Раиса Орлова - Мы жили в Москве Страница 59

Было несколько литераторов, никак не причастных к оппозиционной деятельности.

Были также дипломаты и много иностранных корреспондентов. В первый и в последний раз в истории правозащитного движения под одной крышей собрались представители разных группировок. Многие видели друг друга впервые.

Вначале было несколько коротких речей: председатель Ассоциации Хьюз, Сахаров, Медведев, Копелев. А потом разбрелись небольшими группками, неловкость первых минут исчезла, гости знакомились между собой, спрашивали, отвечали, давали интервью. Анатолий Марченко угрюмо твердил: "Никому из вас вообще не надо было сюда ездить. Вы тем самым только поддерживаете наших злейших врагов". Это утверждение многие оспаривали, мы - я переводила Марченко, - в том числе. "Нет, не надо бойкота, и потому, что стоит длинная очередь, чтобы просмотреть книги, сделать выписки, а для самых предприимчивых - и в карман положить... Это все - прорывы железного занавеса, не надо нам его строить с другой стороны. Но и для тех, кто здесь собрался, тоже бойкот только вреден..." * Спорили, но мирно.

* В 1981 году в Нью-Йорке была организована "контрвыставка"; американцы призвали другие издательства бойкотировать советскую книжную ярмарку. Хотели продолжить бойкот и в 83-м году. А в 85-м году те же организаторы приема в "Арагви" снова были в Москве. Мы оба все время были противниками бойкота.

Многие деловито обсуждали конкретные издательские вопросы: когда какая книга выйдет, переводы и др.

Сегодня вспоминать об этом дне, перебирать его участников печально: всех разбросало, все разбрелись, кто погиб, кто в тюрьмах и ссылках, кто в эмиграции.

Возникшее тогда на несколько часов ощущение если не единства, то все же близости, связанности всё таяло и таяло.

От самых разных людей мы слышали:

- Эти сытые западные либералы ничего про нас не знают и еще меньше понимают. Левые на Западе - это агенты КГБ или невежественные болваны. Им, видите ли, необходимо спасать вьетнамцев, чилийцев, разных африканцев... А сумасшедших студентов-хулиганов просто пороть надо... Их, видите ли, угнетают, им ихней свободы мало... Когда наши танки давили "Пражскую весну", они в Западном Берлине со своими профессорами воевали... Вот когда дойдут наши танки до Парижа, до Лондона, когда погонят их этапами на Колыму, на Воркуту, тогда опомнятся, да поздно будет...

На одной из московских кухонь мы в который уж раз опять говорили о Чехословакии, о том, где, когда, кто ошибался, можно ли было предотвратить вторжение. О многом спорили, но, кажется, в одном все соглашались: шестьдесят восьмой год был решающим в нашей истории и в жизни каждого из нас.

Среди гостей был молодой мексиканский художник К., недавно приехавший в Москву. Он с трудом, но понимал русский.

- Вы все время говорите "шестьдесят восьмой год". А что, собственно, у вас произошло в том году?

Ему стали наперебой рассказывать, удивлялись, неужели он ничего не знает о советском вторжении в Прагу. Говорили кто сердито, кто презрительно, кто раздраженно. "- А я не мог тогда знать, я тогда сидел в тюрьме. В мае тысяча девятьсот шестьдесят восьмого года была большая демонстрация молодежи в городе Мехико, войска и полиция стреляли, больше пятисот человек было убито, среди убитых были мои друзья. Тысячи раненых, тысячи арестованных. Меня год держали без суда, потом отпустили - у отца были связи. В тюрьме не было ни газет, ни радио, кормили впроголодь, часто били.

Нам в этот вечер стало стыдно. Мы об этих событиях ничего не знали.

И мы, хотя нам казалось, что мы вовсе не так, как многие вокруг нас, поглощены только своими - нашими - бедами, только нашими проблемами, и не считали, что весь мир должен думать только о нас, однако и мы не знали о пятистах юношах и девушках, убитых на улицах большого города.

Мексиканский поэт Октавио Пас, который в то время был послом в Париже, подал в отставку, потому что не желал представлять государство, которое убивает свою молодежь...

И об этом мы узнали много лет спустя.

* * *

Проблема диссидентства не ушла из жизни страны.

Не ушла и из нашей. Практически: как помочь тому, кого преследуют, что, с кем послать, кого попросить выступить в защиту, - не ушла и в размышлениях. Как и почему становятся диссидентами сегодня, вольными ли или невольными противниками державы, как ими не становятся или перестают быть, оставаясь честными тружениками русского просвещения, что за новые люди приходят сейчас... Об этом мы можем только гадать...

