Избранное. Том первый - Зот Корнилович Тоболкин Страница 51

– Обратно муки, зерна везите. Пищалей, пороху сколь можно, – провожая братьев в путь, наказывал он.

Братья запрягли лошадей и, взяв с собою пяток помощников, лишь им известной дорогой утянулись через болотину.

– И мы, детушки, благословясь, начнём. – Поплевав на руки, Иона сбросил мешавшие ему вериги, и звонкие удары топоров разбудили дремавшего в ближней берлоге медведя.

Григорий Отлас зябко повёл плечами, взял топорик полегче и тоже выбрал себе сосну. С вершинки с глухим стоном, словно душа, сломавшая крылья, рухнула вниз синяя шапка снега.

Зачинался скит, в котором собрались кучно непокорные русские люди – во имя веры, во имя воли.

Испуганно метнулась в сугроб куница и замела хвостом след. Звонко смеялись, стаскивая в кучу обрубленные сучья, ребятишки, видя белку, перелетевшую с дерева на дерево. Сквозь чащу просвечивала свинцовая плешь большого озера. Там, лихо ухая, долбили прорубь рыбаки. Из-под пешни со звоном влетали искристые льдинки.

Вот так обживался скит. Вся Сибирь обживалась работящими строптивыми людьми. Потом их с гордостью назовут сибиряками. Тут кровь самовольных, безудержно отчаянных и дерзких россиян смешалась с кровью иных народов. И ласкою, и мечом приучали русские к себе инородцев, вводили в дома свои скуластых, с раскосыми глазами дикарок. Воинственные князьки и тойоны то и дело пускали стрелы в пришельцев. Но чаще мирились, уступая безудержной славянской удали, добродушной и лукавой обходительности.

Ямгир радовался, что ушёл из плена, уведя с собой сына самого Ивана Долгого. Был он молод и предприимчив, но племя невелико. Потому взяли аманатом его, князя. Теперь аманат – Васька. И русские не посмеют напасть. А если посмеют, убьёт пленника. Жаль такого весёлого доброго парня, но если вынудят, что ж... Оленя ведь тоже зря не режут: человек должен есть-пить.

Низко над тайгою бредут облака, цепляясь за вершинки лиственниц на сопках. Бредут смутные, таинственные и что-то сулят: доброе или недоброе? Погадать бы, да шаман стар. Ему давно пора к предкам... Ямгир и сам умеет шаманить, но только нынче он собирается пировать. Пусть, радуясь его возвращению, пирует всё племя. Сво-бо-оо-дааа!

Выбрав место для стойбища, он стал на лыжи и отбежал с полверсты. Повесив божка на дерево раза два-три ударил его палкой, потом смазал ему губы медвежьим салом, словно предлагал поразмыслить: что лучше – добро иль зло?

«Вот за этим перелеском мои люди, жёны. Охраняй их! Мне не нужен никто. Никого не трону. Пускай и меня никто не трогает. Есть много других племён, злых и драчливых. Я не хочу воевать. Хочу рыбачить, охотиться, плодить детей...» – убеждал идола Ямгир, совал в его страшный чёрный рот волокнистое мясо.

«Ешь, ешь! Да хорошенько служи людям!»

Уже текли в небо извилистые ручейки костровых дымов. Выла потерявшая щенят сука. «Убить её... худая примета!» – Ямгир погладил божка, вслушался. Вой собаки мешал. И кто-то мудрый, наверно, шаман, оборвал её вой. «Стрелу пустили...» – усмехнулся Ямгир, довольный тем, что плохую примету устранили. Теперь можно выйти на лыжню, осторожно пройтись и подумать. Он любил думать наедине. Любил лес, оленей. Доверчивые, добрые существа с огромными глазам. А как бегают они, как играют, когда малы! О, олень – друг, который никогда не предаст. И кормит олень, и возит, и спасает в тайге от одиночества. Хотя, признаться, за все прожитые годы Ямгир лишь однажды чувствовал себя одиноким, когда умирала его мать. Отца ранили в одной из стычек. Он вскоре умер. Остались мать, Ямгир да сестрёнка Нюкжа, крохотная и улыбчивая. Она спала, когда мать ушла к верхним людям. Ямгиру хотелось плакать, но он уже стал князем. Он стал мужчиной. И всё же рот его дёргался и в горле клокотал такой же, как у этой осиротевшей суки, крик. Он не вырвался из горла. Но в этот день Ямгир пробежал на лыжах, наверно, больше любого самого выносливого охотника.

И вот теперь он взрослый и племя ослабело: во время чёрной болезни вымерли люди, погибли олени. И долго-долго маленький народец менял места своих кочёвок. Подрастали молодые охотники, набирался сил и мудрости сам Ямгир. Его многому научил шаман. Учил и жестокости. И однажды, победив соседнее племя, врасплох напавшее на племя Ямгира, шаман велел принести в жертву двух молоденьких девушек, почти ровесниц Нюкжи.

– Оставь их, – увидав испуганные лица, молчаливую мольбу о пощаде в детских, ещё мало что понимающих глазах, попросил Ямгир. – Богам нужны те, кто творил зло на земле. Выбери мужчин или старых женщин, – добавил он, отвернувшись. Потом вспомнил свою мать, так часто гревшую его своим телом, и остановил воинов, кинувшихся на двух старух: – Нет, только мужчин.

Шаман и воины удивлённо переглянулись. Князь непостоянен. Это позор для мужчины. Его слово должно быть твёрдым.

- Только мужчин, – властно повторил Ямгир и удалился в свой чум.

А те две девочки стали его жёнами. Теперь они женщины и родили сыновей. Сыновья вырастут. И когда Ямгир уйдёт к верхним людям, один будет князем, другой – шаманом. А Нюкжу, сестрёнку свою, Ямгир отдаст Ваське. Это хорошо! Это он удачно придумал! Наверно, подсказал лес... Лес всегда подсказывает умные мысли. Русские, породнившись с Ямгиром, больше не станут его преследовать.

Ямгир стремительно побежал к стойбищу, где томился, не зная, чем себя занять, Васька.

– Эй ты! Где шляешься? – спросил он непочтительно. – Хоть бы покормили меня, что ли.