Право на одиночество. Часть 1 - Сергей Васильцев Страница 59

* Согласен. – И мы снова закружили по городу, оказавшись в итоге в просторном спортивном зале, недалеко от Московских ворот. Все помещение заполнял собачий лай, рык, брех, гавканье и клацанье зубов. Бойцовые псы рвались из ошейников, а рядом разминали ноги ребята бандитского вида и роскошные женщины в золоте, бриллиантах и кашемировых пальто. Посередине оборудовали ринг и расставили скамейки для зрителей. Мы поместились чуть поодаль на балконе, чтобы была возможность обозреть весь зал, и зрелище драки не портило впечатления излишними подробностями.

Делались ставки. Готовились собаки. Судья и ветеринар уже заняли свои места. Я рассматривал сцену с захватывающим любопытством человека, впервые попавшего на подобное представление. Началось. Первыми на ринг для разогрева пустили крупного, коренастого, белого бультерьера с розовым носом и зубами, гребенкой торчащими из его горбоносой пасти. Следом –южнорусскую овчарку – матерого белого пса – больше противника раза в четыре.

– Ну, против лома нет приема, – с видом скучающего знатока протянул Андрей. И, действительно, все решилось в несколько секунд. Овчарка перехватила еще в полете мчащееся на нее в слюне и злобе белое существо поперек туловища и держала, сцепив челюсти, пока бессильно щелкающий зубами бультерьер не задохнулся до потери сознания. Собак расцепили. Выдернутый из пасти пес только подергивал лапами и хрипел. И мне стало жаль этого крысоподобного монстра. Врач поколдовал над ним и ушел. Минут тридцать пес лежал, выпучив глаза, привязанным в углу к стойке шведской стенки. И все-таки боец – это боец – сначала сел, загребая под себя лапами, потом встал, побухтел и даже начал подергивать привязь, кидаясь на проходивших мимо соперников.

Бои между тем продолжились. Пускали молодых. В основном стаффордов. Дрались бойко, норовя выпрыгнуть из собственной шкуры. Но уже минут через пять собаки начинали задыхаться, и дальше все превращалось в подобие плохой жевательной резины и вязло в зубах. Противники валились с ног, не зная, что делать среди этой орущей со всех сторон кодлы. Бой прекращали за явным преимуществом хозяев. И так повторялось несколько раз. Мне стало скучно. Почти так же как и моему другу. Наконец, появилась настоящая пара. Матерый стаффорд крысиного цвета и американец – белый пит-буль в черных и коричневых пятнах по всему телу. Оба пятилетки – поджарые, мускулистые, яростные.

– Главное теперь – терпеть, – скупо сказал Андрей. Так и случилось. Бой из бешенной свалки постепенно перешел в поединок воль и выносливости. Псы, вцепившись друг в друга, старались во что бы то ни стало додавить, дожать противника. Стаффорд весь бой был более агрессивным. Лез вперед, стараясь ухватить врага за самое уязвимое. Шкура бойцов заалела от крови. Красная слюна пузырилась из разинутых пастей, текла по вывалившимся языкам. Все оттенки драки в глазах начала заменять тупость усталости. И тут пит-буль вытерпел и дожал. И вывернувшийся из его клыков стаффорд сиганул наутек в ноги хозяев. Большего позора и выдумать невозможно. Схватка кончилась. У пит-буля хватило сил только, чтобы доковылять до хозяина. Но он уже никого не интересовал. Люди делили выигрыш. Проигравшие торопились исчезнуть с места событий. Собак распихали по авто. Скоро поле боя снова превратилось в спортивный зал N-ского питерского техникума. Ночной город проглотил его огни, превратив мелькающие за окном машины фасады домов в бесконечный поезд, катящий сквозь время.

«Главное – терпеть», – думал я по дороге домой.

*

Знаешь что, а ты попробуй написать. У тебя получится. Хоть для себя, – сказал Андрей на прощанье. – Только выложив все такими длинными загогулинами на белый свет белого листа можно действительно засветить пленку своих воспоминаний. Витиевато выложил, да? Но ведь и «рукописи не горят».

* Не горят. Их просто сдают в макулатуру.

«Писать – почему бы и нет?» – подумалось мне уже дома. У меня давно выработалось железное правило: «Хочешь излагать свои путаные мысли – лучше пиши». Слушать все равно никто не станет, А вот прочесть – авось и сподобится кто-нибудь – вместо снотворного на сон грядущий.

Я порылся в самом дальнем ящике письменного стола и извлек оттуда объемистую папку. «Високосный век», – гласила надпись на лицевой стороне. И автор просидел всю ночь, выбирая стоящее из груды бездарных потуг и литературного хлама. Сон так и не явился. Зато пришел рассвет. Исходная кипа бумаги сократилась до объема в пару десятков листков. «С этого и начнем», – пришла мысль, когда мой желудок принимал по утру ударную дозу кофеина, чтобы его хозяин смог продержаться в здравом уме и доброй памяти весь наступающий день. А вечером меня ожидала одна умудренная опытом дама.

Делая вид, что ничего не происходит, я долго стоял под душем, потом педантично вычистил зубы, тщательно выбрился, расчесался, подготовил к выходу единственный приличный костюм и вылил на себя чуть не весь флакон одеколона. Такое начало жаль было оставлять без продолжения. И я перемыл почти всю посуду, и даже добрался до кофеварки. Количества гущи, растекшейся по эмали раковины, хватило бы, чтобы угадать перипетии будущей жизни всей квартиры лет на сто вперед. «Почему бы и нет», – бодро констатировал распалившийся домработник и отбыл пылесосить свою берлогу. На этом стоило сделать паузу. Надо, однако, и на работе появиться. Там я чуть было не позабыл о намечавшейся вечеринке. Но не забыл вот. Не получилось.

К назначенному сроку я опоздал на полчаса. Специально. Но встретившая меня дама этого и не заметила.

– Входи, – просто сказала она и отступила в сторону. На ней был длинный, почти до пят, парчовый халат с китайским драконом на спине и тапочки к нему в тон. Волосы слегка растрепаны, как и положено в домашней обстановке, но все лицо тщательно и неброско подкрашено, так что кожа казалась почти свежей. Мне стало любопытно. И даже больше.

Дама достойно приняла букет, прихваченный мной от флориста, и бутыль шампанского. Пошла на кухню, подобрать вазу. У гостя выдалось время оглядеться по сторонам. Обстановка довольно обычная – зацепилась за начало восьмидесятых – но все тщательно и со вкусом подобрано друг к другу. Без излишеств. Единственным, что резко оцарапало взгляд, была неплохая копия Леонардо «Мадонна с младенцем». Она висела над диваном повернутой на бок так, что богородица оказывалась лежащей на спине. Младенец, оглядываясь на зрителя, вожделенно облизывал обнаженную сочную грудь, и впечатление неожиданно сползало в область эротики.

– Проходи, садись, – появилась хозяйка с букетом,