Раиса Орлова - Мы жили в Москве Страница 58

В 1979 году он получил разрешение выехать за границу. В Москве ему кто-то из отказников устраивал проводы.

Тогда мы уже не получали из-за границы никаких писем. Но от него из Вены пришло письмо, что он "вынужден стать антисемитом". Окончательно убедился, что "это все-таки очень вредная нация... Они в свой Израиль не едут, потому что там стреляют. Они все делают гешефты в Вене и норовят в Америку".

* * *

В 1976 году в нашей квартире на первом этаже дважды разбили окна. В первый раз это произошло через несколько дней после того, как в соседнем доме "неизвестные" проломили голову Константину Богатыреву.

Осенью 1976 года нам звонили, судя по голосам, молодые парни и не слишком образованные, судя по лексике и стилистике. Матерились, удивлялись, что я еще "не подох"...

В январе 1977 г. нам отключили телефон, в марте 77-го года меня исключили из Союза писателей.

Мой старый друг Леонид Ефимович Пинский, философ, литературовед, бескорыстный покровитель молодых поэтов и художников, самозабвенный собиратель, изготовитель и распространитель всяческого самиздата, был огорчен и даже рассержен, когда я отказался стать членом "Комитета по защите свободного искусства".

Многие знакомые не могли понять, почему я упорно отказываюсь от почетного звания диссидента и отклоняю все приглашения участвовать в Комитетах, Инициативных группах и др. Это приходилось объяснять.

Дочери Майе и зятю Павлу Литвинову я писал в 1977 году (они уже были в США):

"...Упрямо индивидуалистическое отношение к общественной деятельности я отнюдь не считаю единственно правильным и не хочу никому служить "ни примером, ни укором" (Сергей Ковалев). Многие из тех, кто придерживается иных взглядов, кто становится приверженцем какой-либо религии, идеологии, участвует в комитетах, редколлегиях, группах и др., внушают мне глубокое уважение, симпатию, некоторые вызывают восхищение... Но я хочу жить по-своему и могу состоять лишь в таких организациях, которые, подобно ПЕН-клубу, предполагают неограниченную индивидуальную свободу, разномыслие, исходя из того, что все независимые друг от друга участники согласны между собой в самых общих принципах и никто никому не начальник...

У нас понятие "диссидент" приобрело почти партийную определенность. Таковы уж, видно, традиции...

Универсальность этого понятия, как его толкуют многие инкоры и, конечно же, власти, по-моему, ложна... Недавно я выбросил в мусорную корзину послание некой группы "бывших политзаключенных", которые злобно поносят "либеральную интеллигентщину-образованщину", призывают к борьбе против "сахаровщины".

Сегодня я убежден, что в России, подчеркиваю, именно в России, так как не решаюсь судить о других частях нашей империи, любой нелегальной, подпольной или даже полулегальной оппозиционной группе почти неизбежно угрожает заражение БЕСОВЩИНОЙ и вульгарнейшим провокаторством. Иногда я слышу возражения, что все же польза от оппозиционной деятельности перевешивает вред, причиняемый такими попутными явлениями. Ссылаются на пример большевиков, которые победили, несмотря на бесовский фанатизм Ленина и на всех провокаторов. Но я думаю, что побеждали они не столько вопреки, сколько благодаря своей бесовской природе. И "спасибо за такую победу!"

Другие возражающие полагают, что сила добра, заключенного в нашем диссидентстве, преодолеет в конечном счете бесовщину и мрак будет оттеснен светом. Готов согласиться с этим...

Но главное для меня все же в том, что не только злые бесы, но и самые добрые, самые благородные деятели, претендующие на то, что именно они "знают, как надо", убежденные в своем праве руководить, предписывать, настойчиво советовать, указывать, призывать под знамена, мне совершенно противопоказаны.

Как правило, подписываю только такие коллективные письма, которые защищают конкретных людей или содержат конкретные предложения (например, политическая амнистия, отмена смертной казни, возвращение крымских татар на родину и др.).

...И если окажусь за рубежом... то надеюсь жить и поступать именно так, как живу и поступаю здесь, оставаясь предельно свободным и неподвластным никому, кроме своей совести..."

