Избранное. Том первый - Зот Корнилович Тоболкин Страница 52

Покормлю, – хлопнул его по спине Ямгир. – И жену дам. Жениться хочешь?

- Жениться?! Что ты! Мне мамка таку взбучку даст... – начал было Васька, смутился до красноты. Потом рассудил: «А как она сюда доберётся? Да и не мал я. Давно уж вызрел...».

– Ты разве не мужчина? – усмехнулся Ямгир, тем самым устранив все Васькины сомнения.

– Я-то? А ну давай поборемся!

И старший годами, уже поднаторевший в боях и на охоте Ямгир далеко не сразу одолел Ваську. Одолел хитростью: упав на спину, перебросил его через себя.

– Эдак нечестно, – проворчал Васька. – У нас на поясах борются.

Странно, в этом незнакомом лесу, среди незнакомого и не слишком приветливого народа он не ощущал себя пленником. «Ямгирко хитрый... обманом поборол. Да и я научусь его хитростям!» – без всякой обиды думал Васька. А ещё думал о предстоящей женитьбе и всё прикидывал: «Поди, свадьбу закатят. Ух, здорово! – И вдруг внутри всё похолодело: – А вдруг уродину какую подсунут?»..

Ямгир вывел из своего чума миловидную девчушку лет пятнадцати-шестнадцати, указал на соседний чум:

– Вот жилище твоё. Вот жена. Ступайте... живите.

Отпахнув полог, жестом пригласил внутрь. В чуме было темно, стыло. Нюкжа отыскала на ощупь заготовленную бересту, разожгла очаг. Васька пень пнём стоял подле, не зная, что предпринять, крыл себя самыми бранными словами, которым выучился у Федота Пешни. Налив воды в котёл, Нюкжа подбросила сушняку, отворила закрытый шкурою дымоход. Вскоре в чуме сделалось тепло. Отблески огня падали на смуглое, блестевшее росинками пота лицо тунгуски. Оно было маленьким и нежным. Чёрные, заплетённые во множество косичек волосы отливали тёмною позолотой. Розовело крепкое, хорошей формы ушко. Девчонка была быстра, вертуча и в пушистых мехах своих напоминала белку.

«Повезло! – откровенно разглядывая её, посмеивался довольно Васька. – Девка-то хороша оказалась!»

Подбежав к ней, грубо облапил. Нюкжа, пискнув, покорно сникла. Только на скуластую детскую щеку выкатилась слезинка. Васька застыдился своей грубости:

– Не бойся. Скажи, как звать тебя?

– Нюкжа, – прошелестела девчонка.

– Вот видишь, – теперь уже по-русски молвил Васька, – сперва женился, потом имя спрашиваю. Кто так делает?

Вслушиваясь в ласковый, непонятный голос, Нюкжа осмелела, смахнула слезу и звонко рассмеялась. Из котла, в котором кипело варево, выплеснулась вода. Паром пахнуло ей в лицо. Она прикрылась маленькой ладошкой, отпрянула.

– Не обожгись! Всё лицо испортишь! – предупредил Васька и сам принялся отчерпывать пузырящуюся воду.

– Ой! Мужчина не должен варить! – вскрикнула Нюкжа испуганно, вновь кинулась к очагу.

– Пошто? Я варил в зимовье и похлёбку, и кашу. Хошь, тебя научу варить по-нашему? Тьфу, пим! Забыл, что ты по-русски не знаешь. Ну-ко, скажи: ка-ша!

– Ка-ча, – смешно повторила Нюкжа.

– Чудная! – расхохотался Васька и обнял её за узкие остренькие плечи. – Целоваться-то хоть умеешь?

– Че-ло-ва-ча... – старательно и с натугой воспроизвела Нюкжа и, довольная, что осилила это слово, рассмеялась.

Он, и сам не шибко опытный, впился губами в её губы, задохнулся. Оторвавшись, удивился:

– Я эть тоже ране не целовался. Ишо, а?

– Ишо...

– Ага, поняла! – нацеловывая её, ликовал Васька. – Сладко небось!

– Шыла-адко...

...В котле клокотало варево. Догорали дрова. Мягкое, слабенькое, уходило через дымовое отверстие сизое облачко. У костра на улице резвились с ручными оленятами чумазые ребятишки. Старый олень точил о тоненькую осинку жёлтые зубы. Затаённо улыбался Ямгир, переглядываясь с шаманом, перебиравшим немощными пальцами певучую кожу бубна.

Ужасающую бедность нашёл в своём доме Володей. Во время пожара сгорело заготовленное на зиму сено. Сгорел хлебный амбар, в котором на матицах висели сохачьи окорока, медвежатина, вяленая рыба, дичь, стояли бочки с пивом и солониной. Семью по всем расчётам ожидала сытная, без забот о хлебе насущном зима. Оказалось наоборот.

Одно радовало: Иванко, сын! Да радостью голод не утолишь. И поутру, узнав все новости, Володей отправился с поклоном к друзьям. Потап без лишних слов наклал огромный воз сена, завёл друга поесть. Тут уже суетилась весёлая Нэна. На неумелую дикарку глухо ворчала свекровь, гревшая кости на верхнем голбце.

– Ничо, мать, ничо! Обыкнет, – защищал жену Потап. – У их там другие обычаи. Сырое мясо едят без соли...

– Нашёл себе чуду-юду... В шкурах вся. Слова от её не добьёшься, – нудила старуха, перебирая горошины лестовки.

– Тебе же, тётка Аксинья, лучше, – похохатывал Володей. - Хоть не огрызается.

– Окаянные вы! Нехристей в дома свои вводите. Православных мало, что ль?

– А верно, Потапко, – опять вставил Володей. – Вчера вон сколь крещённых привезли... Правда, все гулящие. Выбери сноху тётке Аксинье по нраву, – лукаво посоветовал он другу.

– Подь ты к лешему! Мне на понюх не надо тех. – Несмотря на недомогание, старуха бойко спрыгнула с голбца. – Вон Дежниха сказывала: казаки такое