Михаил Ходаренок - Зенитные ракетные страсти Страница 7

Время в полупустыне Бетпак-Дала остановлено. За последние пять тысяч лет тут ничего не произошло и не изменилось. О цивилизации говорит только раскинувшаяся на многие тысячи гектаров страна Полигония, она же официально именуемая Государственным научно-исследовательским полигоном. Здесь же разместился и учебный центр боевого применения зенитных ракетных войск, куда держал путь Волков со товарищи.

Самое ходовое слово в этих краях - "площадка". Площадки нумеруются или же им присваиваются условные наименования - "Ландыш-3", "Тюльпан-2". Самый распространенный и многочисленный тип названий - "балхаши". На площадках, как правило, прямо на грунте, без всякого инженерного оборудования размещены радиолокационные комплексы, системы автоматизированного управления или зенитные ракетные комплексы одного из типов. Все полигонные воспоминания офицера-ракетчика начинаются с номера площадки: "Выполняли мы в тот год плановую стрельбу с "Балхаша-25"...

Собеседник задает уточняющий вопрос: "А КП вашей бригады где был?" - "Да на Дунае втором"". - "А, ну тогда понятно!"

Еще одно полигонное словцо - "точка". "Точками" называют места запуска ракет-мишеней. Они характеризуются удаленностью и азимутом пуска мишени. В период подготовки к выполнению стрельб на прибывшие части иногда возлагается своего рода барщина - завезти ракеты-мишени на точки. Если приходится везти мишени на самые дальние точки, продукты и горючее берут, исходя из пяти суток пути. Когда экспедиция добирается до богом забытых стартовых столов, им навстречу с гиканьем выбегают немытые, нечесаные и небритые аборигены команды по запуску мишеней. Служба на полигоне всегда нелегка, но вдвойне и втройне она тяжелей на удаленных площадках и точках, где от недостатка воды часто возникает педикулез (вшивость), разнообразные кожные заболевания, а о расстройствах желудочно-кишечного тракта нечего и говорить, его расстройство на полигоне - норма жизни. Дикие, зверские нравы на точках - явление самое обычное.

Между тем в иллюминаторах "Ан-12" замелькали ряды самолетов специальной авиационной дивизии, обеспечивающей разнообразную деятельность полигона. Машин было много, стояли они на стоянках колесо к колесу. Через секунду шасси прилетевшего с далекого Севера самолета дробно застучали по полосе.

- Посадка! Прибыли! Кончай ночевать! Хватай мешки - вокзал отходит! оживленно загалдели в грузовом отсеке бойцы.

Самолет зарулил на стоянку. Разверзлась пасть грузового люка. Разгрузилось волковское воинство еще быстрее, чем погрузилось, в считанные минуты освободив самолет от своего скарба.

- А где командир корабля? - поинтересовался Волков у экипажа. - Это же рыцарь железного мочевого пузыря, за девять с половиной часов ни разу не встал со своего места!

- Где же ему быть? Сидит еще на своем командирском месте, - ответил кто-то из экипажа.

Волков подошел к носу самолета и легонько постучал ладонью по обшивке. Командир корабля, без наушников, но в белом подшлемнике, напоминавшем головной убор патриарха, поднял голову и слегка наклонился к открытой боковой форточке кабины.

- Насчет пузыря уже слышал, - кивнул он Волкову. - Говорят, Чкалов когда-то сказал: "Эпоха героизма в авиации закончилась, когда самолет оборудовали туалетом". Ну, пехота, какие проблемы?

- Да нет пока проблем, все проблемы еще впереди, - ответил Волков и добавил: - Я попрощаться пришел.

- Давай, капитан, удачи тебе! Ты, самое главное, не забывай - на капитанах вся армия, авиация и флот держатся. И звезд на погонах - больше уже столько никогда не будет. Капитан всему голова, самый опытный офицер, он и к людям близко стоит, и в технике еще разбирается. А с майора уже начинается отрыв от масс. Так что держи марку нашего звания!

- Постараюсь, - растрогался Волков и помахал пилоту рукой. - Счастливо!

Последующие трое суток регламентных работ превратились для Волкова в какой-то один сплошной длинный день-ночь, когда трудно было сказать, что уже закончилось, а что еще не начиналось. Отчетливо отложились в памяти лишь некоторые эпизоды-кадры, например беседа неразлучных Витченко с Черновым, поздним вечером сидящих на ящиках возле палаток. Ночью в степи чернильная тьма, вытянутой руки не рассмотреть. Присутствие капитанов угадывалось по огонькам сигарет и негромкому обмену мнениями.

