Триллион долларов. В погоне за мечтой - Андреас Эшбах Страница 51

По звуку было похоже, что он усмехается.

– Скажу, но не по телефону.

Что же это за план? Он просто блефует, так же, как и Лоренцо. Нет такого плана. Нет ничего, что можно сделать, судя по всему.

– Мы должны встретиться, – произнес незнакомец. – Как можно скорее.

– Я подумаю над этим, – ответил Джон и положил трубку.

Он чувствовал себя загнанным, запертым в золотой клетке, чувствовал, что тянет за собой состояние как ужасный невидимый груз. Триллион долларов. Невероятно много денег. Тысяча миллиардов. Миллион миллионов. Такая огромная масса денег, сосредоточенная в нужной точке, потраченная согласно хорошо продуманному плану, повернет колеса истории на другую колею.

Но какая точка самая нужная? Есть ли вообще такая точка – или уже слишком поздно пытаться изменить ход вещей?

Он беспокойно бегал по большому дому, пытался расслабиться в джакузи, снова вылезал оттуда, едва нагревалась вода, выходил на террасу, смотрел на море и не видел его.

В самые мрачные моменты он говорил себе, что его уж точно минуют эти беды. Со своими деньгами он может защитить себя и тех, кто рядом, наилучшим образом. У него будет чистая вода, когда разразится война. Он сможет купить чистый клочок земли и защищать его до последнего. Он закажет постройку бункера, если понадобится. В любой момент он получит самое лучшее медицинское обслуживание, которое только существует. Он может купить, нанять, подкупить, что бы ни случилось.

И в один из этих мрачных моментов он понял, что имелось в виду в пророчестве. Люди лишились будущего. Вот это чувство и имелось в виду: это испуганное предчувствие, что теперь все будет только хуже и в конце концов закончится вообще. Взгляды в романтическое счастливое прошлое или полное экстатических наслаждений настоящее – все только затем, чтобы не приходилось думать о будущем, похожем на невероятную черную дыру, к которой неудержимо несется человечество.

Люди лишились будущего. В какой-то момент оно почему-то ушло от них. Они потеряли веру в будущее, а разве не сказано, что вера способна сдвинуть горы? Возможно, что она способна погубить и цивилизации.

Грести побольше. Главное – я. Пока еще можно. Что бы ни случилось потом, ибо «потом» уже не будет. Вычерпать все, что есть, жить, насколько возможно, пока все не рухнет. Не это ли настроение лежит в основе всего происходящего? Если кто-то начинает размышлять над тем, что будет в 2010 году, его ведь высмеивают, верно? Думать, что в 2010 году может быть что-то еще, кроме черного, как сажа, неба, вонючих вод и, вероятно, парочки тараканов, способных пережить все, даже взрыв атомной бомбы, считалось признаком величайшей наивности…

В своих беспокойных метаниях Джон нашел бутылку, которую когда-то прихватил с собой в комнату, бутылку крепкого старого портвейна: она была страшно дорогой, и он с удовольствием осушил ее, бокал за бокалом, пока над ним садилось солнце. И это наконец остановило карусель его мыслей.

Среди книг, которые доставляли ящиками, Джон наткнулся на одну, посвященную теме перенаселения, написанную довольно давно, когда ему было пять лет. Должно быть, Марвин нашел ее в антикварном магазине. Спросить самого Марвина он не мог, поскольку его секретарь, заведовавший всем и ничем, блистал отсутствием; не было также и обещанных полок для библиотеки.

Он пролистал ее, разглядывая многочисленные диаграммы и формулы, почитал наискосок. Понял он немного, только то, что автор, очевидно, известный специалист, подвергал сомнению почти все, что полагалось известным о росте населения. Что, спрашивал он, вообще такое – перенаселение? Почему Калькутта считается перенаселенной, а Париж – нет? Бангладеш заселен так же густо, как и Мальта. Похоже, для того, чтобы местность считалась перенаселенной, одной плотности населения недостаточно. И, в конце концов, может быть, то, что считается перенаселением, – на самом деле просто бедность? Если бы люди в развивающихся странах не были так ужасающе бедны, они могли бы платить больше за продукты питания, и производство дополнительной продукции – при условии инвестирования в оборудование и тому подобное – стало бы рентабельным.

