Натан Щаранский - Не убоюсь зла Страница 65

Хитро придумали! Тот, кто должен проверять работу органов, будет поддерживать все их фальсификации.

-- Встать! Суд идет!

Трое мужчин -- судья и два народных заседателя -- занимают свои места. Их голов почти не видно за высоченными стопами томов моего дела, громоздящимися перед ними на столе.

Судья обращается ко мне:

-- Фамилия, имя, отчество? Я встаю.

-- Как я уже заявлял ранее, я не буду принимать никакого участия в закрытом суде.

Я не успеваю продолжить -- судья прерывает меня:

-- Но суд открытый, вы же видите! -- и движением руки предлагает мне обернуться к залу.

-- Для кого он открыт? Для корреспондентов АПН и сотрудников КГБ? Где мои родственники? Где друзья? Может, вы скажете, что они не захотели присутствовать на процессе?

Судья явно готов к этому вопросу.

-- Свободных мест нет, как видите. Для родственников мы бы, ко-нечно, стулья нашли, однако сейчас ваши мать и брат по закону не име-ют права находиться в зале, так как позже будут вызваны в качестве свидетелей. А вот отец... Где отец подсудимого?

"Распорядитель", стоящий у дверей, тут же отвечает:

-- Отец подсудимого не смог приехать из Истры в Москву по состоя-нию здоровья.

-- Ну, видите? Чего же вы от нас хотите? Все, что от нас зависело, мы сделали, -- говорит судья и тут же опять пытается задать мне какой-то анкетный вопрос.

"Что с отцом?" -- думаю я, но тревога за него почти мгновенно вы-тесняется другим чувством. Наглый цинизм и лицемерие режиссеров этого судилища убедительней, чем пистолет Минаева, напоминают мне, с кем я имею дело. Холодная злость переполняет меня; я становлюсь со-вершенно спокойным и вновь обретаю способность мыслить логически.

-- Я видел список свидетелей, вызванных на суд. Он приложен к об-винительному заключению. Ни матери, ни брата в нем нет. Таких хода-тайств не заявляли ни обвинение, ни защита, а дополнений к списку свидетелей мне не представляли.

Тут вскакивает Солонин:

-- Я ходатайствую!..

Повысив голос, я легко заглушаю его:

-- Ага, прокурор ходатайствует! Но откуда судье стало известно об этом еще до начала заседания? Более того: он даже знал заранее, что та-кое ходатайство удовлетворит! Впрочем, я не собираюсь вступать в дис-куссии по поводу юридических деталей этого фарса, а просто еще раз заявляю, что не стану участвовать в нем до тех пор, пока не будут вы-полнены следующие условия. Первое: в зале суда должен присутство-вать кто-либо из моих родственников; второе: адвокат, подобранный для меня обвинением, не примет участия в процессе. Раз уж меня лишили возможности выбрать защитника, я предпочитаю защищаться самостоя-тельно. Мне не нужен еще один прокурор под видом адвоката.

Судья что-то говорит о том, что никого мне не навязывали, что я и мои родственники сами не захотели пригласить защитника, но я никак на это не реагирую. Наконец он склоняет голову к заседателю, сидяще-му справа, тот кивает; затем ко второму -- кивает и этот. Только теперь я понимаю, почему зеки называют заседателей "кивалами"... Однако насколько эта кличка точна, я оценю лишь к концу суда: за все время эти двое не зададут ни одного вопроса, вообще не откроют рта лишь бу-дут кивать судье всякий раз, когда он повернет к ним голову.

-- Перерыв на десять минут. Суд удаляется на совещание.

Меня уводят в спецкамеру для подсудимых. Я понимаю: сейчас ни-что не решается, все договорено заранее. Стараюсь отвлечься, разгля-дывая надписи, которыми исчерканы вдоль и поперек стены этого за-кутка.

Я не знаю, в каком именно здании нахожусь, однако полагаю, что хотя меня судит Верховный суд РСФСР, это не его помещение. Скорее всего, они проводят выездное заседание в одном из районных судов -- из соображений "безопасности": и зал поменьше, и легче охранять меня от друзей и иностранных корреспондентов.

Неожиданно я обнаруживаю среди надписей магендавид, а под ним слова на иврите: "Узник Сиона Иосиф Бегун. Крепись и мужайся!" Вот так сюрприз! О том, что ветерана нашего движения преподавателя ив-рита Иосифа Бегуна арестовали по обвинению в тунеядстве незадолго до меня, я, конечно, помнил. Но тогда было неясно, доведут ли власти дело до суда, теперь же мне ясно , что его судили в этом же здании. Иосиф, понятно, не мог знать, что вскоре попаду сюда и я, но послал свой привет и поддержку тому, кто последует за ним. Спасибо, Иосиф!

Я возвращаюсь в зал. Полчаса назад я входил в эти двери как во сне и успокоился лишь внутри. Сейчас происходит обратное: я спокоен -- но лишь до тех пор, пока не оказываюсь в зале. В двух шагах от меня, в первом ряду, -мой брат! Леня поворачивается, вздрагивает, как от ис-пуга, но тут же широко улыбается и поднимает большой палец руки: все, мол, хорошо!

