Людмила Богданова - Путешествие королевны Страница 6

- Ты любишь ее? Ты хочешь ее получить?

Я подымаю зачарованный взгляд, мне отчего-то кажется, что я увижу золотые глаза змеи.

- Ты помнишь Безликих Хозяев? Что ты помнишь?

Гнев разрастается во мне, выплескиваясь в слова несложенной песни. Не запомню и не спою. Жаль.

Я встал, стряхнув паутину слов. Я был так велик, что плечами задевал колонны. И человечек отступил, и вопросы шелухой орешков замерли на губах.

- Дай мне пройти.

Я не узнал своего голоса. Он трижды и четырежды загремел под капителями, искаженный эхом. Капюшон рясы откинулся, и я увидел лысый череп, глаза под тяжелыми надбровными дугами, искривленный рот. И маленький, женский, арбалет в ладони.

Она вскрикнула. Она пришла, как когда-то за Гэльдом, за мной. Все повторяется в этом мире, я видел хартии, уцелевшие в огне Сирхонского мятежа: всегда многое видит тот, кто этого хочет; кто спрашивает, если нужно, и, если нужно, думает, слушает и молчит. Она пришла за мной - должно быть, нас связала нить более прочная, чем кровное родство. Он обернулся, и у меня нашлось несколько секунд, чтобы вонзить меч ему в спину. С хрустом разошлись ребра, клинок вошел в плоть на две ладони и застрял там. Храмовник повис, как бабочка на булавке, не решившись, куда упасть. Я дернул меч, и серв повалился на меня, заливая своей кровью. Мне пришлось перевернуть его и, наступив, рвануть изо всех сил. Меч вышел. Я вытер его о рясу мертвеца. Меня тошнило. Я задержался там на время. Я никогда этого не забуду.

Болт застрял в одежде Хели. Она вырвала и отбросила ядовитое жало. Убегая, я наступил на него, поскользнулся и упал с размаху вперед с грохотом, перебудившим всех жрецов на милю в окружности. Хель дернула меня за рукав, поволокла в какой-то тесный, должно быть, тайный ход. Потом уже я тащил ее за пояс, она задыхалась.

Мы миновали несколько поворотов и очутились на пристани. Вода мягко плескалась у свай. Я сорвал цепь чьей-то лодки. Весел не было, лодку закрутило и повлекло течением, Хель, тяжело дыша, скорчилась на дне.

Я тру лоб. Я пытаюсь вспомнить, что еще говорил этот серый неприметный человек.

Город остался за излучиной.

Мимо нас проплывали заросшие зеленью берега. Солнце играло на темной воде Хатанки золотыми и оранжевыми брызгами.

- Надо выбираться, пока нас не донесло до Кены.

Я смущенно пожал плечами:

- Я плавать не умею.

- Ладно.

Хель сосредоточенно и быстро стала раздеваться. Я помог ей распутать зацепившиеся крючки. Она нырнула, мелькнув на солнце загорелой спиной с белыми треугольниками шрамов, подхватила обрывок цепи и сильными гребками поплыла наперерез течению. Я лег на дно, пробуя помогать ей, гребя руками, потом выломал банку и использовал вместо весла. Мне было ужасно стыдно.

Едва лодка очутилась на мелководье, я прыгнул, не заботясь, что вода замочила тувии и сапоги, и вытащил лодчонку на берег. Хель сидела на песке среди корней ракиты, пробуя выровнять дыхание, по ее гладкой коже сбегали капельки воды.. Я ощутил горячий толчок между ногами и, окончательно смутившись, протянул ей одежду.

Горячее солнце быстро высушило и отогрело меня, только между плеч пробегал какой-то стылый холодок, не касавшийся окружающего. Храм не шел у меня из головы. Заботы бегства слегка оттеснили воспоминание, зато теперь оно вернулось, как рысь бросается из ветвей на плечи охотнику. Что же там было-то? Что же такое там было??

Болел висок. Я потер его, а потом с удивлением взглянул на серую пыль, оставшуюся на пальцах.

- Ты получишь ее, сладкоголосый певец.

Никто до тебя не мог получить, а ты получишь...

Шелест слов отдается в голове, шепот слов, шорох слов - шорох струй на прибрежном песке. Нужно узнать, что прячут его слова! Нужно понять...

Хель беспомощно коснулась лба. Я, глупый щенок. занятый самокопанием. проглядел ее крайнюю усталость.

Краснея, я попытался преклонить колено.

- Если Торкилсенира не возражает...

Я мог бы не исхитряться. Она тяжело обвисла в моих руках. Я испугался за нее.

- Дама Хель... Хель... Тебе плохо?

- Ну вот, я тоже теперь мокрая, - Хель виновато улыбнулась. Я вытер мокрые руки о штаны. Опять я сделал что-то не так, ювелир треклятый... Как мне не хватает обходительности, да что там, простого вежества...

- Мне неловко...

Великий Предок, я мог бы донести ее на руках до Кариана. Нет, даже до границ Кандины и самого Западного моря! Что же мешает мне и не дает покоя? Серая пыль...

К чему я прикасался в Храме? Почему в Храме?.. Где угодно: в лодке, на берегу... у ракит серебряные листья... Серебряная Башня Эрнар... Я стряхнул наваждение, как осеннюю паутину. Голова Хели покачивалась у моего плеча.