Говорить о демографической проблеме в мире, писал автор, – это слишком обобщать ситуацию. На самом деле уже установлено, что в какой-то момент население мира стабилизируется на определенном уровне, вероятно, между двенадцатью и пятнадцатью миллиардами, и не исключено, что позднее оно снова начнет снижаться: подобные сценарии развития в локальных масштабах уже существовали в прошлом. А то, что считается перенаселением, следует скорее рассматривать в категории бедности, точнее сказать, обнищания. Нищета – это симптом тяжелого кризиса в общественной и промышленной сфере. Рассматривать это как «соревнование между аистом и плугом», как постулировал еще в девятнадцатом веке Роберт Мальтус, – глупое заблуждение, которое в конце концов приведет к идеологии Третьего рейха.

Джон повертел в руках книгу, изучил тексты на суперобложке и биографию автора. Интересно, он просто успокаивал себя или же в нем говорил голос разума во всеобщем море истерии? Если бы только голова не так гудела, как сегодня утром. Или, точнее, если бы у него голова вообще варила! У него было такое ощущение, что он лишился половины мозга, но на какую бы часть текста он ни посмотрел, повсюду находил холодный, основанный на фактах анализ. Текст вызывал доверие. Может быть, все не настолько драматично?

Он уже вообще ничего не понимал.

Наследник вернет людям будущее, которое они утратили.

Что именно было написано в завещании? Он никогда толком не читал его, поскольку не знал латыни. А попросить помощи ему просто в голову не пришло.

Но помощь ему была нужна. Эта история была слишком объемной, чтобы он мог справиться с ней сам. В кино он всегда восхищался крутыми суперменами, которых играли Том Круз и Арнольд Шварцнеггер: они взваливали на себя беды всего мира и всегда точно знали, куда нужно идти, в конце всегда оказывались правы и всегда побеждали. Если в реальной жизни есть такие персонажи, то он точно не из их числа.

Он позвонил Эдуардо. Попросил сопроводить его во Флоренцию, в архив, и помочь ему прочесть завещание, слово за словом. И что там еще осталось из записей Джакомо Фонтанелли.

– А потом мне хотелось бы, чтобы мы либо пообедали вместе, либо напились, либо подрались как следует.

Похоже, это вызвало у него по крайней мере улыбку. Со времен инцидента с Капанньори он почти не показывался. Может быть, все еще удастся уладить.

– Чего это вдруг весь мир заинтересовался архивом? – спросил Эдуардо. – Я что-то пропустил? Сегодня Международный День Старых Бумаг или что-то в этом роде?

Джон поинтересовался, что он имеет в виду.

– Дедушка отправился туда сегодня со студенткой из Германии, которая изучает историю и интересуется пророчеством Фонтанелли. Он тебе ничего не говорил?

– Нет, – озадаченно ответил Джон. – Откуда она вообще знает, что подобное пророчество существует?

– Хороший вопрос, не так ли? – заметил Эдуардо.

– Я из этой старой макулатуры много не выжму, честно, – признался Эдуардо по пути во Флоренцию. – Пыльная ветхая бумага, больше ничего. Иногда меня по-настоящему нервирует то, что мы привязываемся к каким-то словам, написанным пятьсот лет назад, которые определяют наши действия. По какому праву он ожидал, что мы будем руководствоваться ими?

– Понятия не имею, – заявил Джон. – Сейчас ты говоришь совершенно не так, как Вакки.

Это была первая поездка в бронированном «мерседесе», приобретенном по настоянию Марко. Требовались особые навыки, чтобы справиться с этим транспортным средством, поэтому за рулем сидел Марко. Все пахло новизной, кожей и большим количеством денег. И почему-то ямки на узких дорогах, ведущих во Флоренцию, словно бы выровнялись за ночь.

– Я ведь был последним стражем состояния Фонтанелли, – мрачно вещал Эдуардо. – Мы выполнили свою клятву. После меня семья Вакки наконец-то будет свободна. – Он выглянул в окно. – И, вероятно, вымрет.

Во Флоренции, как всегда, кишмя кишели туристы. На улицах было не протолкнуться. Прохожие с любопытством взирали на тонированные стекла, когда автомобиль снова застревал в пробке, и Джон вдруг понял, зачем нужны шторки на задних окнах.

К счастью, контора находилась в переулке, не представлявшем архитектурного и исторического интереса, и поэтому здесь было относительно спокойно. К процедуре подъема Джон уже успел привыкнуть; Марко остановился прямо перед входом, несмотря на совершенно очевидный запрет стоянки, вышел, опустив одну руку под пиджак, огляделся по сторонам, а затем открыл заднюю дверь автомобиля. И сел обратно только тогда, когда они оказались в безопасности, в доме. Он собирался припарковать автомобиль неподалеку и ждать, когда его вызовут по рации.

В комнатах древнего особняка по-прежнему пахло прохладой и стариной, но были слышны очень тихие, за пределами порога слышимости,