Не отрывая взгляда от его заметно оплывшего за этот год лица, я са-жусь на скамью подсудимых и говорю, улыбаясь, первое, что приходит в голову:

-- А ты потолстел!

-- Отставить разговоры! -- предупреждают в один голос мои стражи.

Я хочу спросить брата об отце, о маме, о Наташе, но тут вдруг мне в голову приходит неожиданная мысль: ведь если его впустили в зал, зна-чит, меня наверняка не расстреляют! Становится совсем легко, и я толь-ко сейчас понимаю, что страх быть расстрелянным не оставлял меня полностью никогда. Теперь этого не должно случиться -- я ведь давно убедил себя, что вынести такой приговор они могут только в том случае, если никто не узнает, в чем именно состоит обвинение.

Судья тем временем спрашивает мнение прокурора по поводу адво-ката. Тот отвечает:

-- По делу предусмотрена возможность высшей меры наказания, по-этому обвиняемому полагается адвокат. Но коль скоро Щаранский на-стаивает, прокуратура не возражает против того, чтобы он защищал се-бя сам.

Два поворота головы судьи к заседателям -- два кивка. Суд удовлет-воряет ходатайство подсудимого.

-- Адвокат может покинуть зал заседания.

Дубровская уходит, на прощание дружески улыбнувшись мне и пожелав всего хорошего. Теперь и я отвечаю ей вежливой улыбкой: благодарю за добрые слова. В конце концов, в чем она виновата? Ей приказали, и у нее не было выхода. Сейчас я, кажется, готов понять каждого.

Итак, после всех задержек процесс наконец начинается. Судья зачи-тывает обвинительное заключение. Длится это минут сорок. Слушая знакомый текст, я почти неотрывно смотрю на брата. Леня же сосредо-точен на том, что слышит, лишь время от времени делая мне успокаива-ющие жесты и подбадривающе улыбаясь. Слушай, Леня, слушай, запо-минай получше!

Как я и опасался, суровый тон текста производит на него впечатле-ние. Брат мрачнеет и, глядя на меня в упор, отрицательно качает голо-вой -- это он внушает мне: не признавай себя виновным! Ведь там, на воле, до сих пор не знают, сломили меня на следствии или нет, вот Леня и пытается поддержать меня на всякий случай. Когда судья упоминает "подрывные западные радиостанции, использовавшие клеветническую информацию Щаранского и его сообщников", брат подносит одну руку к уху, а второй указывает на меня: мол, сейчас там большой шум вокруг твоего дела. Ленин сосед, специально подсаженный к нему кагебешник, хватает его за руку и что-то злобно говорит.

Наконец чтение обвинительного заключения завершено. Судья спра-шивает меня:

-- Признаете ли вы себя виновным?

Я встаю, ловлю напряженный взгляд брата и почти радостно заяв-ляю:

-- Виновным себя не признаю, все предъявленные мне обвинения считаю абсурдными .

Больше я не успеваю ничего произнести, ибо судья поспешно объяв-ляет перерыв. Однако прежде чем выйти, я не только обмениваюсь с Ле-ней улыбками, но и ухитряюсь показать ему фотографию Авитали. Он удивлен и обрадован, пытается жестами сообщить мне что-то, но брата опять хватают за руку. Напряжение его, похоже, спало.

Обед. Моим конвоирам приносят еду из спецбуфета: ветчину, сыр, черную икру, фрукты. Мне же привозят баланду из тюрьмы: специаль-но из-за одной порции гоняют машину, лишь бы не нарушить инструк-цию и не дать зеку человеческую пищу.

Настроение у меня прекрасное. Какие изменения в моей жизни за полдня! Я видел брата, он слышал текст обвинения и знает, что я не ус-тупил. Даже если сейчас его выведут из зала -- а я ни на минуту не ис-ключаю такой возможности, -- им уже никого не обмануть.

Заседание возобновляется. Лени на его месте нет. Вывели? Нет, вон он -в самом конце зала, у стены, ищет меня взглядом, привставая. Его персональный опекун тоже переместился в последний ряд, не спускает с него глаз.

Судья предлагает мне дать ответ по существу предъявленного обви-нения. Я достаю из папки листок с основными тезисами. Говорю кратко, чтобы брат ухватил самую суть обвинения и защиты. Подробности ос-тавляю на потом -ведь запомнить сразу слишком много он не сможет.

Отвечая на первую часть обвинения -- измена Родине в форме помо-щи иностранным государствам, -- я останавливаюсь на шести пунктах.

Первый: вопреки утверждениям обвинения в наших документах о положении евреев в СССР нет никакой клеветы. Евреи в Советском Со-юзе действительно подвергаются насильственной ассимиляции: они изо-лированы от языка, культуры, религии, истории своего народа. Иллюст-рирую сказанное рядом примеров.