Григорий Свирский - Бегство (Ветка Палестины - 3) Страница 65

Дов взглянул на раскрасневшуюся Софочку, спросил перед сном.

- Нравится он тебе?

- Очень! - вырвалось у Софочки. - Взглянула на Дова опасливо: у Дова лицо открытое - что на уме, то на лице, добавила торопливо: - Женил бы его на своей Тали. Он стоющий парень.

- Тали еще школы не кончила.

- А я?!

- Ты - пример положительный, но не для Тали. Есть у тебя подружка... в половину твоего веса?

Софочка разревелась - спрыгнула с кровати, ушла в свою комнату. Причмокнув досадливо, Дов потопал босиком наверх - извиняться.

В один из холодных осенних вечеров, когда в гористом Иерусалиме за окном не то туман клочьями, не то тучи прибились, Софочка спела гостям на "бис" свою неизменную: "Ты не шей мне, матушка, красный сарафан". Сверкнула глазами - в ее взгляде был упрек Дову, - и Саша решился. Когда Софочка расставляла на огромном обеденном столе тарелки, вызвался ей помогать и сказал вполголоса, что любит ее и будет счастлив, если она выйдет за него замуж.

Софочка воскликнула недоуменно, прижимая тарелку к груди:

- Прямо так и замуж? - Добавила твердо: - Это невозможно! Тихий, интеллигентный Саша ей нравился, что и говорить. Но мало ли кто ей нравился?!

Недели через две Саша прикатил, когда Дов был на работе. Начал сходу:

- Ты ко мне хорошо относишься, Софочка?

- Очень!

- Почему же невозможно? Софочка зарделась, притихла, потом призналась, как в прорубь кинулась: - Беременна я!

- Ты? От кого?.. От Дова?! В каком же качестве ты здесь?

- Так сложилось.

- Как сложилось?

Софочка вздохнула и рассказала обо всем, как было. Саша слушал, ни жив, ни мертв. Затем выругался зло, обозвал Дова старым хрычом. Тихим голосом Софочка попросила Дова не оскорблять. Дов ее спас, кто знает, что бы с ней сталось, если бы не Дов?

- Да что могло случиться?!

Прижала ладони к лицу, выпалила единым духом: - Даже отец тут неприкаянный какой-то: крыши нет, работы нет. Интересное кино! Намекнула отцу, что в ресторане "Распутин", у грузина красноносого, певицу ищут, он кулак показал. Рано тебе, говорит, толкаться среди пьяных скотов... Я его знаю, стащил бы со сцены при всех, за волосы. И тут увидела объявление. Если бы не Дов, страшно подумать!.. - Она хотела сказать главное: Дов помог ей примириться с собой, принять себя такой, какая есть, но нужных слов как-то сразу не нашла, и она воскликнула в замешательстве:

- Да он человек!

- Любимый?

Софочка не ответила. Саша поспешно вышел из дома, не обернулся даже. Она подумала с облегчением, что навсегда. Но он возвратился в тот же вечер. Праздник был Ханука. В миксере крутились картошка, лук, яйца. Софочка жарила "латкес" - оладьи из картошки. Целую гору изготовила. Саша взялся помогать. Когда рядом никого не было, сказал негромко:

- Твой ребенок, будет и мой ребенок.

Софочка ответила, Дов за то, чтобы сделать аборт.

- Никаких абортов! - горячо воскликнул Саша. - У нас будет много детей, а первый - этот. - Он показал рукой на округлившийся живот Софочки.

Она отнесла гостям очередную порцию "латкес". Вернувшись, заметила Саше строго:- Будем считать, что этого разговора не было. Когда Саша раньше времени уехал, она испытала подлинное облегчение. И решила, Дов человек бесхитростный, хитрить за его спиной последнее дело. Обнадеживать Сашу тоже бесчестно: столько хлебнул в жизни, и он не заслуживает, чтобы его водили за нос.

Не сразу Софочка поняла, отчего появилось у нее ощущение своей значительности, силы. Позднее открылось: потому, что кто-то ее любит, хочет опереться на нее, зависит от ее решения. Она вовсе не никчемная девчонка, вовсе не пропащая, ищущая спасения... Но чувство ее на Саше еще не сфокусировалось. Саша был за пределами достижимого. И потому ей показалось особенно досадным, когда однажды вечером Дов явился грязный, в песке и глине, повторяя горделиво:

- Ну Сашок, ну тюремная сила!

За столом, опрокинув рюмку-другую, пояснил: приезжала ночью тяжелая машина с краном, олимовский дом ломать. Кругом всё перерыто, осталась дорожка шириной в колею. Саша лег поперек нее, сказал: "Дави!" Чиновник из мэрии распорядился: - Дави!. Был убежден в том, что в последнюю минуту человек вскочит. К тому же он в кипе - "дати". По Торе, рисковать жизнью из-за материальных забот нельзя.

- Так что ж он?! - вырвалось у Софочки.

- Сашуня "дати", но ведь и лагерник! За горло лучше его не брать. Шофер подъехал вплотную к растянувшемуся человеку, выскочил из кабины и сказал чиновнику: сам дави, если хочешь! А бульдозерист-араб, упал на колени, стал молиться аллаху, чтобы не допустил убийства.

