Забавные повадки людей - Гала Рубинштейн Страница 52

Юля идет за мной, садится на край ванны и наблюдает. Потом берет обмылок и пишет на зеркале: «Суньцзы сказал: есть дороги, по которым не ходят». И возвращается в комнату.

Когда я выхожу, она сидит за компьютером и в мою сторону не желает даже смотреть.

Зачем мужчина бреется вечером, уходя из дома?

Спросите меня, я вам расскажу. Чтобы жена не заинтересовалась, что это за встреча такая посреди ночи. Пусть обижается, пусть ревнует, но спрашивать она не станет. Фамильная гордость — это вам не фунт изюма.

На обратном пути захожу в паб, залпом выпиваю двойной виски и возвращаюсь домой.

Дома пусто. Ни Юльки, ни компьютера.

«Зря пил», — с раздражением думаю я. На нашей кровати лежат две книги. «Искусство войны» и «Камасутра». И клочок бумаги, на котором стилизованным детским почерком выведено: «Найдите 10 отличий...»

Суньцзы сказал:

«Война — это путь обмана. Поэтому, даже если ты способен, показывай противнику свою неспособность. Когда должен ввести в бой свои силы, притворись бездеятельным. Когда цель близко, показывай, будто она далеко; когда же она действительно далеко, создавай впечатление, что она близко».

«Подумайте над моим предложением, — говорит Черный человек. — Как следует подумайте».

Мне не о чем думать, я давно уже всё решил. Но ему об этом знать не обязательно, поэтому я изображаю неуверенного человека, который пытается свою неуверенность скрыть.

«В идеале мне нужно, чтобы Максимова через полгода начала работать в моей фирме. В крайнем случае я хочу получить все ее материалы и гарантию, что она сама в течение года не сможет работать», — говорит Черный человек.

Я морщу лоб и киваю. Мой визави смотрит на меня пристально, мне даже начинает казаться, что я переоценил свои актерские способности. Но нет, через минуту он расслабляется.

«Назовите любую сумму, — он понижает голос. Не то чтобы нас могли услышать, просто для интимности. — Любую. Я ее удвою».

Видимо, на долю секунды я перестаю контролировать свое лицо, потому что он поспешно добавляет: «Естественно, в разумных пределах».

Я закуриваю сигарету. Руки дрожат, и прикурить получается только со второго раза.

«Триста сорок восемь тысяч сто девяносто три фунта», — говорю я. Он молчит, и я повторяю: «Я хочу триста сорок восемь тысяч сто девяносто три фунта».

Он должен спросить почему. Или я ошибаюсь, и у него нет слабых мест? Нет, не может быть. Если бы у него не было слабых мест, он бы обошелся без воровства. Победителю не нужны любые средства, достаточно того, что он победитель.

«Почему? — спрашивает он. — Почему не триста пятьдесят?»

«Вы собирались удвоить сумму. Очень, знаете ли, хочется усложнить вам жизнь».

Он все правильно понимает. Я обнаглел от жадности и страха и злюсь от ненависти к себе.

Черный человек улыбается — дружелюбно, конечно дружелюбно, а снисходительность мне просто мерещится из-за плохого освещения, — и протягивает мне руку: «Триста сорок восемь тысяч сто девяносто три фунта будут завтра переведены на ваш счет. А вторые триста сорок восемь тысяч сто девяносто три фунта вы получите через полгода. Если всё будет в порядке, разумеется».

Вот ведь зараза — не стал возиться с калькулятором, выкрутился. Я чуть было не забываюсь, но в последний момент ослабляю пожатие до незаметного.

...Я тебя очень прошу, не говори мне про любовь. Я слышать про твою любовь не могу. Пойми уже наконец, когда ты говоришь: «Я тебя люблю», так ты в эти слова один смысл вкладываешь, а я совсем другой смысл из них извлекаю. Как будто ты кладешь в шляпу апельсин, а я из нее достаю кролика. А ты меня потом спрашиваешь: ну как, вкусно? И я сразу в ужасе: мне что, его убить нужно? И съесть? А я его, наоборот, морковкой кормлю, и у него нос шевелится, и уши розовые просвечивают на солнце. А ты, ну так, между прочим, предлагаешь: давай я тебе его почищу. Я это себе представляю, и мне сразу дурно делается. Тошнит, голова кружится... Ну ладно, говорю, почисть. И ухожу из дома чтобы этого не видеть. Возвращаюсь через час, а ты сидишь в кресле, весь пол в апельсиновых шкурках, а кролика нет нигде. Ты мне вкладываешь в рот дольку апельсина, и меня немедленно рвёт от вкуса свежей крови.

Я думаю: убийца.

Ты думаешь: истеричка...

Я не ожидал, что Юлька решит уехать. Мне бы радоваться, как я замечательно всё рассчитал, да только отчего-то не радостно. Не пойму, в чем дело. Видеть мне ее сейчас совершенно не хочется. Потому что невозможно врать двадцать четыре часа в сутки, надо ведь когда-то и отдыхать. А мне вообще сложно ей врать. Хоть она и говорит непрерывно о том, как мы друг друга не понимаем, но вот лично у меня такое чувство, что только тогда не понимаем, когда есть для этого серьезная причина. А когда у моей любимой разыгрывается любопытство, так она почему-то сразу всё понимает.

А тут еще и Нель под боком. С дополнительной информацией. Они, конечно, будут переписываться, но Юлька сейчас обо мне разговаривать не хочет, а стоит им только остаться вдвоем, как они тут же превращаются в эпицентр всемирной деликатности. Даже завидно иногда бывает.

В общем, всё очень удачно складывается. Только вот тошно до невозможности.

К тому же, зная свою жену, мне просто представить страшно, что ждет славный город Марсель.

Я предложил ей встретиться через полгода на карнавале в Венеции.

«Конечно, — сказала Юля, — ты меня легко узнаешь. Я буду в черном плаще и черной полумаске».

...Дорогой друг!

Это письмо — вынужденная мера, ибо только