Право на одиночество. Часть 1 - Сергей Васильцев Страница 58

* И что?

* Да то, что людей нельзя свести к нескольким определениям.

*

Большинство… – Он слушал меня и все-таки не понимал. Да и как это сделать, если я и сам разобраться не смог. И никогда не смогу. Вот хреновина какая!

По комнате поплыло молчание, вызванное даже не моими словами, а скорее их тоном. Тем, что стояло «за…». Все должно иметь собственное выражение. И произношение. Иногда пауза заменяет вдохновенный монолог. Но это другая пауза.

Вот когда позавидуешь курильщикам! Можно долго искать в карманах пачку. Поковыряться, достать и медленно размять пальцами сигарету. Потом прикурить. Да еще не сразу. Но уверенно. И, наконец, сидеть и пускать дым с глубокомысленным видом в надежде, что в голове появится хоть одна мысль.

– Скажи мне, а ведь она успела на тот самолет? – Он понял все, что в человеческих силах! Я кивнул, чтобы не сказать большего. И он не стал не успокаивать, не соболезновать. Он был моим настоящим графом де Ла Фер.

– Серега, – продолжал Андрей после некоторой паузы, – а человек ведь всегда таков, каким сам себя судит… И не податься ли нам к девкам. А? – Переходик вышел что надо!

Я тоскливо подумал о Кате. Конечно, год – почти безразмерный срок. Но начинать с первого же дня! Оценив мое замешательство, Андрей согласился:

– Тогда в сауну, Все! Возражения не принимаются. Только раков купим. И пива. – Купили и пива, и раков.

– Знаешь что, дружище, – удовлетворился мой провожатый, – не стоит строить из себя страстотерпца. Не голубой крови мы, извини, и не в шелка пукаем, чтоб потом всякие кодексы чести себе пририсовывать. Но если тебе нравится – валяй. Поехали, однако. У меня в баньке в загашнике, если приспичит, и водочка есть. Знатная. «Три богатыря» новгородского разлива. Все члены ЦК КПСС ей только и пробавлялись. Знали толк, надо отдать должное.

– Слушай, Андрюха, – теперь уже я бестолково сменил тему, – вот ты такой умный, статный, преуспевающий. Почему один?

– Ты о женщинах? Вопрос вкуса. На мой взгляд, есть очень немного женщин, за которых стоит умереть, но гораздо меньше – с которыми можно жить.

– И где ты это вычитал?

– Личный опыт.

Мы поймали машину – Андрей никогда не водил сам из-за плохого зрения – и понеслись к окраине, петляя по израненному асфальту незнакомых мне проездов и проулков. Ехали молча.

Потом была баня. В лучшем виде. Парная, сауна, бассейн, веники, массаж, обслуга. Что еще надо? Мы натерлись медом с солью и смачно пропотели. Освежились и повторили. Теперь уже в парной. Смешали воду от веников с пивом, и от каменки поплыла смесь запахов свежего хлеба и осенней березовой рощи. Воздух тек внутрь, слегка обжигая ноздри. И вся кожа оттаивала от ядреного сухого пара. Дошло. Проняло. Сидели из последних сил и – в бассейн. Холодный до голубизны и иголок в кончиках пальцев. Немного пива в глотку, чтоб не превратиться в вяленое мясо, и можно начинать по новой. Теперь уже появился парильщик – виртуоз своего дела. Он то оглаживал вениками, то нагонял жар, то жесткими ударами загонял его внутрь. Делал все это без излишнего старания и поэтому хорошо. После процедуры мое тело отлепили от полатей и отправили в бассейн, и я лежал там, отмокая и блаженствуя. Млел, пока не замерз. Вылетел с визгом, и снова в сауну – отогреться. Ко мне опять присоединился Андрей. Мы попыхтели, покряхтели, поплавились, и он сдал меня массажистке, а сам с другой девочкой – совсем молоденькой и хрупкой – удалился в соседнее помещение.

Я лежал, слегка прикрытый простыней, и сильные уверенные руки профессионала разбирали меня на сегменты. Теперь мой организм больше походил на конструктор, из которого пытались сделать нечто, пригодное для применения.

С недавних пор боль прочно сжилась с моим телом. Ей, видимо, особенно приглянулось это место для обитания. Она не уходила никогда, лишь перемещалась от места к месту, как бы знакомясь со всем подопытным пространством. «Мороз-воевода дозором обходит владенья свои…» Я воспринимал ее как нечто неотъемлемое, как верную жену, от которой все равно никуда не денешься. Единственным средством ко спасению оказывалась тяжелая работа, до «не могу» и через «не могу», до животной усталости, до конца. И когда потом приходила приятная ломота в ноги и руки, у боли просто не оставалось сил еще для чего-нибудь другого. Был и еще один способ – взять и влюбиться.

* Что Вы думаете о любви? – спросил я у работающей меня женщины.

* Прямо сейчас? – прозвучал трудовой вопрос.

* Да нет, тяжеловато, нужно передохнуть, – засуетился клиент.

* Как знаешь, – прихлопнула она меня по заднице.

« И чего лезу ко всем со своими глупостями? Как маленький, право», – думал я, пока заканчивался сеанс. Так себе думал, чтобы сохранить внутри хоть тоненький стерженек, на который можно будет потом повесить другие мысли. Процедуры завершились.

*

Вот так-то, брат, – говорил погодя Андрей, завернутый в толстый, зеленый, махровый халат. – А ты – совесть, справедливость! Хренову тучу народу интересуют куда более прозаические вещи. Как бабу склеить и покруче ее трахнуть. Или наоборот. На худой конец – порнушку крутнуть или фуфырь. У кого что свербит… Или как деньжат на новую тачку раздобыть. Пожрать хорошо. Пивка дерябнуть. Под рыбку, разумеется. Футбольчик опять же посмотреть. И на кой им все твои Гималаи духа?

– Да я сам такой чаще всего! – перебил я. – Только если припрет.

* Врешь, однако. И не только, когда припрет. – Мы уже изрядно дали и поэтому могли плести и не такую ахинею.

* А что ты думаешь о бессмертии? – Мысли мои опять вошли в клинч.

* Это, смотря как, – граф де Ла Фер терпеливо словно прихоти беременной сносил мое занудство. – Если говорить о бессмертии в том же самом теле или той же жизни, это было бы ужасно. – «В той же самой жизни», – беззвучно повторил я за ним. – Люди превратились бы в чудовищных монстров. Особенно, если все выходило бы только для избранных. Но по-другому и не бывает. Именно поэтому мне и не нравится геронтология. Представляешь, бессмертный Сталин или Ким Ир Сен. А? Бессмертие души… А на каких условиях? Конечно, что будет там дальше. Но веру в бессмертие можно заменить обычной цепью всеобщих связей. Ты оставляешь след в памяти некоторого числа близких (и не очень) тебе людей. Они несут эти