С Семенов - Петли одного и того же узла (Главы из романа) Страница 6

В три часа ночи ответственный дежурный по военно-санитарному управлению фельдшер Мелетий Смирягин принял телеграмму, сообщавшую, что вследствие появления бандитов у линии железной дороги эшелон с ранеными и больными задержится на тридцать шесть часов. Мелетий дремал, устроившись на дежурном столе, когда дощатая дверь дежурки 1000 со скрипом растворилась.

- Дежурный здесь? - устало спросил вошедший рассыльный, оглядываясь в полутьме дежурки.

На дворе все еще шел дождь, начавшийся вечером, и с шинели рассыльного ручейками стекала вода, намокшие ботинки оставляли после себя лужи.

- Ноги не вытер, - укоризненно сказал Мелетий, приподнимаясь со стола.

- Срочная, - возразил дежурный недовольно. Он нарочно отряхнулся, как утка, разбрызгивая вокруг себя капли воды, и затопал ногами, выжимая из хлюпающих ботинок воду. Пока Мелетий расписывался, он продолжал сердито оглядывать тесное помещение дежурки; и на его недовольном лице ясно отражалось, как ему не хочется уходить из этой неприглядной комнатушки - опять в ночь, в дождь, в грязь. Получив расписку, он не ответил на соболезнующее замечание Мелетия и, топая ногами, вышел, оставив со зла дверь дежурки открытой.

Мелетий остался один. По инструкции для ответственных дежурных, Мелетий имел право вскрывать срочные телеграммы - с тем, чтобы на свою ответственность или оставлять их до утра, или сейчас же сообщать о них комиссару управления. Минут пять теперь он обмозговывал текст полученной телеграммы. Наконец, решив, что она со спокойной совестью может быть оставлена до утра, он записал ее в журнал и, кряхтя, улегся снова на дежурном столе. Но почти в ту же минуту опять поднялся, спустил со стола ноги и долго с упреком покачивал головой.

В голове назойливо вертелся конец телеграммы, где предлагалось принять "соответствующие меры". Служа в управлении уже около года, Мелетий прекрасно знал, какая суета в управлении должна была задолго предшествовать прибытию столь крупной партии раненых; специальные комиссии, в которых он сам не раз участвовал, должны были целыми днями обходить госпитали, лазареты, больницы, делая разверстку, уплотняя и сжимая до максимума; заведующий снабжением должен был сбиться с ног, собирая по крохам все необходимое для приемки.

А за последние дни ничего этого не происходило.

Дрема соскочила со старика. Он торопливо слез со стола, вынул из журнала телеграмму.

Электричества в дежурке не было. Мелетий оседлал нос очками и придвинул к себе свечу. Но от сквозняка между разбитым окном дежурки и дверью, которая так и осталась незакрытой, свеча оплыла и мигала. Кряхтя все встревоженнее и поминая недобром рассыльного, Мелетий закрыл дверь и попавшимся под руку обломком хлебного ножа оправил свечу; снова уселся в позе бодрствующего дежурного. Перечитав телеграмму два раза, он позвонил комиссару.

--------------

Не прошло и получаса, как управление напоминало муравейник, в который ткнули палкой. И комиссар, и начальник управления, и начснаб - все как-то вдруг вспомнили, что эшелон прибывает завтра (согласно телеграмме - с опозданием на тридцать шесть часов).

И затрещали телефоны, застучали машинки, заметались перья, посыпались справки, приказы, выписки, предписания; как листья, гонимые ветром, носились непроспавшиеся люди - по комнатам, кабинетам, коридорам, лестницам, к телефонам, от телефонов; ругались, кричали, говорили, высказывались, предлагали, отклоняли, постановляли, опять отклоняли; хватались за голову, скребли затылки, сурово сжимали губы, морщили лбы, напрягали мускулы и мысль. Но мускулам делать было нечего, а мысль упиралась в тупик. У подъезда дежурили циклист и велосипедист; оба часто уносились в город, в утро, быстрые, как точки, и опять возвращались пустые.

Комиссар управления Сочава вбежал в расстегнутом френче в дежурку и, сжав руку Мелетия, сказал что-то взволнованное и короткое о благодарности его, комиссара, и революции. И опять убежал.

9.

В четверть шестого утра телефонный звонок разбудил и Абрамова.

Со сна Абрамов не сразу сообразил - в чем дело. Он спал так недолго и так сладко. И поднявшаяся с подушки взлохмаченная голова с сонным лицом выразила в первую минуту лишь недоумение.

Телефон затрещал снова.

Жена Абрамова - Елизавета Павловна, спавшая на кровати рядом, тоже приподнялась. Увидя взлохмаченную голову мужа с вытаращенными глазами, она сонно сказала:

- Телефон же... Тебя же...

Но Аб 1000 рамов и без того уже бежал к аппарату, - босой, в одной сорочке, приглаживая на-бегу лезшие на глаза волосы...

Стенограмма разговора:

- Я-я-я! Кто?... Почему такую рань? Алло! Алло! В чем дело?... Да слушаю же...

