Порча - Владимир Клавдиевич Буев Страница 6

– Хоть под старость нервотрепки не будет, – жена восприняла эту весть с воодушевлением. – Да не рассказывай всем подряд. – Она почему-то всегда боялась сглаза.

– Не буду.

– Хуже бабы. Как, что появится – всем уже известно. Не вздумай другу своему доложить.

– Никому не скажу, – уверял я жену, а самому действительно не терпелось в гараже поделиться новостью.

– А то я тебя не знаю. Пойдешь в гараж и разболтаешь все. Ты же не специалист. Поэтому еще не известно, как выйдет.

– Вера, да сколько я повидал!

– Повидал он. Чего ты повидал? Там подчиняться надо. С твоим-то характером. Не уживаешься ни с кем сроду, – Вера, привыкшая безропотно переживать острые ситуации, всю жизнь напоминала мне о простых житейских мудростях. А я не догонял…

На новой работе поначалу все складывалось замечательно. Доброжелательная атмосфера, интересные планы. Возвращался домой поздно. Придя с работы, обычно заглядывал в зал. Вера, как всегда, занималась каким-нибудь рукоделием.

В тот вечер она, сидя на диване, вышивала на пяльцах крестиком небольшую миниатюрку. Это была ее третья поделка. Кропотливым женским ремеслом Вера заразилась в палате хирургического отделения от соседки. Энергичная женщина она не умолкала ни на минутку. Вера сошлась с ней по душевной близости и привязалась. Научилась у нее вышивать крестиком и бисером.

Новое увлечение занимало время и отвлекало от болезни.

– Как себя чувствуешь? – спросил я. – Болит? – Вера пожала плечами.

– Болит, – и продолжала вышивать. Я прошел на кухню, поставил разогреваться ужин. Возвращаясь, вижу, что Вера стоит в коридоре перед зеркалом. В руке держит новую вязаную шапочку.

– Как я выгляжу? – спросила она. Я удивился. Жена, когда покупали ей одежду, частенько полагалась на мой вкус, но, чтобы интересоваться у меня своей внешностью, – нонсенс. Я и влюбился-то в нее с первого взгляда из-за неотразимой красоты. История нашего знакомства, как сладкий сон, романтична, но об этом после.

– Вполне нормально выглядишь, – я не кривил душой. – Не привычно, правда, но, глядя со стороны, помолодела даже. Лиля молодец. – Похвалил я Верину подругу, глядя на седую голову со стрижкой под ежика.

Взгляд невольно упал на живот. Халат на животе заметно вздулся. В груди снова что-то екнуло. Сама худеет, а живот растет! И тревога вонзилась маленькой занозой и занудила непрерывно. Вера поняла мое беспокойство по-своему. Быстро надела шапочку, будто скинула наваждение и, вернувшись в зал, снова принялась вышивать. Расстроилась.

Поужинав, я подошел к ней, присел рядом. Телевизор выключен. Смотрю, как она вышивает. На плоской тарелочке лежат заготовки разноцветных ниток. На пяльцах натянут холстик из черной ткани. Шаблон рисунка едва заметен. Вера, нацелившись кончиком иголки на нужную точку, продергивает одну нитку несколько раз, затем вдевает другую. Работает сосредоточенно, будто ворожит. Видно, что занятие ей в удовольствие. Она по натуре своей не умела сидеть без дела.

– Почему ты именно эту картинку выбрала? – спросил я, кивая на вышивку, где вырисовывалась на зеленой пальме пара оранжевых попугаев с синими хвостами. Длинноногий самец распахнул крылья над самкой и пучеглазо косится, что-то остерегая. Самка сидит на изгибе ветки, миролюбиво склонив голову. Мне казался этот рисунок мрачным. – Это же сложно, столько вышить!

– Сложно, – подтвердила Вера. – Видишь, больше половины уже сделано. – Она, загадочно улыбнулась, провела пальцами по заготовке. Только теперь, спустя много месяцев, я, глядя на вышитую миниатюрку в рамочке на стене, догадываюсь, что жена выбрала этот рисунок не случайно. Подвернувшийся на рынке шаблон, напрашивался стать символом супружеской верности. Назидание в память? Неужели жена готовилась к худшему?

– Ничего себе! Каждый листик вытыкать. Я бы ни за что не смог, – я приподнялся с дивана. – Давай, полечу. – Вера, отложив рукоделие, поправила подушку и с готовностью легла на левый бок лицом ко мне. Пододвинув табурет, я присел. Протянул ладонь, вывесил ее над правым боком и начал проверять больное место, внимая незримым токам биополя, идущим снизу. В воображении замаячил белой тенью рентгеновский снимок. «Новообразование возле ободной кишки». Что это, новая опухоль или метастазы? Неужели операция не помогла?

Ладонь налилась, потяжелела. Приноравливаюсь, прислушиваюсь к тому месту, куда указывало рентгеновское пятно, отыскиваю сигнал боли. Пытаюсь уловить в ощущениях новые, необычные позывы. Чувствую, как из глубины тела пробивается слабенькое, едва уловимое ответное волнение. Отвожу ладонь в сторону – напряжение теряется. Как слепой обшаривает предметы, передвигаясь, так и я: возвращаю ладонь – снова слабая потуга. Ладонь должна двигаться.

Собираюсь с мыслями, поглядываю то на Веру, то на ладонь. Из больного места постепенно оформляются более четкие импульсы отталкивающей силы. Они начинают ершиться, подпирать мою руку. Легонечко, то в пальцах, то в центре ладони что-то шелохнется едва уловимым напором. Так происходит взаимодействие разных биополей. Расстояние от руки до тела около десяти сантиметров. Разглаживаю эти невидимые потоки, обволакиваю внутренний огонек. Туда-сюда. Так, внатяг, держат вожжи. Отпустишь – уйдет, перетянешь – встанет.

Энергетический фон болезненного очага выделяется на фоне здорового. Кто видит ауру, говорят, что боль заметна. Она, как солнечный протуберанец, при определенном навыке может без труда прослеживаться. При одном условии: если границы червоточины четко выражены. Под воздействием биополя рук, очаг должен раствориться, а боль уйти. У кого-то ощущается тепло, у кого-то мурашки. У меня так: будто магнит в руке.

Старший Верин брат Леонид умер в деревне два года назад от рака мочевого пузыря. День в день через тридцать пять лет после смерти отца, умершего от рака желудка. Мы, приезжая в деревню, останавливались в родительском доме. В нем проживал младший Верин брат Миша. По молодости он попал под поезд, переломал позвоночник, да еще стопу ему тогда отрезали. Получал инвалидные, на это и перебивался от пенсии к пенсии. Тещу, после третьего инсульта увезли к младшей Вериной сестре в райцентр. Оставшись один, Миша стал попивать. От него узнали, что Леня в тяжелом состоянии. Пришли в дом, расположенный неподалеку.

Это было в разгар июльской жары. Мы прошли в маленькую комнату. Изможденный до неузнаваемости, Леня лежал на пружинной, провалившейся кровати, в расстегнутой рубашке. Посмотрел на нас. В добрых глазах его мелькнула ювелирным прищуром надежда. Жена его, деревенская учительница на пенсии, начисто лишенная сентиментальностей, сидела на соседней кровати, участливо смотрела, как я морокую над ее усыхающим мужем. Для родственников не было секретом, что я знаю лечение рукой.

Едва только протянул ладонь над впалым животом, тут же почувствовал, как что-то прокатилось по руке волной. Голову объяли глухие, странные вибрации, тупой шум. Сознание на миг помрачилось. Такое случилось со мной впервые. Я растерялся. Решив сразу, что помочь не в