* * *

Бойкая дама, "приятная во всех отношениях" и уже прославленная в нескольких иностранных газетах, пришла по поручению группы "свободных избирателей" сообщить, что они выдвигают мою кандидатуру на выборах в Верховный Совет. Она уговаривала Раю:

- На прошлых выборах мы выдвигали Роя Медведева, он согласился, но тогда в Центральной избирательной комиссии придрались, что мы не соблюли какие-то формальности. А теперь мы все заблаговременно подготовили как надо. Мы все так уважаем вашего мужа, его книги так читаются, я лично так люблю его этого солдата Чонкина, весь день хохотала... Ах, это не он? Простите, девичья память, все напутала. Конечно, он же написал этот прекрасный роман про собаку, про Руслана. Весь мир знает... Опять ошиблась! Ну, значит, ранний склероз...

Эта неуемная дама ходила с тем же предложением к Андрею Дмитриевичу. Он ответил:

- Мы живем в трагическое время, и в фарсах я не участвую.

В 1977 году возник самиздатский журнал "Поиски". Нам были близки и общее его направление, и многие статьи. Мы знали некоторых участников и глубоко уважали Раису Борисовну Лерт.

Но когда один член редколлегии настойчиво предлагал мне войти в содружество, я ответил подробным письмом:

"Теперь я уже явственно сознаю, что не успею написать и десятой доли того, что давно задумано, что составляет для меня смысл и цель жизни. Не успею, потому что убывают и память и работоспособность. В этом, пожалуй, первая причина того, что я не хочу и не буду участвовать ни в каких движениях, комитетах, редколлегиях, группах, совещаниях и т. п. и т. д. Вторая причина: я стал на старости наконец понимать, что наделен такими существенными недостатками, как абсолютное преобладание эмоционального восприятия над разумным, рассудочным, неумение совладать с чисто субъективными пристрастиями, вкусами, привычками, и все эти свойства делают меня совершенно непригодным для любой серьезной коллективной деятельности. Древняя максима - "в спорах рождается истина" - для меня уже недействительна, я убежден, что в спорах только портятся отношения. А споры на социально-политические темы рождают, как правило, злую вражду. За последнее время я установил для себя известную степень свободы. В тех случаях, когда чья-то судьба или какое-либо событие побуждают высказаться публично или подписать коллективный документ, который мне представляется необходимым, так и поступаю, но не связываю себя никакими обязательствами участвовать в пресс-конференциях, подписывать все заявления, декларации и т. п., которые составляются даже самыми близкими мне людьми..."

* * *

В детстве и в юности я свято верил в превосходство коллектива над личностью. Но снова и снова я убеждался, - еще до войны и во время войны, и в тюрьме, и на воле, - что коллективы, объединяемые даже самыми благими намерениями (целями, программами), подавляют личность, становятся либо послушными, дисциплинированными "отрядами", которыми управляют вожди, и тогда все определяется достоинствами или недостатками командиров и их ближайших помощников, либо превращаются в толпы, реже доброжелательные, чаще - злобные, либо оказываются клубками враждующих, склочничающих фракций и в лучшем случае просто распадаются.

Нет, я не хотел и не мог уже участвовать ни в каком коллективе, не хотел и не мог уже быть ни ведущим, ни ведомым.

Р. Сентябрь 1979 года. Международная книжная ярмарка в Сокольниках. Американские издатели хотят устроить прием в честь своих советских авторов. Такой прием они устраивали и в 1977 году. Тогда он и прошел как-то незаметно в череде больших и малых коктейлей, обедов, конференций.

Председатель Ассоциации издателей, его сотрудники приходят к нам домой, только и разговору, что о предстоящем приеме, надо составлять списки приглашенных. Мы несколько раздражены, нам кажется, что надо заниматься совсем другим - рукописями, обсуждать возможности, очередность, рассказывать им хоть кратко о тех писателях, кого мы считаем особенно интересными, говорить об авторских правах, о переводах... А они, не обращая на это внимания, ладят свое: надо устроить большой прием, собрать всех вместе - и "разрешенных" и "запрещенных" писателей. Мы отступаем под их натиском.

Самый большой зал "Арагви". Л. пришлось стоять у дверей, рядом со швейцаром, вылавливая своих; большинство вовсе непривычно к приемам. А в холле ресторана расхаживают гебешники, почти не маскируясь.

Собралось около 60 человек: Андрей Сахаров с Еленой Боннер, Лариса Богораз с Анатолием Марченко, Зоя Крахмальникова и Феликс Светов, Рой Медведев, Владимир Войнович, Владимир Корнилов, Георгий Владимов с женой, почти вся группа "Метрополь": В. Аксенов, Ф. Искандер, С. Липкин, И. Лиснянская, Евг. Попов, Викт. Ерофеев, Андрей Битов, Л. Баткин, член редколлегии журнала "Поиски" П. Егидес...