- Ради бога... простите. Это я... Сочава. Из военно-санитарного...

- В чем дело, товарищ Сочава? Почему ночью?

- Спешно... очень! Как быть - не знаем. Дело... завтра прибывает эшелон с ранеными. Пятьсот человек!...

- Слышал. Дальше.

- ...И нет ни одного места в госпиталях, лазаретах, больницах... Вообще нет ни одного места в городе. Какое положение - понимаете, товарищ Абрамов? Нигде! Ни одного!

- Так. Дальше.

- Между прочим мы хотели сарай какой-нибудь приспособить... школу... казарму тоже пустую можно...

- Так. Дальше.

- ...И ничего этого нету. Обыскали весь город. Звонил в Исполком и Ревком... и Откомхоз. Указали на Долгие Бараки... помните, помещается ваш концентрационный лагерь? Буржуев, сказали, можно ваших выселить...

- Если дело за мной - пожалуйста.

- А дело - вот: Горелов сказал - бараки разрушены. А ремонта - на неделю. А надо завтра! Завтра!!

- Разрушены. Да.

- Разрушены, говорю... Ревком предписал: привести в течение суток в пригодный вид их. А невозможно!! Нет денег у нас. Нет рабочих рук. Нет инструментов, материалов... ни черта нет! Понимаете, штука?

- А что у вас есть после этого?

- Ничего. Нет медикаментов, перевязочного материала, нет иода, белья, посуды, кроватей... ничего!

- Расстрелять вас надо.

- Расстреливайте, да помогите.

- Чем же я могу помочь?

- Ради бога, чем-ни...

- Чорт с вами. Ждите у телефона.

- Слушаю, товарищ Абрамов. Ради бога...

--------------

Елизавета Павловна не спала. Опершись на локоть, она полулежала в кровати и в продолжение всего разговора внимательно следила за красноречивой сменой выражений на лице мужа. Когда Абрамов, отдуваясь, повесил трубку, она спросила:

- О чем тебе Сочава звонил?

- У-ух! - вместо ответа передохнул он.

- О чем, Саша?

- Вздуть бы надо за такие штуки, - ответил он рассеянно. С голыми волосатыми ногами, с раскрытой грудью, он продолжал стоять у стола, положив одну руку на аппарат. Он обдумывал - чем же он может помочь Сочаве, и лицо его, недавно размягченное сном, постепенно принимало обычное дневное выражение твердости и озабоченности.

- Кого?

- А? Что?

- Кого вздуть?

Абрамов украдкой поморщился. Елизавета Павловна своими вопросами мешала ему думать.

Он ответил:

- Сочава. Влип в дурацкую историю, благодаря своей халатности. Ну, и выкрутить просит... - И заметив, что она продолжает смотреть на него все так же вопросительно, коротко рассказал подробности.

- Чем же ты можешь помочь в этом деле? - с озабоченным видом спросила она, садясь на кровати.

Он рассеянно смотрел на нее.

- Чем?... - И вдруг весело рассмеялся:

- Да ложись же ты, тоненькая. Не трепыхайся... Выкручивать-то ведь придется, - ну, значит, и помогу... Право, ты ложись. Рань-то какая... Ну, ну, тоненькая, ну...

Смеясь он подошел к ней и, взяв за плечи, хотел уложить в кровать.

Слегка обиженная, она запротестовала:

- Нет, нет, Саша. Нет... В самом деле - больше не хочется мне. Не хочу я.

Уже явная складка нетерпения снова пробороздила его лицо. Он пожал плечами и торопливо пошел к аппарату.

--------------

Высвободившись от цепких рук мужа, Елизавета Павловна накинула на голые плечи одеяло, которым только что покрывалась, и подошла к окну. Сквозь ветви деревьев били в окно косые лучи утреннего солнца. Монастырский сад, давно помирившийся с вечерним дождем, урчал, как котенок, и протягивал умытые листья на восток.

Елизавета Павловна распахнула окно и присела на подоконник. Сырость и прохлада охватили ее и заставили поуютнее укутаться в одеяло. Ей хотелось спать, но она старалась внимательно вслушиваться в то, о чем говорил по телефону муж. Одобрительно сказала вслух: "молодец", когда уловила, что он добился чего-то в Ревкоме. Но Абрамов не слышал ее возгласа. Он уже звонил к Ивану Алексеевичу. С 1000 Иваном Алексеевичем он говорил особенно долго, и Елизавете Павловне казалось, что она тоже слышит этот хорошо известный всем партийцам города гыхающий смешок Ивана Алексеевича, - смешок, который не раз заставлял ее, Елизавету Павловну, отказываться на заседаниях от многих своих предложений и не высказывать свои многие, несомненно существенные возражения.

Но Абрамов вдруг весело засмеялся; трубка аппарата запрыгала около его большого уха. Елизавета Павловна тоже заулыбалась. Ей стало приятно, что она не спит в этот час общей тревоги.