Забавные повадки людей - Гала Рубинштейн Страница 51

Мишенька, ты не мог бы в субботу Нельку встретить в Шереметьево? Она из Эдинбурга возвращается.

Вообще как-то слишком часто это название мелькает. Эдинбург. Последние месяцы только и слышно отовсюду: Эдинбург-Эдинбург-Эдинбург... Я раньше и не знала, что есть такой город на белом свете. Олег тоже в Эдинбург летал. Причем ничего мне об этом не сказал. Всегда про все поездки рассказывал, а про эту — как воды в рот натолкали.

Очень легко узнала. По IP-адресу.

Любовница? Не смеши меня, если бы он от меня прятал своих любовниц, я бы ни в какой Марсель не уехала.

Вот, кстати о Марселе. Мне туда надо съездить дней на десять, так ты встретишь Нельку? Она, конечно, может и на такси доехать, но сейчас какое-то время тяжелое. Штормит сильно.

Ты ей скажи, что я до нее не дозвонилась: абонент, видите ли, временно недоступен.

Знаешь, я Олегу вчера по ошибке позвонила. Маму набирала и задумалась, что ли. Спохватилась, когда на дисплее фамилия высветилась. Но крышку не закрыла, что-то меня остановило. Поднесла к уху, а там женский голос с такими, знаешь, блядскими модуляциями: «Абонент временно недоступен».

Ну и у меня аж запело всё внутри: временно, я так и знала, временно!

Потом, конечно, опомнилась, пришла в себя... И подумала, что надо бы в Марсель съездить. Тем более что там деньги кое-какие на счету собрались. Я же в трех местах работаю.

Не знаю, Мишка, ничего не знаю. Пока что взяла отпуск на месяц, а там видно будет. Думаю, что вернусь в Москву, но головой не поручусь.

Да, я думаю, дней за десять управлюсь.

Мы с Ленкой целый день просидели. Юлька щебетала, как всегда. Иногда только замолкала, прислушивалась к чему-то или оглядывалась быстро. И мне самому через час уже начала мерещиться какая-то тень у нее за плечом и шорох какой-то. Я, конечно, своими наблюдениями делиться с ней не стал, только валерьянку заставил выпить. И сам, если честно, приложился. Не помешает.

Рассказал им анекдот про то, как приходит мужик к психотерапевту и говорит: доктор, я каждое утро просыпаюсь рядом со своей женой и не знаю, что ей сказать. То ли «я люблю тебя», то ли «я тебя ненавижу». А доктор ему отвечает: а вы не пробовали сказать ей «доброе утро»?

Тут как раз и психиатр Леночкин подтянулся, Юлька с ним знакома, оказывается. Хотя ничего удивительного, я еще ни разу не выходил с ней на улицу, чтоб она знакомого не встретила. Интересно, Марсель она успела приручить за полгода? Интересно было бы приехать к ней туда.

Мы часа три болтали, а потом Ленка вдруг посреди какой-то фразы громко сказала: мне страшно. И Юльку за руку взяла.

Мне психиатр сразу начал бровями делать тайные знаки, намекая на то, что я дебил и сам не догадаюсь уйти. Вышли мы с ним на улицу, вроде как покурить, поговорили немного.

Вернулся я часа через два, купил им мороженое по дороге, а на лестнице уже вспомнил, что они же не едят мороженое, ни одна, ни вторая. Чего это мне вдруг такая идея в голову пришла? Хотелось побаловать их чем-нибудь...

И вот я стою с этим мороженым в дверном проеме, смотрю на них, а лица у обеих такие, что понятно — уже и поплакали, и успокоились, и слышу, как Ленка говорит: у меня совсем уже сил не осталось. Я сначала думала ей доказать, что я главная, что ей все равно придется меня слушать, а сейчас думаю, ну и бог с ней, пусть командует, если ей так важно.

А у меня как раз мороженое потекло, и я отвернулся, чтобы выбросить его куда-нибудь или пакет найти. И тут Юлька у меня за спиной говорит тихонько: послушай, а ты не пробовала сказать ей «доброе утро»?

Я даже оглядываться не стал, вышел в коридор, сел на пол и съел обе порции.

Мороженое как мороженое, вкусное.

Ума не приложу, почему эти глупые девчонки его не любят.

ЧАСТЬ ЧЕТВЕРТАЯ

Суньцзы сказал:

«Стратегия ведения войны такова: не приближайся к высоким горам; не сталкивайся с теми, позади которых холмы. Не преследуй мнимо отступающих. Не нападай на воодушевлённые войска. Не препятствуй армии, идущей домой. Если окружаешь армию, должен оставаться выход. Не дави на изнурённого врага.

Такова стратегия ведения войны».

«Мне день и ночь покоя не дает мой черный человек». Юль, а Юль, это еще Пушкин или уже Есенин?

«Ну а чего же ты хотел», — отвечает Юлька, вроде бы невпопад, если не вдумываться. Но я не буду вдумываться, во всяком случае, не сейчас. Сейчас мне не до того. «Если для тебя жизнь — война, то каждый твой шаг будет либо победой, либо поражением. Либо и тем и другим одновременно. Так что я очень уважаю рвение, с которым ты носишься за собственным хвостом, но на войне как на войне. Ты можешь, конечно, победить, но присмотрись повнимательнее вооон к тому дереву. Кишки, которые на нем болтаются, — твои».

Солнце, говорю я, солнце, не горячись. С чего ты взяла, что я воюю сам с собой?

Она смеется: а ты оглянись. Нет ведь никого вокруг. Какой Черный человек? Нет никакого Черного человека.

Я послушно оглядываюсь, заглядываю под стол, в шкаф, под диван. Действительно, никого. Поворачиваю голову и почти всерьез удивляюсь, увидев Юльку: ой, кто тут?

Она смеется.

—      Это я, — говорит, — это я, твой хвост. — Не уходи сегодня, — просит, глядя с безразличным видом куда-то в стену. — Останься дома.

—      Не могу, у меня встреча. — Я иду в ванную и начинаю бриться.