- Ты знаешь, Гриня, - попыхивая сигареткой, говорил Витченко, - посреди этой голодной степи, Бетпак-Дала называемой, странные на меня мыслишки накатывают. Ведь тут, если идти на все четыре стороны, можно две тысячи километров пройти и живого человека не встретить. Ветрище, перекати-поле куда-то наяривают - тоска и ничего больше. Местность унылая до безобразия поневоле понимаешь, что такое Восток в общем и Центральная Азия в частности. Я почти физически ощущаю, как давит на меня это пространство. Сразу становится ясным и понятным - не могла, ну, не могла здесь зародиться культура, подобная европейской. Как тут можно строить города и дороги? Проще и экономичнее построить мост до Луны. Кроме кочевого скотоводства, зародиться тут ничего не могло. Посреди этого пространства хочется только одного: натянуть на табуретку две струны, выпить литр самогона, забренчать на этой табуретке, запеть заунывную песню и скакать три дня без передыху. И эта музыка, бесконечное дергание одной струны - отсюда же, от степи, песка и ветра. Бах и Моцарт появиться тут, хоть тресни, не могли. Что ты, Гриня, думаешь по этому поводу?

- Выпить литр самогону и вскочить на коня? Не пробовал, - без всякого выражения проговорил Чернов.

- Вот чурбан, нет в тебе остроты восприятия действительности, - вздохнул Витченко. - Скучный и неинтересный ты человек, бревно ты!

Чернов ничего не ответил.

В один из дней приехал на площадку начальник зенитных ракетных войск отдельной армии ПВО генерал-майор Давыдов, примчался на "уазике", таща за собой здоровенный хвост пыли. Давыдов в армии слыл за сноба, но вместе с тем его и уважали. Несмотря на холодную неприступность, на людей не кричал, подчиненных не унижал, ногами не топтал, хребты никому не ломал.

Кривя холеное горбоносое лицо, генерал с сомнением огляделся.

- Что у тебя, Волков, докладывай, только суть, без вводной части, холодно начал он.

Волков доложил: комплекс на площадке неплохой, хороший контур наведения. Регламентные работы идут по плану. Проблемы - дизтопливо нерегулярно завозят и воду. Хлеба хорошо бы свежего подкинуть. А так все в норме.

- Как люди? Подготовка, настроение?

- Да не должны подгадить.

- Смотри, Волков, я на тебя надеюсь. Полагаю, звание лучшего стреляющего нашей армии тебе присвоили не за красивые глаза. Жду от тебя успеха. - И генерал пожал руку Волкову.

В это время открылась дверь аппаратной кабины и в проеме показался Витченко - в полевой форме, но без портупеи, и в фиолетовых спортивных тапочках за шесть рублей.

Витченко с Давыдовым обменялись длительными взглядами, пристальность которых явно превышала простое любопытство. Давыдов еле уловимо кивнул. Витченко в ответ чуть наклонил голову.

Проводив Давыдова до машины, Волков вернулся на пятачок - небольшой кусок земли между кабинами станции наведения.

Витченко, глубоко задумавшись, сидел на ступеньках кабины, курил и пускал дым кольцами, на что был великий мастер.

- Что, Петр Тимофеевич, пригорюнился? - Волков присел рядом.

- Да так, былое и думы, встреча с прошлым, - отозвался Витченко.

- Где ты встретился с прошлым-то?

- Да только что уехало прошлое. И несостоявшееся счастливое будущее...

- Вы что, знакомы?

- В академии в одной группе учились, - кивнул Витченко, продолжая пускать кольца.

- Вот это да, я не знал! - поразился Волков.

Уж очень это было несовместимо - холеный генерал-аристократ и лысоватый, съежившийся от жизненных ветров Витченко с внешностью далеко не лучшего представителя класса-гегемона.

Витченко мельком глянул на Волкова. Без особых усилий прочитал отразившиеся на его лице мысли и впечатления. Ухмыльнулся:

- Что, не похожи: молодой генерал и такого же возраста, но обтрепанный и обслюнявленный жизнью капитан, фиолетовый алкоголик? И ведь что интересно, в сорок лет капитан - это уже дедушка, а в сорок лет генерал - шаловливый юноша. Забавно, а?

Волков промолчал.

- Мы учились с Давыдом в одной группе, - пустил очередное кольцо Витченко. Ему, видимо, хотелось поговорить и немного отдохнуть от зеленого экрана осциллографа. - Как ученик он был не из лучших. Парень неглупый, но не более того. Не сверкал ничем, и все-таки одна примечательная черта у него была - он никогда не упускал предоставлявшейся ему возможности. Мы-то, балбесы, думали: жизнь длинная, все успеем. Черта лысого! Если ты не выпил кружку пива, ее выпьет кто-нибудь другой. Мы жили в расчете на тысячу счастливых случаев впереди, а на деле - увы... Кто не успел - тот, извините, опоздал. Вот, к примеру. За бои в Египте в семидесятом году меня представили к ордену Красного Знамени. Наш дивизион тогда, как-никак, три самолета сбил, а это уже много. Командиру Героя дали. На моем-то месте, казалось, надо было сидеть тихо и ждать. Так нет же! Нажрались с техником Петькой Молотковым, и я на глазах у главного в Египте военного советника упал в плавательный бассейн. Какой к чертям собачьим орден после этого! А вот Давыд в своей жизни ни одной возможности не упустил. И правильно сделал!