... И, главное, - сказал Дов в заключение, - Саша об этом никому ни слова. Звонил в то утро: "Стоит дом, пронесло пока..." И всё!.. А всё мне сегодня Абу Херхер поведал. Арабы все знают. - Дов налил себе еще рюмочку, Софочке - красного на донышко: - Давай, за парня. - Опрокинул рюмку, крякнул удовлетворенно: - Ну Сашка, ну тюремная кость!

На следующей неделе Саша заехал к ним, привез очередное предупреждение мэрии, что им, мол, ничего не поможет. Понес на кухню грязные тарелки, и опять за свое... Софочка зарделась, сказала резче, чем хотелось: - Не растравляй душу! Не будет этого никогда! - Взглянула на поникшего Сашу, добавила, чтоб зла на нее не держал: - Я не еврейка! А ты- "дати", верующий. Не понял? Не еврейка я?

То-есть как не еврейка? Придумала

- Тут думать нечего! За меня уже все придумали. Моя мать из казачек, чистокровная русская. Мне и национальность даже не проставили.

- Как не проставили? Почему?

- Спроси у этого, из министерства... рава Зальца своего! Я теперь у вас и не куколка, и не бабочка. Законного хода мне нет, хупа не для меня..

Саша удивился, но теперь совсем по другому поводу: - А ты сразу и сдалась? - с упреком спросил он.

Глава 8 (22)

"БОГ ИЗ МАШИНЫ" ПО ИМЕНИ РИЧАРД РОЗЕНБЛИТ.

Неожиданный поступок Саши, предотвратившего "законный" разбой, произвел на Дова такое впечатление, что и на другое утро он был в приподнятом настроении, бормоча хриплым со сна басом: "Мы бежали по тундре, по железной дороге".

Дов рассердился на Софочку, когда та, узнав, отчего он так сияет, осторожно поинтересовалась, а не тронутый ли он на голову, твой Саша? Когда угрожал полицейским с третьего этажа в окно прыгнуть на камни, наверное, на пушку брал, а тут ведь раздавили бы, как черепаху.

Ожили в памяти Дова и бунт в Караганде, когда подмял зеков танк, а отец не побежал от него, и война Судного дня, Голаны, брошенные сирийцами "Т-54", которые выводил с поля боя под жуткой стрельбой и бомбежкой со всех сторон. Было что вспомнить... Поэтому, когда дозвонился до Арика Шарона, в министерство строительства, не удержался, рассказал ему о Саше. Шарон-сам храбрец безумный, бывший командир коммандос, это оценит.

И в самом деле, оценил. Дов ждал приема к министру второй месяц: то министр за границей, то толчея, не пробьешься. Шарон согласился принять Дова на неделе и попросил прихватить, кстати, "этого русского... как его?.. АлександЭр?.. А-а, Алекса!"

Дов по опыту знал, у большого начальства надо просить что-либо одно. Непременно одно. Тогда, возможно, и выгорит дело. Если нагромоздишь сразу несколько дел, министр передаст всё комиссии, помощникам, и те всё утопят. Решил ни о чем своем не хлопотать, о лимитах на импортный цемент даже не заикаться. Он возьмет к Шарону Эли, и пусть тот расскажет о своих битвах с ветряными мельницами. Картинно и со слезой. Иначе ребятам не выкарабкаться.

Назначили выезд из тель-авивского офиса Дова в двенадцать десять. Саша пришел с раннего утра: тут, у Хавы, и сушился: промокла его палатка за ночь, - и брился, и кофе пил. Ждали Эли.

Эли не появился ни в двенадцать десять, ни в двенадцать двадцать. Не оказалось его и в гостинице "Sunton". Отправились в путь без него. Мчались, сломя голову. Хлынул зимний дождь, стучал по стеклам. Саша хотел попросить Дова сбавить скорость, не гнать: опасно, но не произнес ни слова.

Дов рассказывал о генерале Шароне, как тот во время войны Судного дня переправил через Суэцкий канал на плотах танки.

- Не схвати его сука Киссинджер за руку, взял бы Каир за два дня.

Вспоминал подробности, чтоб Саша проникся и, не дай Бог, не вскипел, если Шарон скажет "к сожалению..." А отказать может запросто: повязан, де, по рукам и ногам.

Саша слушал-слушал и вздохнул печально: будь его воля, он бы к Шарону ни ногой. Для Дова он - национальный герой, а для алии-90 черт с рогами, "караванщик".

Когда замаячили Иудейские горы, Дов все еще наставлял Сашу, кому что говорить и в каком порядке.

В приемную Шарона Саша вступал с опаской, на массивную дверь министра взглянул, словно солдат на враждебный дот. Отметил мысленно, что нигде не встречал столько несовместимой публики, мирно сидящей рядом, как в приемной Шарона. В первую встречу приемная была пуста, а тут - видел подобное разве что в бершевской больнице, когда Наум напугал всех. Но и тогда такого не было. Православный священник-грек в черной накидке. Рядом араб в белом бурнусе нервно перебирает бумаги. Возле израильский генерал с двумя звездами на погонах, белолицый, очкастый, похожий на учителя, с папкой в руках, постукивал по папке незажженной папиросой еще более нервно, чем араб. Напротив него палестинец в "арафатовском" платке-куфие. Мрачный, огромный каблан с синими кальками, свернутыми в трубку, сидел под табличкой "Здесь не курят" и дымил сигаретой, не таясь. Каждый словно с другой планеты. Пришелец...