Здесь, в изгнании, мы получили письмо от девятнадцатилетней девушки. Она словно отозвалась на наши трудно формулируемые мысли и ощущения:

"...Очередное прощание. Не представляю, как может жить моя мама, когда у нее такая большая, такая хорошая часть друзей - там!!! ТАМ - не слово, а стена какая-то. И семьи часть - там же. За что, Господи, такие мучения?

...Почему так жестоко нужно расплачиваться? Счастье сказать правду, поступить не по лжи? Я много об этом думала. Ведь я жила всеми этими делами с 14 до 16 лет, да и сейчас все дела друзей, знакомых волнуют меня... Я проникла в суть, как мне казалось... Началось все с сексуальных моментов. Увлеклась Д. и таскалась за ним повсюду. Но духовно мир этих людей охватил меня со страшной силой. Я никогда не строила себе иллюзий... Ум у меня более чем скептический... поэтому не могу сказать, что я кого-нибудь боготворила, но любила и уважала - да!

Я столкнулась с абсолютной, очевидной бессмысленностью действий. Хотя в том, что эти действия нужны, я не сомневалась...

И тогда я пришла к выводу, что не могу иначе... Я не знаю, может быть, мной руководит юношеский максимализм, динамизм. Лучше, очевидно, естественнее пойти на площадь, чем сочинять бумажки. Но я вот думаю, что на площадь идти не нужно...

Мне понятнее и ближе, когда помогают семьям, посылают лекарства, вещи. Это очень нужная и реальная помощь.

Счастье сознавать, что твои друзья и родные - очень хорошие люди.

Так устроен мир, очевидно. Но и за это счастье тоже нужно платить..."

Мне близки ее слова. Я благодарна судьбе за то, что диссиденты были и есть, за то, что многих я узнала, что они сидели у нас на кухне, что я их слышала вблизи. Счастье знать хороших, благородных людей, омраченное страшными судьбами многих из них.

...Две фотографии. Юрий Орлов, организатор московской хельсинкской группы в 1976 году. Я его хорошо помню - буйная шевелюра, блестящие глаза, быстрая речь, нетерпение, энергия, активность - "надо что-то делать..."

И другое фото - семь лет спустя, семь лет лагеря строгого режима. Старый, сгорбленный годами, несчастьями, муками человек. Словно между снимками - больше тридцати лет. Плата за диссидентство. И он еще не расплатился, ведь ссылка продолжается. А что впереди?

...Такие, как он, немало повернули в тяжкой истории нашего общества.

Л. В пору оттепели и впрямь подтаял ледяной материк советского "морально-политического единства". От него оторвалось ледяное поле, на котором беспорядочно толпились люди, переходя с места на место, радостно взволнованные неожиданным потеплением. Но им - всем нам - казалось, что мы движемся вместе, сообща, в одном направлении.

А меж тем поле раскалывалось. Отдельные "льдины" разносило все дальше друг от друга. Иные прибивались снова к материку, примерзали, других уносило в чужие моря.

И вокруг нас все более четко, все более резко отделялись друг от друга группировки: демократическое движение, "истинно православные", сионисты, украинские, латышские, грузинские и другие национальные движения; между ними связей уже почти не было.

Поэтому многие отечественные и зарубежные наблюдатели утверждали, что с новым освободительным движением в России покончено, что остались только разбитые судьбы заключенных и сосланных.

Разумеется, КГБ удалось многое подавить. Обыски, аресты, тюрьмы, лагеря, психушки, ссылки - сотни людей были насильственно изолированы, и среди них Сахаров, Орлов, Марченко *.

Тысячи растерянных, разочарованных, отчаявшихся отказались от всякой общественной деятельности.

* Все это было написано летом 1985 года. За прошедшее время Анатолий Марченко умер (8 декабря 1986 года), Юрия Орлова выслали за границу в мае 86-го года, А. Сахаров с женой 23 декабря 1986 года вернулись в Москву. Освобождение политзаключенных - медленное, обставленное многими препятствиями, но все же освобождение - продолжается...

Тысячи хотели или вынуждены были эмигрировать.

Но тем не менее духовное сопротивление продолжалось и продолжается.

В 1969-1970 годах, когда за рубежом больше всего писали и говорили о советских диссидентах, существовало только одно самиздатское периодическое издание - "Хроника текущих событий" в Москве. А десять лет спустя, когда пессимистам казалось, что после арестов, ссылок, эмиграции не осталось ничего, кроме выжженной земли, самиздатские журналы и сборники уже появились не только в Москве и Ленинграде, но в Киеве, Таллинне, Риге, Вильнюсе, Тбилиси, Ереване и во многих других городах.