Михаил Ходаренок - Зенитные ракетные страсти Страница 6

"Вы безответственный офицер! - громовыми раскатами прозвучал откуда-то с небес голос начальника политотдела генерала Квасова. - Ему доверили! Родина и партия отправили его в полет! А он отличился - дерьма с собой всякого набрал столько, что четыре могучих советских двигателя его хлам поднять не смогли!!!"

- Скорость двести десять! - продолжал считать штурман, и в этот момент Волков почувствовал, как нос самолета приподнимается.

- Скорость двести сорок...

И многотонная машина наконец-то оторвалась от земли почти в самом конце полосы.

- Самолет в воздухе! - объявил штурман.

Аппарат "тяжелее воздуха", изготовленный из стали, дюралюминия, резины и стекла, в сотню с лишним тонн взлетного веса, заполненный по пробки авиационным керосином, загруженный дровами, консервами, металлическими печками, палатками, досками и многим другим имуществом, несколькими десятками людей разного возраста, характера и настроения, в полном соответствии с законами физики (хотя иногда кажется, что вопреки им) взвился в воздух и направился навстречу неизбежной для всех судьбе.

- Шасси убрать! - скомандовал командир.

- Шасси убрано, створки закрыты, кран нейтрально, законтрен! - не заставил себя ждать доклад.

"Летим, бляха-муха!"

- В грузовом отсеке все нормально, груз в норме! - доложил борттехник.

"Груз - это я со своим дивизионом и всеми шмотками", - подумал Волков.

- Семьдесят седьмой, - донесся голос диспетчера, оставшегося уже далеко позади, - вам эшелон полторы тысячи, отворот вправо девяносто!

Внизу, прикрываясь мелкими облаками, удивительно напоминавшими выпущенный из подушки пух, а также дымкой и небольшим туманом, осталась земля. Смотреть было больше не на что. Самолет, натруженно гудя, круто лез в облака. Летчики, переговариваясь между собой и с землей, напряженно вглядывались в показания приборов.

"Вот это настоящая мужская работа!" - с уважением подумал про экипаж Волков. Возвратив наушники, он вернулся в грузовой отсек. Половина бойцов уже спала. В "уазике", закрепленном цепями, на заднем сиденье расположились Черепанов, Чернов и Витченко. Их, видимо, забавляло обстоятельство - лететь на самолете и одновременно находиться в обычном армейском "уазике". Витченко, размахивая руками, что-то азартно доказывал, Черепанов с интересом слушал, а Чернов, как обычно, сидел с безразличным ко всему лицом.

Волков, приоткрыв дверь, протиснулся на переднее сиденье.

- ...а что такое Бородинское сражение у Льва Толстого? - продолжал Витченко. - Это описание боя глазами командира взвода, не более. Это заметно по его непониманию функций штаба. О штабе и штабных операторах он вообще пишет только отрицательно, у него в романе слово "штабной" в качестве ругательства. Да и роль командующих противоборствующих сторон нарисована настолько схематично, что сразу видно - вранье, все не так, личная точка зрения товарища Льва Толстого. Один, видишь ли, только и делал, что мешал своим войскам воевать. Другой - то курицу жрал, то храпел, а дело якобы шло своим чередом, что тоже сомнительно. Толстой в своей военной карьере дальше взвода, скажем так, не продвинулся. А если бы продвинулся, то, наверное, ничего бы и не написал - просто не было бы времени, - все бы ушло в службу. И вообще, многие писатели века прошлого, да и нынешнего, были офицерами, но занимали в основном первичные должности, поэтому описания боев и сражений, которые они после себя оставили, - это взгляд из окопа и не более того.

- Во дает, на графа Толстого замахнулся! - хмыкнул Черепанов.

- Я не на графа лично, бог с ним, с графом. Я пытаюсь разобраться!

- Ну, Толстой все-таки...

- Ну и что? Народ им прямо в электричках зачитывается до обалдения? У каждого - в качестве настольной книги? А потом, я же не лезу в его описания любовных сцен и философские размышления - в этом я не силен. Я критикую его в рамках занимаемой должности - как военный военного. Многие наши беды произрастают именно из его оценки Бородинского сражения. Ведь что на самом деле было - русская армия понесла в два раза большие потери, в основном из-за негодного оперативного построения, оставила занимаемые позиции и отошла к Можайску. Ну, скажи, пожалуйста, как это называется - позиции не удержали, народ положили, ни одной задачи не решили - и победа? Надо определенное бесстыдство иметь, чтобы выдавать это за победу. Но до сих пор успешно выдают. И вот в чем опасность такой точки зрения: плевать, что половину армии положили, Москву сдали, а вот, видите ли, руку более сильных духом наложили на противника. А нельзя ли было эту же самую руку наложить с меньшими потерями? Мне кажется, именно с этого времени в нашей армии и перестали с потерями считаться. Зато - более сильные духом! И вообще, Бородинское сражение не является чем-то выдающимся с точки зрения оперативного искусства. Так, заурядный обмен кровопролитными фронтальными ударами, причем нападающая сторона, заметьте, понесла меньшие потери. Вот умиляются Багратионом, храбрец... Храбрец, не спорю, но, к сожалению, не более того. Для генерала это мало. Генералу башка нужна больше других предметов, а не только шашкой махать. Ну, что ты, Гриня, обо всем этом думаешь?

