажу: единственный еврей из Ильинки, которого следствие решило выпустить на суд в качестве свидетеля, предпочел не явиться "по состоянию здоровья". Это не помешало суду включить в приговор наше заявление об ильинских евреях как клевет-ническое...

Следствие переходит к другим документам Хельсинкской группы. Меня знакомят с выписками из уголовных дел известных правозащит-ников: Сергея Ковалева, Андрея Твердохлебова, Владимира Буковского -- за которых мы заступались, когда их арестовывали и сажали в тюрь-му. Что ж, сейчас пришла наша очередь.

-- Но разница между вами в том, Анатолий Борисович, -- напомина-ет мне Солонченко, -- что их обвиняли не по шестьдесят четвертой статье, смертная казнь им не грозила.

Надо отдать должное упорству КГБ: они все еще не теряют надежды -- а вдруг этот аргумент подействует?

Один из самых пространных и подробных документов, подготовлен-ных Хельсинкской группой, -- исследование, посвященное условиям, в которых живут политзаключенные в тюрьмах и лагерях. В нем мы при-водили нормы питания на различных режимах, перечень предусмотрен-ных законом наказаний и примеры их применения на практике; там же перечислены около ста узников совести, готовых подтвердить предан-ные нами гласности сведения.

КГБ поработал над опровержением этой "клеветы" весьма основа-тельно: были собраны официальные справки от администрации тюрем и лагерей о гуманном отношении к особо опасным государственным преступникам, свидетельства врачей о прекрасном медицинском обслужи-вании и о хорошем питании в системе ГУЛАГа, но главное -- показания самих заключенных. Были опрошены от трех до десяти зеков из каждой зоны, и все они в один голос говорили о том, как хорошо им там живет-ся, какая вкусная еда, какое гуманное к ним отношение, и что лишь не-большое число сионистов и антисоветчиков специально провоцируют конфликты, изображая себя жертвами с целью привлечь внимание За-пада.

Фамилии этих людей мне не были знакомы, но я обратил внимание на то, что большинство из них сидели за "военные преступления", то есть за сотрудничество с немцами в дни войны. Попадались, правда, и осужденные по семидесятой статье, но, как правило, это так называе-мые "парашютисты", получившие ее во время отсидки за уголовные преступления. Я еще не знал, что скоро встречусь со многими из этих "полицаев" и "парашютистов", услышу жалобы раздавленных морально, а часто и физически, людей, ненавидящих своих тюремщиков, но гото-вых за пачку чая или даже просто за "хорошее отношение" администра-ции подписать все что угодно. Но и сейчас я не сомневаюсь, что все их показания -- ложь. Однако для следователя это -- документ.

-- Вот видите, вы не были еще в лагере, не сидели в обычной тюрьме, пишете о них понаслышке, а мы вам зачитываем свидетельства людей, которые там находятся. Какие еще нужны доказательства, что вы кле-ветали?

Да, придет время, когда я буду писать из тюрьмы заявления на имя Генерального прокурора и в них признавать: наш обзор не соответство-вал действительности. Реальность окажется гораздо более страшной, чем в том документе. Скажем, мы писали о том, как бесчеловечно де-ржать людей по тридцать суток в карцере. Закон предусматривает, что эта пытка голодом и холодом должна продолжаться не более пятнадцати суток. Но что значит терять сознание после ста дней карцера -- я узнаю на собственной шкуре. Узнаю, как годами живут без свиданий и писем, что значит проявить в тюрьме солидарность с товарищем по несчастью, написав в его защиту заявление; а самое главное -узнаю, как плано-мерно и беспощадно пытается перемолоть машина ГУЛАГа человека" старающегося удержаться в своей системе моральных ценностей, сохра-нить национальные, религиозные и политические убеждения, отличные от тех, которые санкционированы свыше.

Но все это мне еще предстоит. А пока я отвечаю Солонченко:

-- Я лично беседовал со многими, вернувшимися из тюрем и лагерей, или с их родственниками и доверяю их рассказам больше, чем этим по-казаниям. К тому же и мой, пусть еще небольшой, опыт местного карце-ра опровергает то, что вы мне прочли. Один из ваших свидетелей заяв-ляет, что, просидев в карцере сто пятьдесят суток, он не страдал ни от голода, ни от холода; я же, пробыв там всего десять дней, стал объектом настоящей пытки холодом. А ведь мне не раз говорили работники тюрь-мы, что Лефортово -- это еще курорт в сравнении с остальными места-ми ГУЛАГа!

-- Да, конечно, это курорт, -- охотно подтверждает Солонченко. -

Вы просто не представляете себе, что вас ждет после суда, даже если вам повезет и вас не расстреляют. Не представляете, а потому и храбритесь.

Моего следователя ничуть не смущает противоречие между этими словами и показаниями, которые он мне сейчас читал. Но Илюхин на-чеку и поспешно добавляет:

-- Однако и там все делается в соответствии с законом! Имейте это в виду.

Наступила очередь документов Хельсинкской группы по поводу пси-хиатрических репрессий против инакомыслящих. Подписывая их, я ни-когда не считал себя знатоком проблемы -- полагался на опыт моих то-варищей так же, как и те, в свою очередь, полагались на меня, когда подписывали письма и заявления на тему эмиграции. Теперь я получил возможность углубить свои знания, ибо мне зачитывали эпикризы тех людей, о которых мы писали. Вот, например, выписка из медицинской карточки Леонида Плюща: "Навязчивая идея необходимости восстанов-ления ленинских норм в партийной жизни. Лечить. Галоперидол, пси-хотерапия... Продолжает настаивать на необходимости проведения чис-ток в партии и комсомоле с целью восстановления ленинских норм. Ле-чить. Галоперидол, психотерапия".

-- Что же, я готов согласиться: мечтать о возврате к нормам ленин-ской демократии -- плохое доказательство нормальности человека. Но является ли это достаточным основанием для помещения его в психуш-ку? -- спрашиваю я, но Солонченко на этот раз глух к иронии.

-- Врачам виднее, -- лаконично отвечает он.

Интересно, что когда благодаря усилиям диссидентов России и дав-лению западной общественности Плюща освободили, в медицинской карточке была сделана следующая запись: "Перестал говорить о полити-ке партии и проявляет беспокойство о жене. Можно временно освобо-дить под ее ответственность"...

На одном из допросов мне предъявляется заявление нашей группы, направленное против уголовных преследований христиан-баптистов. За преподавание детям Библии -- это "преступление" карается по совет-ским законам тюремным заключением сроком до пяти лет -- была осуждена Екатерина Барин, и мы выступили в ее защиту. Солонченко зачитывает мне отрывки из ее уголовного дела.