Имрир поклонился, стараясь стать так, чтобы незаметно было клеймо на виске. Хель стремительно двигалась по покою, потом подошла, глядя на него в упор снизу вверх, сжимая в пальцах шкатулку листвянского бука.

- Они узнали, что убийца из моей охраны. Они требуют твоей головы.

В виске нестерпимо закололо. Имрир прижал к нему ладонь с прядью волос.

- Да, Хозяйка.

- Ты уедешь! - ее взгляд сделался сердитым. - Вот письмо к Брезану Синеярскому и деньги.

Она раскрыла шкатулку, в подставленные ладони лег свиток и просыпалась струйка золотых.

- Тебя будут искать. Сначала в Хатане. Я велю закрыть ворота и реку. Хатан велик.

Имрир учтиво поклонился.

- Ты уедешь немедленно.

- Да, Хозяйка.

Он понял, что она сейчас возьмется трясти его.

- Ты защищал меня.

- Тогда... объяви об этом. Вовсеуслышание.

Хель покраснела и вскинула голову.

- Я не хочу, чтобы тебя убили. Отравили тайком. Да у них много способов...

- Ты сама веришь в это... Хозяйка?

- Мальчик мой, - она потянулась ладонью к его щеке. Имрир отпрянул.

- Я... поеду.

Она облегченно вздохнула. Имрир подумал, что мешает ей. Мэю. И высокой политике. Зачем Верховной свары с жрецами... Покой стоит паренька-мечника. Он уедет. Он сделает все, как она просит.

- У тебя есть пол дня.

- Да, Хозяйка.

- Выходи из города пешим. Без гербов.

- Да, Хозяйка.

- Матэ будет ждать тебя с лошадьми.

Вот и все. Все кончено.

Имрир поклонился и вышел из покоя. Все поплыло перед глазами. Он ухватился за занавеску. Головокружение прошло столь же внезапно, как и началось. Что бы там ни было, он выполнит свое обещание.

- Долго же я тебя ждал!

Молодой воин приблизился, ведя в поводу двух коней, гордо неся на могучем теле доспех из черепитчатых тусклых пластин прочного харарского железа; панцирь едва не лопался на широких плечах. Серые глаза смеялись. Это был младший брат Гэльда, теперь уже взрослый. "Однако вымахал, братец!" - любил повторять Гэльд, глядя на Матэ едва не снизу вверх. Имрир вспомнил Гэльда и поморщился: как и многие простолюдины, он не любил верховного командующего. Но на Матэ эта неприязнь не распространялась. Они сталкивались в казармах и, по крайней мере, знали друг друга в лицо.

- Этот рыжий - ядовитая тварь, - ухмыльнулся Матэ. - Зато быстрее его только Гнедой Хозяйки. Она как-то сменяла его на сокола. Так прибежал. Оставил сокольничьего с носом.

Имрир почти механически кивнул.

- Я проедусь с тобой немного. Хотя бы до господы на Южном тракте.

- А как же служба?

Матэ вынул из-за пояса грамоту:

-Всю седьмицу я свободен, как ветер!

Имрир не знал, радоваться ему или огорчаться. Бодрость Матэ развеивала печальные думы, но от громогласности болела голова. Он молча влез на рыжего.

- В сумках еда и болты к самострелу.

- Спасибо.

- В городе жарковато.

- Ну и что?

- А хочу перемен.

- А Хозяйка?..

- Она меня послала!

- Боится...

- За тебя, дурья ты башка. Радоваться должен.

Но Имрир не чувствовал радости.

- Что-то не то с тобой.

Имрир попытался вскинуть голову. Она болела, и резало глаза. Он почти не видел дороги. Конь трусил мелкой рысью, и она неприятно отзывалась в голове.

- Что-то ты совсем раскис, парень.

Матэ поддержал его сильной рукой.

Имрир понял, что если бы не это, он очутился бы в пыли под копытами.

- Ездить верхом не умеешь? Солнцем голову напекло? Или захворал?

- Не... знаю.

Имрир не представлял, что так может ослабеть голос. Почти до шепота. И он сам.

- А тут, как на грех, поле...

Имрир проглядел, как Матэ стаскивал его с седла, и только вода, льющаяся из долбленки на голову, слегка привела его в чувство.

- Я... не знаю...

Мысли путались, из памяти проваливались целые куски, и он уже не знал, куда едет и зачем. Он вцепился в руку Матэ и тяжело, с хрипом, дышал. Матэ стащил с молодого мечника кольчугу, растянул завязки рубахи и вылил за пазуху уйму воды.

- Горе ты мое... у тебя лицо серое.

- Серое? - тускло переспросил Имрир. Пришла странная картина: его держат двое с гербом Башни на рубахах, а третий. закутанный в балахон, надрезает ножом руку и втирает в нее пепел. Имрир, маленький мальчик, пробует орать во весь голос и вырывается, а потом всю ночь в холодном поту мечется по постели и стонет так, что пугается сам, до обморока. Эти стоны, взрослые, страшные, похожи на скрип снега в морозную ночь, а по коже тонко вьется серебристый узор. Так проходит... сколько? А потом монах опять втирает в надрез на коже пепел. Но больше ничего не происходит, только долго и нудно болит рука.