- Пожалуй, я соглашусь с тобой, а то все равно не отстанешь, - зевнул Чернов.

- Нет, ты скажи, прав я или не прав.

- Не знаю.

- Как же ты не знаешь? В одних академиях учились, одни и те же книги читали!

- Читать-то читали. Только я их читал... не очень внимательно. Мое дело мультивибраторы, триггеры... Остального не желаю знать. Я инженер по радиотехнике и должен этим заниматься, а не забивать ячейки памяти в голове разной хреновиной и не рассуждать о каких-то вишневых садах, понял? Давай, лучше поедим сальца...

- Чурбан ты, Гриня, вот что я тебе скажу.

- Согласен. Режь сало.

В тишине (если не считать мерного гудения четырех турбовинтовых двигателей) все всласть пожевали сала с черным хлебом.

- Есть надо много, но часто, - глубокомысленно заметил Чернов.

- Наша трапеза напоминает мне картинку-загадку - что забыл нарисовать художник? - со значением взглянул на всех Витченко. Чернов и Черепанов вопросительно уставились на Волкова.

- Но-но! Ни в коем случае! - сказал Волков. - И не думайте об этом. Будет лучше и легче. Вы лучше поспите.

Капитаны и в самом деле вскоре задремали. Расстелив матрас возле машины, прилег и Волков.

От многочасового рокота двигателей, вибрации и разреженного воздуха все порядком одурели. Что только не делали, чтобы скоротать время, - спали, несколько раз ели, расписывали "пульку", рассказали, наверное, все занимательные истории из жизни, а конца полету все не было видно.

- Теперь на собственной заднице чувствуешь, что такое один боевой вылет дальнего стратегического бомбардировщика: много часов скуки и две минуты ужаса в районе цели, - заметил, зевая, Волков.

- Ничего, - успокоил его Чернов, сейчас сядем, так закрутит, что потом не раз и не два будешь вспоминать - чего это мне не летелось, чего не лежалось? Не в гости на блины едем, а пахать. Еще неизвестно, чем все кончится...

- Типун тебе на язык, - возмутился Витченко, - нормально все будет, не каркай.

В это время летчики сбросили газ и резко пошли на снижение. Как старшему на борту, Волкову дали картонку, где было указано расчетное время посадки и температура воздуха на аэродроме Камбала.

- Тепло! - объявил Волков. - Всего-то тридцать восемь градусов.

Между тем самолет не столько снижался, сколько стремительно, камнем, падал вниз.

- Ну что это такое, - делая частые глотательные движения, проговорил побледневший Витченко, - дрова, что ли, везут? Каких-никаких, а все же людей... Мы ж не космонавты!

- Это у нашего командира после Афганистана, - пояснил находящийся рядом борттехник по авиационно-десантному оборудованию, - то камнем снижается, то на посадку чуть ли не поперек полосы заходит. Его товарища в Кабуле сожгли садился точно по правилам, по науке.

- Здесь-то никто не стреляет!

- Ничего, - спокойно сказал техник - целее будем.

Волков прильнул к иллюминатору. Под крыльями самолета стелилась казахская степь, освещенная косыми лучами уже заходящего солнца. Преобладающие цвета летом в Бетпак-Дале - желтый и коричневый, а также самые их разнообразные сочетания и оттенки. Зимой в этих краях царство только двух цветов - черного и белого. Для зимнего времени обычны сорок градусов мороза, злой пронизывающий ветер, бураны. А летом удушливая, сводящая с ума жара, когда можно получить ожог средней тяжести, неосторожно прикоснувшись к автомобильной дверце. Температура воздуха что зимой, что летом - в среднем сорок градусов. Меняется только знак. Летом - пыль. Марево. Тишина. Безлюдье. Полное отсутствие воды, дорог и населенных пунктов. Огромная луна, все заливающая призрачным светом, и прохлада ночью. Беспощадное солнце днем.

Время в полупустыне Бетпак-Дала остановлено. За последние пять тысяч лет тут ничего не произошло и не изменилось. О цивилизации говорит только раскинувшаяся на многие тысячи гектаров страна Полигония, она же официально именуемая Государственным научно-исследовательским полигоном. Здесь же разместился и учебный центр боевого применения зенитных ракетных войск, куда держал путь Волков со товарищи.